Элла Вашкевич - Фаина Раневская. Психоанализ эпатажной домомучительницы Страница 28

— Ты об этой, что ли? — Бес, не глядя, протянул руку, и в его ладонь ткнулся корешок. — «Если хочешь быть счастливым», М.Е. Литвак? Оно?

— Именно, — Психолог в очередной раз удивился ловкости Беса. То ли мысли он читал, то ли сверхчувствительным нюхом своим улавливал какие-то невербальные сигналы, недоступные человеку, но всегда угадывал книгу, фильм или в какой руке монетка. А уж кофейную банку за спиной чуял за километры.

Бес покрутил книгу в руках, погладил обложку.

— Ты в самом деле это читаешь? — с подозрением спросил.

— И представь, даже получаю от этого удовольствие, — улыбнулся Психолог. — Да ты посмотри, посмотри, не чеши обложку, внутрь загляни. Там как раз очень хорошо про раболепствующего тирана написано.

— Как скажешь, — вздохнул Бес и открыл книгу. Психолог заметил, что и страницей он не промахнулся. — Тут написано, что это — нестабильный личностный комплекс… Слу-ушай, а я вот тут совсем интересное нашел: «Мои потребности определяют три инстинкта: пищевой, оборонительный и сексуальный. Они перечислены по степени важности для организма. Если я голоден, не нахожусь в безопасности, мне не до секса». Может, именно поэтому у твоей подопечной были проблемы с личной жизнью? Просто все ее силы уходили на зарабатывание денег и обеспечение безопасности. А?

— Не совсем так. Она не была настолько голодной или настолько в опасности, чтобы стало не до секса, но тщательно всю жизнь убеждала себя в этом, — Психолог потер виски пальцами и подумал, что придется выпить аспирин. Голова опять разболелась. — Ты не там смотришь. Если хочешь читать с самого начала, то я не против. Но, пожалуйста, без меня. Пойдешь вот отдыхать на диван, можешь прихватить книгу с собой. А пока давай про раболепствующего тирана.

— Да я уж посмотрел… Прямо шерсть дыбом, даже на хвосте! — признался Бес. — Например вот, частое мнение носителей данного комплекса: «Моя жизнь кончилась, я доживаю». Да в любой книге цитат Раневской можно найти эти слова! А вот еще: «…раболепствующие тираны не получали образования, соответствующего их способностям, у них просто на это не хватало сил. Среди них было много лиц с незаконченным высшим образованием, обычно незащищенной кандидатской или докторской диссертацией. На даче они никак не могли завершить строительство дома, а в квартире — ремонт. Их книги оставались недописанными…» И вот то, во что ты меня пытаешься ткнуть носом, — Бес подмигнул приятелю. — «Поведение таких клиентов и больных отличается противоречивостью. То они робки и застенчивы… то заносчивы и высокомерны. Кроме того, в одних и тех же ситуациях они могут вести себя по-разному: то тихо и незаметно, то претенциозно и конфликтно».

— Вот именно, — кивнул Психолог и поморщился. Любое движение головы вызывало боль. — Нестабильный комплекс, перескакивающий из одного положения в другое. То она ставит на пьедестал других, то себя… Ну и все остальное так же. То театр — единственное счастье в жизни, то — жуткая клоака и поэтому на памятнике нужно написать «Умерла от отвращения»…

— И при этом она считает, что с ней что-то сильно не в порядке, — добавил Бес. — То есть ее «Я» чаще всего находится в позиции «минус». Ну, это я сужу по тому, какую кошку она выбрала.

— Между прочим, у меня есть подозрение, что именно это и способствовало ее успеху, — сказал Психолог к удивлению Беса. — Понимаешь, у раболепствующих тиранов обычно «Я» находится в плюсовой позиции и изредка переключается в минусовую. А тут — прямо наоборот. Переключения, к огорчению окружающих, не так уж редки, но тем не менее основная позиция по отношению к собственной личности — отрицательная. Как она говорила: «Успех — глупо мне, умной, ему радоваться. Я не знала успеха у себя самой…»

— А при отрицательной позиции «Я» труд становится в положительную! — обрадовался Бес. — И она все силы свои вкладывает в роли. А при ее таланте не удивительно, что это дает такой потрясающий результат! Знаешь, миллионы зрителей выиграли от наличия у нее этого комплекса.

— Как сказать, — задумался Психолог. — Мы ведь не знаем, что потеряли. А если бы у нее такого комплекса не было, если бы она не делала все, чтобы избавиться от многих ролей — бессознательно, конечно! — то, может, нам, как зрителям, было бы лучше? Ты подумай, ведь она сыграла совсем немного, совсем… Пару-тройку десятков ролей, что в кино, что в театре, и по большей части это эпизоды. Она сама о себе говорила: «Я — кладбище несыгранных ролей». Считала, что способна на гораздо, гораздо большее. И это ведь чистая правда! С ее талантом — и такой мизерный результат… Да, мы радуемся, потому что получили хоть что-то, когда могли не получить вообще ничего. Но, может быть, мы радуемся рассыпанным крошкам, а каравай даже и не видели.

— Могу предложить тебе другой вариант, — фыркнул Бес. — Нет комплекса, и вообще нет актрисы Фаины Раневской. Вообще! Так что лучше: радоваться крошкам или сетовать из-за отсутствия каравая, который то ли есть, то ли нет?

— Ну да, ну да, синица в руках, журавль в небе, а мы должны есть манную кашу с комками, потому что другой у нас нет, — засмеялся Психолог и тут же сморщился — смех отдавался в голове неприятной болью. — Вообще-то ты прав. Но знаешь в чем беда? Мне все равно ее жалко…

Старая мебель

— За окном дождь и слякоть, и осенние листья, мокнущие, как мои воспоминания. Сейчас бы хорошо устроиться где-нибудь около огня. Около камина, но сгодится даже обычная печка-буржуйка. Лишь бы только шли волны тепла. Я уже говорила вам, молодой человек, что у вас тут очень удобный диван? Не продавлен, никаких выпирающих пружин. Моя-то тахта совсем уже… состарилась, как и я сама. И так же пытается рассыпаться на части. Вот держится, пока еще нужна мне. А умру — и от нее даже щепки не останется, труха и пыль.

Вас интересует моя старая мебель? Точнее — почему она старая? А если я скажу, что все дело в ужасающей нищете, вы отстанете от меня с этим вопросом? Я так и думала, что нет…

Ну, отсутствие денег, конечно, тоже играет свою роль. Я ведь, знаете ли, ужасающе непрактична. Деньги у меня не задерживаются, а кроме всего прочего, я вечно кому-то что-то должна. Долги виснут на шее, как мельничные жернова, вызывают мысли о смерти. Да-да, хочется умереть, чтобы только избавиться от долгов. Я даже как-то высказалась на эту тему. Может, и не раз. Просто больное место. Должна друзьям, а отдавать не из чего. Казалось бы — хорошая зарплата, но она всегда утекает, как вода между пальцев, оставляя лишь мокрые пятна. Мне должны кругом и всюду, но напоминать об этом не могу. Ведь если не отдают, значит, нечем! Ну не буду же я забирать последнее…

Чтобы заработать, я даже как-то согласилась написать мемуары. И взяла часть гонорара вперед. Думала — куплю зимнее пальто. Да только ничего не вышло с этой затеей. Деньги потратились, а мемуары я так и не написала. В результате осталась еще должна и издательству. Странно, что вы не смеетесь. Многих это смешит.

А мемуары я начинала писать несколько раз. Бралась и бросала. Но однажды все-таки написала до конца. Три года потратила на писанину! А потом прочла… порвала все и выбросила. Пусть кто-то другой пишет мемуары. Пусть даже пишет о том, как был знаком со мной. Хотите, можете и вы написать мемуары. Мне уже будет все равно, а вам, возможно, приятно.

Всем интересно — почему это я уничтожила свои воспоминания. Особенно тогда, когда уже взяла задаток у издательства. Я ведь тогда действительно хотела написать. А почему бы и нет? Все пишут, а я ничем не хуже остальных. Тем более, что мне есть что вспомнить. С какими людьми я была знакома! Сейчас это идолы современной культуры. И я могла бы написать многое. Да и гонорар за книгу — не последнее дело. Долги уже давно стали моей хронической болезнью. Но поймите, нужно или писать все, или ничего. Я думала, что можно что-то обойти. Но когда начала писать, то поняла — так не получится. Все считают, что я не захотела писать нечто этакое о своих друзьях. Я не разубеждаю. На самом деле я не захотела писать о себе.

Вы думаете, я такая вся из себя уверенная? Точно знаю, что нужно делать? И всегда во всем права? Да у меня полно воспоминаний, о которых я сама могу думать только глубокой ночью, в полной темноте, с головой накрывшись одеялом и зажмурив глаза — чтобы случайно не увидеть собственной физиономии. Мне стыдно! Мне хочется плакать, вспоминая, какой я была дурой.

Многое я просто не хочу помнить. Когда некоторые моменты всплывают в памяти, я стараюсь немедленно отвлечься, начинаю думать о другом, чтобы только не вспоминать. Забыть. Затолкать эти воспоминания в дальний шкаф, закрыть дверь, потерять ключ, а для верности еще и замуровать этот шкаф в какую-нибудь стену и забыть, где она находится.

Вот Ромм… Он снял фильм «Обыкновенный фашизм» [24]— и это убивало его. Он взял с меня слово, что я никогда не буду смотреть этот фильм. Там ведь — настоящая хроника из немецких киноархивов, там использовался личный фотоархив Гитлера, снимки эсэсовцев… И все это ужасно. Все, кто видел материалы для фильма, мучились потом всю жизнь. Ромм отобрал те, которые хоть как-то можно смотреть, и то считал, что для меня и это будет слишком… Ромма убивали воспоминания. Пусть даже и не свои, но жуткие воспоминания, в которых ему пришлось копаться.