Софи-Од Пикон - Сара Бернар

Пикон С.-О

Сара Бернар

ДЕТСТВО ПОД ЗНАКОМ ЗАБРОШЕННОСТИ. 1844–1860

Всех нас демоны случая в кругЗатащили и водят по кругу.Род людской, слыша скрипок их звук,Пляшет, пляшет, мешая друг другу,Рядом с бездной, открывшейся вдруг.

Семейство Бернар, родом из Польши, поселилось в Нидерландах в конце XVIII века. В 1787 году Барух Мий Бернар женился на Жетте Вольф, их сын Моисей сменил свое имя на Мориц и добавил к фамилии букву «t»[2]. Обосновавшись в Роттердаме, он, будучи окулистом, ездит по всей Европе, обслуживая богатых клиентов. Он женится на Жаннетте Хартог, уроженке юга Голландии, от которой у него было шестеро детей: Аннета, Анриетта, Жюли, родившаяся в Берлине, Розина — в Базеле, Матильда и Эдуар. После смерти жены в 1829 году Мориц переезжает в Амстердам, где вступает во второй брак с Сарой Абраам Кинсберген, происходившей из семьи артистов. Жюли и Розина не ладили со своей мачехой и еще в отрочестве покинули родительский дом, чтобы колесить по свету. В апреле 1843 года Жюли оказалась в Гавре, где заявила о себе местным властям как о «музыкантше» и в возрасте двадцати одного года родила девочек-близнецов — Розали и Люси.

Дети не выжили, и обе сестры отправились в Париж. 23 октября 1844 года Жюли произвела на свет девочку по имени Розина-Сара, хотя в точности не известны ни дата рождения той, кто станет «великой Сарой», ни личность ее отца, ни даже место, где она родилась. Одни биографы называют датой ее рождения 25 сентября, другие — 22 октября. В Париже мемориальная доска на доме по улице Эколь-де-Медсин присваивает себе честь слышать первый ее крик, но существуют еще два других возможных адреса Жюли Бернар в ту пору: дом 265 по улице Сент-Оноре и дом 22 по улице Мишодьер. При пожаре и разграблении ратуши в дни Коммуны были уничтожены регистрационные книги гражданского состояния, которые позволили бы подтвердить дату и место рождения Сары. Еще одна из сестер Бернар, Анриетта, тоже поселилась в Париже, где вышла замуж за набожного и добропорядочного человека по имени Фор, выбрав совершенно иной, чем у сестер, образ жизни. В детстве Сара будет порой гостить у семьи Фор. А мачеха Жюли, бабушка Сары со стороны отца ее матери, в конце жизни на какое-то время найдет приют у своей внучки. Жившие в Париже три сестры Бернар виделись от случая к случаю, в особенности Жюли и Розина, и не поддерживали тесных связей со своим семейством, оставшимся в Голландии.

В 1850-х годах Жюли Бернар, согласно многочисленным литературным свидетельствам, таким, например, как «Дневник» братьев Гонкур, безусловно, признавалась куртизанкой. Франция около пятидесяти лет была театром военных действий и революций, и молодые люди 1840-х годов были озабочены лишь тем, чтобы сколотить себе состояние и развлекаться, следуя совету Гизо, главы правительства в период Июльской монархии: «Обогащайтесь!» — забыв, что тот уточнял: «С помощью труда и бережливости». Это начало золотого века для дам полусвета, кокоток и лореток[3], посещавших людей высшего света, но так и не получивших возможности действительно проникнуть туда. Впрочем, куртизанка — это литературный персонаж, заимствованный из романов той эпохи от «Парижских тайн» Эжена Сю (1843) до «Блеска и нищеты куртизанок» Бальзака (1847) и «Нана» Эмиля Золя (1880), в которых она предстает жертвой. Эти истории, придуманные мужчинами, способствовали появлению образа грешницы, преображенной благодаря любви, показывая, как такое «создание» может быть спасено силою глубокой, искренней страсти.

Невысокая, светловолосая и довольно красивая Жюли Бернар, которую близкие называли Юл, отныне в официальных документах именовала себя «модисткой». А при рождении в 1851 году второй дочери Жанны-Розины Юл становится «рантье». Еврейское происхождение придает ей экзотичности в галантном обществе столицы при Июльской монархии, движимом стремлением к удовольствиям. Живет она на улице Мишодьер в квартале Нотр-Дам-де-Лорет, предназначенном тогда для галантных отношений. Не отменная красавица, она обладала весьма приятным голосом; вкус у нее был довольно посредственный, однако она не стеснялась с притворной стыдливостью рассказывать нескромные истории, развлекавшие многочисленных посетителей ее гостиной, знаменитых людей того времени вроде художника Флёри, доктора Моно, Александра Дюма-отца, Камилла Дусе, в ту пору руководителя театрального ведомства, герцога де Морни, признанного любовника ее сестры, или барона Ипполита Ларрея, хирурга Наполеона III. Чтобы пускать в ход свои чары, сестры Юл и Розина довели поистине до совершенства свой дуэт, прославивший их гостиную и привлекавший как интеллектуалов, так и деловых людей, обеспечивая им относительно комфортный образ жизни.

Похоже, Сара Бернар[4] никогда не знала своего отца. Ее биографы колеблются между морским офицером благородного происхождения Мюрелем, уроженцем Гавра, и студентом юридического факультета. Кем бы он ни был в действительности, этот человек, судя по всему, обеспечил ренту матери Сары. В своих мемуарах под названием «Моя двойная жизнь», опубликованных в 1907 году, Сара окружает образ отца тайной. Впрочем, говорит она о нем довольно мало, рассказывает, что после ее рождения и определения к кормилице он уехал в Китай, затем сообщает, что впоследствии он будто бы приезжал к ней, чтобы поговорить о ее будущем, прежде чем отвезти в монастырь. Присутствие этого мифического отца в ее мемуарах сводится к «мелодичному» и ласковому голосу, которым он говорил с ней на прощание о вещах «серьезных и печальных», отчего она горько плакала. Однако эти незначительные подробности не могут скрыть реального отсутствия отца, еще более усугубленного небрежностью матери, любовники которой никак не могли его заменить. О смерти этого призрачного отца ей сообщила мать, когда она еще находилась в монастыре. Сара изо всех сил старается доказать, что у нее было предчувствие его смерти еще до того, как приехала мать. В дальнейшем нет упоминаний об этом неизвестном отце, разве что когда речь идет о наследстве, оставленном им для дочери у нотариуса в Гавре, получить которое она могла только после замужества: так, вероятно, отец пытался уберечь ее от возможного повторения пути матери. В безусловно автобиографическом романе «Маленький идол», появившемся в 1920 году, Сара нарисует неправдоподобный портрет некоего любящего и добродетельного отца.

В 1840 году, за несколько лет до рождения Сары, Париж еще не был преображен бароном Османом[5], там царила нездоровая атмосфера, Сена катила сточные воды, улицы были кривыми и узкими. Чтобы составить себе представление о городе, стоит прочитать лишь первую страницу «Парижских тайн» Эжена Сю:

«Белесый, дрожащий свет фонарей, качавшихся под порывами ветра, отражался в грязной воде, текущей посреди покрытой слякотью мостовой. Обшарпанные дома смотрели на улицу своими редкими окнами в трухлявых рамах почти без стекол.

Темные вонючие проходы вели к еще более темным вонючим лестницам, настолько крутым, что подниматься по ним можно было лишь с помощью веревки, прикрепленной железными скобами к сырым стенам».

Понятно, что присутствие младенца не слишком нравилось мужчинам, посещавшим гостиную куртизанки, поэтому девочку очень скоро удалили из Парижа, отдав кормилице в Кемперле, в Бретани, в нескольких днях пути на дилижансе от семейного жилища. Подобная практика была весьма распространена в семьях, имевших для этого средства, так что не следует усматривать тут признак какой-то особой нелюбви. Однако Жюли, сама вечно в разъездах, редко навещала свою дочь, посылая лишь банкноты сестрам и поручая им заботиться о «малютке». И вот однажды трехлетняя девочка, на какое-то время оставленная кормилицей под присмотром ее парализованного мужа, упала со своего высокого стула в огонь очага. Собралось множество людей, в том числе и легкомысленная мать, поспешно примчавшаяся из Брюсселя в сопровождении докторов. Девочку окунули в посудину со свежим молоком, потом смазали сливочным маслом; в конце концов она оправилась от ожогов. Мать поселила кормилицу с мужем в Нёйи, препоручив их заботам дочь, а сама, не оставив адреса, уехала с одним из своих любовников — бароном Ларреем. И когда кормилица, овдовев, вышла замуж за консьержа с улицы Прованс, ей некого было известить о своем переезде в Париж вместе с маленькой Сарой.

В «Моей двойной жизни» явственно ощущается чувство заброшенности. Унылая печаль этого сумрачного и душного квартала, так сильно отличавшегося от бретонской деревни, вызывает у девочки постоянную лихорадку, ей грозит туберкулез. Однако надо признать, что Саре, безусловно, нравится драматизировать эпизоды своего детства: чтение первых глав «Моей двойной жизни» невольно наводит на мысль о популярных романах. Она охотно изображает из себя Козетту, обитающую в темной комнатенке, покинутую матерью, которая не оплачивает больше ее содержания. И тут случай направляет к ней заблудившуюся на парижской улице тетю Розину. После волнующей сцены узнавания маленькая Сара пытается убедить свою тетю забрать ее из этого темного унылого места, но, увидев, что та уезжает, выбрасывается в окно, ломает себе руку и разбивает коленную чашечку. Этот героический и отчаянный поступок позволяет ей снова обрести мать и видимость семьи, так как на выздоровление уходит около двух лет. Именно тогда она знакомится со своими двоюродными братьями и сестрами, детьми Анриетты, вдали от которых ее до той поры держали.