Юрий Нагибин - Мартин Андерсен-Нексе Страница 7

— Он принял вас за Ганса Христиана.

— Какая разница? Ганс Христиан тоже датский писатель. Видите, как ценят культуру в стране рабочих и крестьян?..

…Гостиница «Люкс» (ныне «Центральная»), где разместились участники конгресса Коминтерна. Над входом — большой плакат-приветствие. В вестибюле мелькают черные, желтые, шоколадные лица; восточные халаты, индийские сари, арабские джелябии, — сюда съехались рабочие представители со всех концов света. Озабоченный и чем-то взволнованный, Нексе наскакивает на Гросса, делающего набросок в альбоме с рослого живописного африканца.

— Вы еще здесь?! А я, признаться, думал, что вы удрали. Почему вас не видно в Кремле?

— Я бываю там каждый день. Но вы красуетесь в президиуме, — а я среди серой скотинки.

— Ну, как вам тут?..

— Любопытно наблюдать, как плебс осваивает царские дворцы. Селедка и конская колбаса на старинном фарфоре. Матросня в креслах «жакоб». Я кое-что набросал. — Гросс открывает альбом и показывает Нексе свои зарисовки.

— Довольно-таки ядовито, — морщится Нексе.

— Я — сатирик и не привык льстить окружающим.

— Портретные наброски мне больше по душе, — говорит Нексе, листая альбом. — В них острота и психологизм.

— Узнаете?.. Это Хо Ши Мин, он, кстати, еще и поэт… Это загадочный Куусинен, а это Луначарский, неутомимый культуртрегер.

— А знаете, Гросс, ваш карандаш добрее вашего языка.

— Значит, мне пора сматываться. Моя сила — в разоблачении. Вернусь к моим ненаглядным капиталистам с их пудовыми челюстями и плотоядными глазками. А вообще, Нексе, я понял: революция хороша лишь издали.

— Что вас не устраивает?

— Все. Это же просто перемена ролей, как в «Восстании ангелов» Анатоля Франса. Верхние — вниз, нижние — наверх.

— Конечно! Пролетариат поднялся, власть имущие опустились на дно. Чего же вы еще ждали от революции?

— Чего-то другого. Цветов и музыки, карнавала. А здесь все время заседают. Меня считают сухим и желчным, а в глубине души я неизлечимый романтик. Хватит обо мне. Как ваши дела? Наглотались советской славы?

— Наглотался. Я еду к своим ребятам. На Волгу.

— Оставьте это, Нексе. Нельзя в пятьдесят быть таким восторженным простаком. Вы что, не знаете, какие здесь железные дороги? Мало вам путешествия из Мурманска в Петроград? Хотите окончательно отморозить ноги?

— В Самару поезда ходят по расписанию. Четыре дня — и я там.

— Четыре дня! Вас ограбят, разденут и скинут с поезда. Примут за шпиона и посадят в тюрьму, если не прикончат на месте. Не шутите с победившим пролетариатом, Нексе.

— У меня мандат, подписанный самим Уншлихтом! — Нексе показывает Гроссу какую-то бумажку. — Видите? И тут сказано: «Всем организациям оказывать товарищу Нексе всемерную помощь».

— Кто такой Уншлихт?

— Заместитель председателя ГПУ!

— Звучит гордо. Похоже, что вы сами не прочь сотрудничать с этим ведомством.

— Это ведомство — щит революции.

— Вы — неоценимый человек для диктатуры. Все — на веру, полный отказ от собственного мнения, предельно развитое стадное чувство. — Поезжайте в Самару, Нексе. Может быть, там разобьют ваши розовые очки…

…Тащится сцепленный из разномастных вагонов пассажирский поезд. Тут и пульманы, и общие спальные вагоны, и дачные со скамейками для сидения, две-три теплушки с трубой на крыше. Паровоз, питаемый дровами, задышливо одолевает некрутые подъемы среднерусской равнины. Судя по тому, как прямо, столбом, уходит в небо густой белый паровозный дым, стоит жестокий мороз.

Нексе смотрит в заледенелое окошко купированного, но неотапливаемого, как и весь поезд, вагона, на белые сверкающие поля, темные перелески, на прекрасную и грозную зимнюю Россию. Он поднял воротник пальто, поглубже надвинул свою странную датскую шапку, руки спрятал в рукава. А кругом бабы в толстых перепоясанных шубах, мужики в тулупах и валенках. Их добротный вид подчеркивает иноземную незащищенность Нексе.

Внезапно поезд, залязгав тормозами, останавливается.

— Ну вот, — вздыхает пассажир в шубе на волке. — Опять, что ль, дрова кончились?

Нексе вслед за другими выходит из вагона. Оказывается, поезд встал на разъезде. Крутом снежное поле, метет поземка, воздух звенит от мороза. Нексе приплясывает в своих остроносых ботинках, пытаясь согреться. Возле него оказывается небольшая, ладная молодая женщина в шубке и пуховом платке. У нее румяные от мороза щеки и серые доверчивые глаза. Она сострадательно смотрит на Нексе, который храбро улыбается ей.

— Кто же вы такой есть? — говорит женщина удивленно-жалостливо. — Смотрю и понять не могу, как вы в таком виде ехать решились.

Нексе улыбается и разводит руками:

— Иностранец! — догадалась женщина.

Обрадованный Нексе отвечает по-немецки, старательно выговаривая слова:

— Датчанин. Еду в Самару.

— Ох, горе мое! — всплеснула руками женщина и решительно: — Пошли к нам в теплушку. Вещи-то ваши где?

Женщина мешает немецкие слова с русскими, но выручают жесты и выразительные интонации.

Нексе отлично ее понимает. Он бежит к своему вагону и возвращается с рюкзаком, наплечной сумкой и довольно большим мешком.

— Что тут у вас? — сразу насторожилась женщина.

— Варежки, шапочки. Шестьдесят пять пар, — поясняет Нексе.

— Это для чего ж так много? — нахмурилась она.

— Для детского дома… Я… как это? Шеф… шеф детского дома. — И поняв, что женщина заподозрила нехорошее, что неудивительно в это трудное время, Нексе достает из кармана свой спасительный мандат и протягивает женщине.

— Вон что!.. — уважительно говорит она. — А я вас не читала и даже не слышала. Теперь обязательно прочту. Ну, пошли!..

Она приводит его к теплушке и помогает забраться внутрь. Вокруг нещадно дымящей печурки расположились разные люди, преимущественно демобилизованные по ранению красноармейцы.

— Ты кого сюда привела? — возмутились обитатели теплушки. — Никак, мешочника?

— Нет. Товарищ из Дании. В Самару едет, в подшефный детский дом. Ребятам теплые вещи везет, а сам чуть не замерз до смерти.

— Неужто он для того в Россию притащился?

— Он писатель. У себя знаменитый. И детский дом его именем назван.

— Ну, мы в писателях не разбираемся. А мужик, видать, правильный. Пущай живет тут у нас… — разрешил за всех бородатый воин-постыльник.

И Нексе остался жить в теплушке. Женщина велела ему разуться и надеть носки толстой домашней вязки. Нексе тщетно отказывался.

— Вам нелепо вам помощь оказывать, — смеясь говорила женщина. — Вот мы и выполняем указание товарища Уншлихта.

Поднесли ему и водочки для угреву — ужасающий сырец, от которого он долго не мог отдышаться. И дорожных щей дали похлебать. А тут как раз и поезд тронулся…

— Вы куда путь держите? — спросил — Нексе женщину под убаюкивающий перестук колес.

— В деревню, за Самару. Фельдшером работать.

— А где ваш дом?

— Там и будет, другого нет.

— А ваша семья, родители, муж?..

— Родители в Гражданскую от тифа умерли. Муж?.. — Она улыбнулась. — Был у меня Коля-пулеметчик. Из нашего полка. Под Сивашом срубили. — Она говорит обо всем этом просто, как о давно выболевшем в сердце. — А вот скажите, товарищ Нексе, почему вы у себя в Дании революцию не сделали?

Нексе помолчал, думая.

— Потому что у нас Ленина нет.

— Понятно, — наклонила русую голову женщина…

…А ночью мороз завернул еще круче, и печурка уже не могла справиться с ним. И как-то получилось, что в своем закутке Нексе и сероглазая женщина сперва во сне, а потом в яви стали сближаться, ища в другом спасение от стужи. И тут послышался ее напряженный шепот:

— Погоди, товарищ!.. Такой помощи тебе не обещали… Надо же, весь седой, а какой сильный!.. Да погоди, я сама. — И совсем тихо, добро: — Ладно, согреемся друг о дружку. Уж больно холодно в мире…

…На перроне Самарского вокзала Нексе машет вслед уходящему поезду. Из теплушки высунулась сероглазая женщина и тоже машет ему платком, машет долго…

…Детский дом имени Мартина Андерсена-Нексе. В физкультурном зале, служащем и для проведения всевозможных торжеств, перед строем бедно одетых детей худенькая девочка с мученическим видом приветствует Нексе на немецком языке.

— Либер геноссе Нексе!..

С удрученным видом девочка сообщает, что воспитанники детского дома, носящего имя великого пролетарского писателя Андерсена-Нексе, обещают в честь его приезда учиться еще лучше, укреплять дисциплину и отдавать остающиеся силы от учебы общественной работе.

Когда девочка отмучилась, ребята по знаку директора Дома вяло захлопали в ладоши.

— Спасибо, дети, — смущенный этой натянутой обстановкой говорит Нексе.