Наталья Старосельская - Виктор Авилов Страница 3

В словах Вислова нет преувеличения. Мы действительно восхищались его талантом, но не сумели воздать должного, недооценили, недолюбили. Как всегда, все это приходит уже потом, слишком поздно, вослед. Но тем, видимо, острее становится сама наша потребность дооценить и долюбить — чтобы узнали те, кому не посчастливилось видеть, чтобы поняли нечто самое главное те, кто знал Виктора Авилова только по его работам в кино — как правило, эксплуатировавшим его природные данные, за редким, очень редким исключением. Его лицо незабываемо. И таким же незабываемым должен стать тот Божий дар, которым он был наделен.

Наталья Кайдалова, многолетний завлит Театра на Юго-Западе, написала о Викторе Авилове удивительно точно и образно: «Словами трудно изъяснить, что именно приводило зрителей в состояние экстатического волнения: в Авилове не было „самодельного взрывного устройства“. Он — типичное „священное чудовище“ театра. Ему были присущи и стройность, и асимметрия, грациозные, кошачьи движения, изломы и пируэты, легкие и красивые падения и такие же легкие и красивые выходы из них — он воскрешал в памяти образы Серебряного века, эстетику изысканной клоунады. Каким-то чудом (кровью, нервами, интуицией) он преодолевал громадное расстояние, отделявшее его от роли, от исторического лица или эпохи, от „характеров“ и даже „типов“, преодолевал рывком весь громадный путь к роли, заключающийся в „знаниях“, „умениях“, „школе“, „философии“ и т. п. И Пьеро, и Арлекин в одном лице, он в совершенстве владел пластическим языком театра. И предлагал зрителю себя самого, как воплощенную душу этого театра. Он заставлял мечтать, видеть прекрасные сны и упиваться иллюзией.

При всем этом в нем, хрупком и никогда не выглядевшем сильным, „мужиком“, что так привлекает в актере, была несомненная мужественность. И неподдельные страстность и нежность. У него была отличная сценическая русская речь при низком голосе (в его хрипловатости не было грубости), беззащитная, виноватая улыбка, которая сразу отзывалась памятью о русских святых людях, а его интонации были такими, будто вся душа его открыта, как на последней исповеди, перед всем народом, перед смертью. И все вместе производило пронзительное, „пронзающее“, незабываемое впечатление, которое не разрушается по прошествии времени, а только укрепляется, как некое подлинное его открытие, единственное и неповторимое.

В одном из своих интервью Авилов назвал себя „медиумом“… Мне кажется, Авилов был идеальным медиумом режиссера Валерия Беляковича, наилучшим высказыванием его мысли, наиярчайшим выражением его творческой воли.

Все лучшее в Авилове: его пластический талант, врожденный артистизм, „прекрасное уродство“, золото волос, прелестный голос и речь, чувствительная, страдающая душа — все было отдано без остатка Театру на Юго-Западе, все стало текучим воском, податливой глиной в руках художника…»

«Воплощенная душа этого театра» — именно таким он и был, артист Виктор Авилов, проделавший на этих подмостках поистине изумляющий путь: от неуверенного в себе и в своем выборе самодеятельного артиста, для которого не было ничего важнее, чем рассмешить и «завести» публику, до человека, осознавшего свое высокое призвание и понявшего, что такое Театр, что он может значить в жизни людей, как далеко может позвать, как многому научить неокрепшие ум и сердце…

Авилов был не просто ярко выраженным романтическим героем, но, как отмечали после его раннего ухода, «романтическим гением» со всеми вытекающими из этого определения признаками, начиная с абсолютно инфернальной внешности и кончая самим фактом его смерти. Марина Давыдова писала в некрологе: «Виктор Авилов умер, не дожив до 52 лет. Еще один, едва ли не главный признак „романтических гениев“ — они никогда не становятся стариками». И конечно, он был самородком — одним из разряда тех русских самородков, которые, обладая бешеной работоспособностью, «делают себя сами», добиваясь невероятных высот не только в своем профессиональном деле, но и становясь подлинной личностью. Он не просто играл самые сложные роли мирового репертуара — он наполнялся мыслями и чувствами благородных героев, мятущихся страдальцев, изощренных злодеев, глубоко переживал их в себе и невольно какая-то часть чужого характера следом, тенью оставалась в нем навсегда, как бывает это у настоящих, больших артистов. Виктор Авилов не просто воплощал на сцене этих разных героев — он был ими… А тот особенный магнетизм, который исходил от него, заставлял зрителей пристальнее всматриваться в его героев, чувствовать их радость и боль так, как если бы они были собственными.

Говорят, студенты театроведческих факультетов писали об Авилове курсовые и дипломные работы, сравнивая его с Михаилом Чеховым и Эдмундом Кином — никогда не виденными, но всегда казавшимися настолько хорошо известными, что эти сравнения выглядели вполне органично. Таким образом, для неофициальной критики Виктор Авилов уже давно стал магом и чародеем…

«Он уже стал легендой», — задумчиво произнес Валерий Белякович, когда я рассказала ему о том, что начала писать книгу о Викторе Авилове.

Да, он уже стал легендой. И теперь мы попытаемся проследить, как начиналась эта легенда, как медленно, но уверенно складывалась она за три десятилетия, что были отданы Виктором Авиловым высокому служению.

Глава первая РЫЖИЙ

Что было труднее — задумать и начать эту книгу или отправиться на встречу с родителями Виктора Авилова, людьми, потерявшими дочь и сына? Не знаю… Но встречу с Валентиной Алексеевной и Василием Михайловичем откладывала, насколько возможно, потому что недоставало на нее мужества. И вот, наконец, Валерий Белякович повез меня к ним, во Внуково.

Нас ждали — Валентина Алексеевна напекла к чаю вкуснейших пирожков с капустой и творогом, встретили приветливо, провели на кухню, где на стене — фотографии Ольги и Виктора. После каких-то обычных, суетливо-обязательных слов я постаралась объяснить им, насколько это важно, чтобы о Викторе могли читать его давние поклонники и те, кто не успел узнать его на сцене и время от времени видит на экране. И — потек неторопливый разговор…

Валентина Алексеевна и Василий Михайлович — оба уроженцы Калужской области. Валентина Алексеевна выросла неподалеку от Полотняного Завода, имения родителей Натальи Гончаровой. Детство родителей Виктора пришлось на трудные 1930-е годы — голод, нищета, все тяготы деревенской жизни. И хотя родились и росли они в разных районах, жизнь их была такой же, как и у абсолютного большинства сверстников в период коллективизации с ее жестокими законами.

Это было детство без детства — работа почти наравне с родителями, учеба нерегулярная и казавшаяся совсем не обязательной. А потом началась война. Отцы ушли на фронт и не вернулись, а матери с детьми устремились подальше от родных мест — война многих оторвала от дома и понесла куда-то, словно листья, сорванные ветром с деревьев. Валентина Алексеевна вспоминает: «Когда немцев отогнали и нас освободили, мы уехали в эвакуацию — сначала в Сталинграде были, потом в Сибири на шахтах работали. Я, конечно, маленькая еще была, не работала, а вот маме досталось крепко…»

Василий Михайлович с матерью, братом и дедушкой два с половиной года тоже провел в эвакуации. Когда война закончилась и они захотели вернуться домой — не пустили: все вокруг было заминировано. Поехали в Тульскую область, потом перебрались поближе к Москве — Василий Михайлович пас свиней, помогал матери прокормиться: за работу давали пуд или даже два пуда хлеба за лето. А после смерти матери и деда он с братом, оставшись совершенно одинокими, приехал к тетке в Москву. Муж тетки, дядя Саша, был комендантом на заводе «Гололит», он и устроил братьев кочегарами. Жили в общежитии, крыша над головой и кусок хлеба были обеспечены. А важнее этого в ту пору ничего и не было. А молодость, силы, энергия, казалось, давали надежду на то, что жизнь скоро переменится к лучшему и они успеют еще получить свой кусочек счастья…

Вот здесь, на заводе «Гололит», они и познакомились, будущие супруги, родители Виктора и Ольги Авиловых. У Валентины Алексеевны был в то время парень, который нравился ей. Он ушел в армию, и она обещала ждать его. Ждала верно. Но появился Василий Михайлович, начал ухаживать за ней настойчиво, несмотря на то, что был на несколько лет моложе. И неудивительно, что так увлекся — Валентина Алексеевна и сейчас хороша, от нее веет спокойствием, достоинством, а в голубых и сегодня еще ярких глазах светятся доброта и какая-то особая женственность. Правда, годы и десятилетия добавили в них еще и ту спокойную мудрость, которая так привлекает, заставляя обо всем говорить откровенно.

Видя, что девушка не реагирует на его ухаживания, Василий Михайлович, парень горячий, увлекающийся, сказал, что утопится, если она не ответит на его чувство. В ответ на вопрос: испугалась ли она или просто ей понравилось такое упрямство? — Валентина Алексеевна улыбается чуть лукаво. Не поймешь, что решило дело, но они поженились, и в 1953 году родился их первенец, Виктор.