Софи-Од Пикон - Сара Бернар Страница 21

Теперь труппа направлялась в Монреаль, остановившись по пути в Нью-Хейвене и Хартфорде, где Сара играет «Фруфру», в то время как зрителям раздали перевод «Федры». Но никто, похоже, не жаловался. На канадской границе актрису встречала группа знатных лиц, а на вокзале Монреаля собрались тысячи людей, приветствуя ее аплодисментами и пением «Марсельезы». Однако епископ города угрожал отлучить от церкви тех, кто пойдет на представление «Адриенны Лекуврёр», пьесы «аморальной и опасной», и предавал анафеме ее автора, Скриба, умершего около двадцати лет назад. Приезд французской звезды для франкоязычных канадцев стал поводом показать свою привязанность к Франции. Вечером на премьере зрители запели «Марсельезу», непрерывно звучали приветственные возгласы, неистово аплодировали всему — и актерам, и декорациям, и костюмам. Студенты выпустили в зале голубей, спускали с галерки корзины цветов и, дождавшись Сару у артистического выхода, распрягли лошадей, подхватили ее сани и доставили актрису в отель. Воспользовавшись случаем, Сара отправилась в ирокезскую резервацию, однако была разочарована индейцами, которые таковыми уже не были и, распивая водку, играли на пианино модные мелодии. Это путешествие, полное приключений и открытий, походило на некий комический роман.

В Спрингфилде, где зрители уготовили ей ледяной прием, Сару пригласили на оружейный завод фирмы «Кольт» испытать новую скорострельную пушку. Затем четыре дня она провела в Балтиморе, городе, поразившем ее «смертельным холодом, царившим в гостиницах и театрах, и красотой женщин». Потом была Филадельфия, где Сара узнала о смерти Флобера, «который, — по ее словам, — как никто из писателей, заботился о красоте нашего языка». В Чикаго Сара с изумлением вновь встречает ужасного Генри Смита, человека с китом, что повергает ее в безумную ярость, к величайшему восторгу репортеров. Однако она оценила город, его энергию: «Эти пятнадцать дней показались мне самыми приятными за все мое пребывание в Америке. Меня удивила жизненная сила города, жители которого вечно спешат куда-то с озабоченным видом. Сталкиваясь, они даже не замедлят шага и не подумают обернуться на крик или предупреждение об опасности. Их не волнует то, что происходит у них за спиной, не интересует, чем был вызван тот или иной возглас, у них нет времени, чтобы соблюдать осторожность: их влечет цель». Мари Коломбье более чувствительна к промышленной атмосфере Чикаго: «Железный город с дымящими на улицах локомотивами, густым туманом, телеграфными проводами в таком количестве, что не видно неба, с большими банками, вроде Биржи, страховыми компаниями, как Версальский дворец. И все это заполняют люди, которые приходят, уходят, торопливые, озабоченные погоней за божеством-долларом».

Хвалебные статьи в газетах следуют одна за другой, зато епископ Чикаго, точно так же как монреальский, разоблачает в своих проповедях дьявольский дух этих представлений. Эбби, второй импресарио Сары, занимавшийся рекламой, послал ему даже половину той суммы, которую в каждом городе тратил на рекламу, поблагодарив его за работу, сделанную им вместо него. Приняв приглашение посетить бойни, Сара пришла в ужас от гнусного запаха и предсмертных воплей забиваемых свиней. Играя тем вечером «Федру», она потеряла сознание. В ее описании скотобойни действительно есть что-то апокалиптическое:

«Наши барабанные перепонки едва не лопнули от адского шума, в котором слышались почти человеческие стоны забиваемых свиней, резкий свист рубящих члены ножей; уханье потрошителей, которые одним ударом тяжелого топора с размаху рассекали пополам подвешенную на крюке тушу бедного животного; непрерывный скрежет вращающейся бритвы, в миг обривающей обрубки туш; шипение кипящей воды, в которой отпаривались головы животных; поток спускаемой воды и плеск наливаемой вновь; гудки паровозиков, увозящих под гулкие своды вагоны, груженные окороками, колбасами и т. д. И все это сопровождалось звуками паровозных колоколов, предупреждавших об опасности, которые в этом страшном месте казались нескончаемым погребальным звоном по несчастным убиенным…»

Дальше города в бешеном ритме следовали один за другим: Сент-Луис, где один ювелир устроил выставку драгоценностей Сары Бернар, заинтересовавшую грабителей; Цинциннати, затем Новый Орлеан. Эти среднего размера города не позволяли предложить звезде достойные ее условия проживания, и Сара со своей труппой путешествует отныне в специальном поезде с наполненным мехами вагоном, где были пианино и дровяная печь, и вагоном-рестораном с накрытым на десять персон столом. Саре едва удалось спастись от воров с большой дороги, задумавших отцепить ее вагон, чтобы спокойно ограбить. В Новый Орлеан прибыли под проливным дождем, город был залит водой, и поезд едва не рухнул в реку; его вел отважный машинист, и Сара щедро заплатила ему за то, что он взял на себя риск преодолеть последний мост, который мог обрушиться под тяжестью состава. Миссисипи разлилась, и вся нижняя часть города, то есть в основном черные кварталы, была затоплена. Оплакивали сотни погибших. «Зрелище было удручающим, — вспоминала Сара. — Все негритянские лачуги смыло наводнением, и сотни их обитателей ютились на зыбких обломках. Глаза их лихорадочно блестели, а ослепительно белые зубы стучали от холода. Справа, слева, всюду плавали, то и дело натыкаясь на деревянные сваи, трупы с вздутыми животами». Город заполнили аллигаторы, Сара взяла себе одного, дав ему имя Али-Гага. «За столом, в театре, в постели, он следовал за ней повсюду, — писала Мари Коломбье. — Сара наверняка полюбила его за его острые зубы и скверный нрав». Но аллигатор в конце концов не выдержал меню, состоявшего исключительно из молока и шампанского, на которые не скупилась его хозяйка, и умер, к величайшему облегчению Анжело, первого любовника труппы, делившего тогда ложе актрисы.

В Мобиле зарезервированный театр оказался занят другой труппой, и пришлось играть в самой настоящей клетушке, и на Сару, которую позабавил тесный зальчик, в начале «Дамы с камелиями» напал безумный смех. Она отменила спектакль и вернула деньги за билеты. Потом последовали города: Атланта, Нашвилл, Мемфис, Луисвилл, Коламбус, Дейтон, Индианаполис, Сент-Джозеф на Миссури, Ливенворт, Куинси, Милуоки, Детройт, Кливленд, Питсбург, Брадфорд, Толидо, Эри, Торонто, Буффало, Рочестер, Ютика, Сиракьюс, Олбани, Трой, Вустер, Провиденс, Ньюарк, Вашингтон. Ритм изнурительный для спутников Сары, пользовавшихся далеко не таким комфортом, как она.

«Выехать утром или ночью, трястись в дороге шесть, десять, двенадцать часов кряду; добраться до театра, распаковать вещи, играть, потом снова все упаковать и сесть после спектакля в поезд, чтобы на следующий день начать сначала. Вот наше ежедневное существование в своей утомительной монотонности. <…> Мы рабы доллара. Надо бежать за выручкой из города в город, из театра в театр. Автобус — наш дом, наша спальня, наша столовая, наш будуар», — писала Мари Коломбье.

В Буффало Сара ведет всю труппу на Ниагарский водопад: она карабкается на ледяную горку, прыгает через расщелину, чтобы забраться на спину ледяного носорога, и не может потом спуститься вниз. Бесстрашная, она до смерти напугала Жарретта и поразила своих зрителей.

Пытаясь найти новую пьесу для своего репертуара, Сара в конце концов остановила выбор на «Княгине Жорж» Александра Дюма-сына, которую репетирует в поезде, собираясь показать ее в Бостоне 5 апреля 1881 года. Речь шла о драме в трех актах, которая развертывается вокруг преступной страсти, связавшей мужа прекрасной Северины и госпожу де Террмонд, а разрешается она нелепейшим образом: обманутый муж убивает молоденького юношу, влюбленного в его жену. Несмотря на бедность интриги, сцены из «Княгини Жорж», поставленные Эме Декле, достигали большого драматического накала. Сара играла добродетельную и любящую супругу, обнаружившую измену, и имела большой успех в этой роли, которую еще раз сыграет в Нью-Йорке перед возвращением во Францию. Ее первое американское турне завершается представлениями «Фруфру» и «Дамы с камелиями» перед не слишком полными залами. Несмотря на заверение в любви к американцам, опубликованное в «Геральд» накануне ее отъезда, не все газеты ему верят безоговорочно, свидетельство тому статья в «Уорлд», которую охотно и наверняка с большим удовольствием процитировала Мари Коломбье:

«Мы не настолько легковерны, чтобы считать искренней грубую лесть, которую мадемуазель Сара Бернар адресует американцам. Мы скорее склонны думать, что эти комплименты сродни стрелам, которые древние парфяне, отступая, ловко направляли на врага. <…> Впрочем, в утешение себе мы говорим, что, если и могли существовать сомнения относительно того удовольствия, с каким мадемуазель Бернар пожинала доллары, а также опасения, что у нее не сохранится надежды вернуться когда-нибудь к нам, чтобы произвести новый сбор, забота, какую она взяла на себя, опубликовав свои благожелательные впечатления о нашей стране и нравах нашего народа, должна была бы полностью успокоить нас. И в таком случае мы обязаны сделать мадемуазель Саре сочувственное заявление: она доставила нам такое удовольствие первым своим визитом, что можно опасаться, как бы второй не навеял на нас только скуку».