Валентин Ежов - Первая Конная Страница 9

Докладчик — конь. Вместо графина с водой — конское ведро.

Итак, открывается занавес.

Конь-председатель.

Товарищи! Садитесь потесней!Не надо бить о пол копытом!Собрание боевых конейСчитается открытым!

Слово имеет конь-поэт четвертого эскадрона Коршун.

Коршун.

За нами славные походы!Как ветер, мчались мы во все концы,Делили с вами голод и невзгоды…Кто славу вам добыл, товарищи бойцы?

Кормили нас соломой с крыш нередко.От ваших шпор не зажили рубцы…Кто друг ваш был в атаке и разведке?Что ж не бережете нас, товарищи бойцы?!

Настанет день, и снова, как бывало,Помчим мы вас в смертельные бои…А вы о нас заботитесь так мало!Ну разве можно так, товарищи бойцы?

(Пьет, опустив голову в конское ведро).

Председатель. Слово имеет конь Вихрь, боевой мой товарищ из пулеметного эскадрона.

(На трибуну поднимается Вихрь, у него завязана голова. Обращается к председателю). Вихрь. Стихов говорить еще не умею… Председатель. Говори, как умеешь!

Вихрь. И говорить никак не умею… Пока умею только плакать… Вот дали по голове… Председатель. Кто?

Вихрь. Кузнец Ваня Бессонов. Он меня рашпилем…

Председатель. Кузнец Бессонов здесь? Голоса из зала. Нет его!.. Он на губе!.. Совсем он не на губе!.. Обещали посадить и не посадили!..

Председатель. Что еще скажешь, Вихрь? Вихрь.

Был я Вихрь, стал инвалид,Какой я вояка?.. Все болит!Лошадь ведь тоже хочет житьИ воевать не может, если ее бить!

(Вихрь уходит. В зале с места поднимается конь Воронок. Идет на трибуну. По дороге угрожающе приговаривает).

Воронок. Я все скажу! Не смотрите, что конь! Вы думаете, раз лошадь — вам все можно!.. Я злой… Вы мне рот не заткнете!..

Председатель. Слово имеет от третьего эскадрона конь Воронок.

Воронок (пьет из ведра воду). Комвзвода Молибога, мой хозяин, не пускал меня на собрание. Говорит: «Ты — лошадь!». Но я все скажу! (Пьет).

Председатель. Нельзя же так психовать, Воронок!

Воронок. У меня контузия с польского, мокрецы — с-под Врангеля, а сейчас еще побита и холка… Но не это главное! Председатель. А что главное?

Воронок. Главное?

Председатель. Да, что главное?

Воронок. Главное — любовь!.. Председатель. Ну, дорогой Воронок, ну как можно!.. Идет открытое собрание, при чем же тут любовь?

Воронок. А при том тут любовь… Мой комвзвода Молибога что ни вечер, гонит меня аллюром три креста на другой конец станицы. Сам на всю ночь идет к зазнобе, а я всю ночь на ветру и на дожде… Это главное! Главное — любовь!

Председатель. Что предлагаешь, Воронок?

Воронок.

Если я, конь Воронок,Потеряю силу ног,Пусть вам всем запомнится:Лопнет наша конница. (Пьет).

Председатель. Что скажете, товарищи бойцы?

Старый боец (из зала). Нельзя же так, товарищи лошади! Не все ж такие гады!.. Мы любим своих коней! Разве все мы такие?

Конь Сокол (из зала). Не все! Председатель. Слово имеет конь Сокол из второго эскадрона.

Сокол.

Мой хозяин не поест и не поспит,Если я не ухожен, не сыт!В самом страшном, в самом злом боюДля него я не жалею жизнь свою!

У меня две пары сильных ног,У него — буденновский клинок.От врага летит перо и пух,Потому что он — мой лучший друг!

В парадном зале, с окнами, плотно закрытыми тяжелыми портьерами, вокруг большого резного стола с разложенной на нем картой, в креслах, расставленных по всей гостиной, свободно и живописно расположились члены РВС фронта, армии и высший командный состав. В тусклом свете свечей матово блестели мебель, ремни, эфесы шашек, ордена, хром сапог, шпоры…

На все безучастно смотрели со стен неясные портреты дам и кавалеров.

Вел заседание комфронта Егоров. Начальник разведотдела армии Тюлсиев докладывал:

— В северном направлении — второй Кубанский корпус генерала Науменко: до пяти тысяч сабель и восемь четырехорудийных батарей. Южнее — конные части большой численности: калмыки князя Тундутова и ингуши Топоркова, пешне пластунские части из старых казаков генерала Чернецова, отборные офицерские полки Добровольческого корпуса Кутепова. Западное направление — пехотный корпус генерала Крыжановского и конная группа генерала Павлова: до двадцати тысяч сабель при шестнадцати батареях. — Тюленев опустился в кресло.

— Мнение членов РВС и штаба доложит товарищ Клюев, — сказал Егоров.

Клюев, сидевший во главе группы военспецов, встал.

— Для нас, — сказал он, — очевиден замысел белогвардейского командования: усилив за счет ослабления фронта на участках восьмой и девятой армий группировку генерала Павлова, нанести удар во фланг и тыл Конармии. Положение очень серьезное. Конная Армия по существу оказывается перед главными силами Деникина.

— Что же вы собираетесь делать? — спросил Егоров, обернувшись к Буденному.

Тот словно очнулся от раздумий.

— Как что? Драться!

— Это понятно, — усмехнулся сидящий рядом с Клюевым Ефремов. — А нас интересует, какие решения принял реввоенсовет армии.

— Реввоенсовет армии, — внезапно раздражаясь, ответил командарм, — принял одно решение — разгромить противника! Других решений у нас пет!

— А что вы думаете делать с артиллерией? — спросил Ефремов. — Ее у вас, очевидно, недостаточно для действия на таком плацдарме?

— Все, чего у нас недостаточно, — ответил командарм, — мы возьмем у противника! И артиллерию, н снаряды…

— Правильно, — не сдержался Ока Городовиков.

— Это безграмотно в военном отношении, — резко поднялся Ефремов. — И безответственно! Операция должна решить судьбу всего фронта…

— Это мы знаем, — прервал его Буденный. — Можете не пояснять.

— Драться в полуокружении, — раздраженно продолжал Ефремов, — с превосходящими силами противника и не предусмотреть возможного течения боя, не разработать тактику… — Он возмущенно развел руками.

— Предусмотреть течение боя нельзя, — ответил Буденный. — Бить первыми и побеждать! Это и есть наша тактика!

— И все-таки, Семен Михайлович, — строго сказал Егоров. — Изложите нам план завтрашней операции.

— Чем меньше людей знает об оперативном замысле, тем лучше, — Буденный с открытой враждебностью смотрел на Ефремова. — А план у нас один — бить под корень, и в первую очередь генерала Павлова, а потом и всех остальных.

— А ведь, пожалуй, — задумчиво проговорил Егоров, — Семен Михайлович во многом прав…

— Нет, нет! — прервал его Ефремов. — Это — сплошной абсурд. Мы должны считаться с действительностью. Единственная возможность сохранить армию в случае поражения — это предусмотреть отход на рубежи рек Дон и Маныч, где армия сможет удержаться до самой весны.

— И подождать, — гневно продолжил Буденный, — пока они перегруппируются и начнут наступать!

— Скажите, — вежливо обратился к Буденному седой человек из военспецов, — вы вообще не предусматривали пути возможного отхода армии?

— Нет! — твердо ответил Буденный. — Мы предусматриваем только победу!

— Примитивно, — махнул рукой Клюев.

— Вы не верите в боеспособность наших войск, — поднялся Буденный. — Не знаете настроения бойцов и командиров. Мы уже били Деникина и под Царицыным. и под Воронежем, и под Касторной, и под Ростовом. Враг уже не может нас гнать, если мы сами не побежим. Разговоры об отступлении предлагаю с повестки заседания спять, а всех, кто не согласный, арестовать как паникеров и предателей! И расстрелять!

В зале повисло молчание.

Егоров в растерянности оглянулся на сидящего молча человека во френче. Тот поднял руку. Он был молод, смугл, худощав, среднего роста. Густые волосы, черные усы, прямой нос и черные, чуть прищуренные глаза.

— Слово имеет представитель ЦК товарищ Сталин, — сказал Егоров.

Сталин внимательно оглядел настороженно молчавший зал.

— Пока, — сказал он, — мы никого арестовывать не будем. А вот к вам, — он повернулся к Буденному, — у меня есть вопрос.

В зале было по-прежнему тихо. Двое во френчах сидели в стороне молча и настороженно.

— Скажите, почему вы отвели армию из-под Батайска?

Лицо командарма помрачнело.

— Я писал Ленину… — глухо сказал он.

— Пожалуйста, объясните нам. — Сталин, склонив голову, стал раскуривать трубку.