Вампилов - Румянцев Андрей Григорьевич Страница 50

Валентина (вдруг поднимается, кофтой вытирает слезы). Едет отец. Уходите.

Небольшая пауза.

Пашка. Уходи, следователь… Не мешайся не в свое дело.

Валентина. Уходите оба.

Треск мотоцикла рядом, луч фары выхватывает всех троих из полутьмы. Затем мотоцикл глохнет, и к скамейке быстро подходит Помигалов.

Помигалов (всем, грозно). Ну?

Все молчат.

(Валентине.) Где ты была?.. С кем?..

Шаманов. Со мной. Она была со мной… Мы были в Потеряихе.

Пашка. Врешь! (Помигалову.) Я с ней был! Я!.. Он врет.

Шаманов. Она была со мной.

Пашка бросается на Шаманова, но Помигалов его осаживает.

Помигалов. Стой!.. (Валентине.) Кто с тобой был?

Пашка (Валентине). Скажи!

Помигалов. Говори! (Указывает на Пашку.) Этот?

Валентина. Нет.

Помигалов (указывает на Шаманова). Он?

Валентина. Нет.

Небольшая пауза.

Не верь им, отец. Они ждали меня здесь. Я была с Мечеткиным… Успокойся…

Молчание.

Они здесь ни при чем, пусть они не врут… И пусть… пусть они больше ко мне не вяжутся.

Молчание.

Идем, отец… Идем домой…

Отдаленный стук дизеля прерывается и медленно умолкает. Лампочка под карнизом тускнеет и гаснет. Все погружается в полную темноту».

На зле может основываться только разрушение. А держится мир на любви. Обесчещенная Валентина дает урок не своим несчастьем, не «позором», а устоявшей после жестокого насилия душой, ее немеркнущим светом. Будет ли она счастлива в жизни? Бог весть. Пока о ней можно сказать определенно одно: она изменила судьбу каждого героя пьесы. Шаманову отныне стыдно оставаться трусом. Пашка убедился, что насилие над другим человеком опасно прежде всего для самого насильника. Это он обесчещен, выставлен у позорного столба. Кашкина поняла умом зрелой, хотя и недалекой женщины, что мелкая душа не найдет тепла у другой души. Помигалов увидел воочию, что дочь никогда не будет жить по его замшелым правилам, что ее характер благороднее, выше, чем у него, бывалого человека. Хороших окончательно убедилась, что сын ее Пашка недостоин мизинца этой девушки, а Дергачев, отчим насильника, яснее осознал несчастье своей распадающейся семьи. Еремеев удостоверился в том, что понял уже в первый день, как вышел из тайги в поселок: здесь, в Чулимске, самый родной ему не по крови, а по душе человек — это Валентина. Ну вот и решайте теперь: правда ли то, что любовь Валентины, тайная, робкая, почти детская, произвела переворот в чувствах и мыслях людей, преобразила жизнь вокруг? И не встала ли эта героиня рядом с Татьяной Лариной, Асей, Наташей Ростовой, Грушенькой, Аксиньей Астаховой, другими светлыми героинями русской классики?

В «Старшем сыне» после злобного выкрика Сильвы в сторону Сарафанова, что Бусыгин вовсе не сын его, старый музыкант обмирает: «Что такое?.. Что это значит?» Бусыгин подтверждает: «Я вам не сын. Я обманул вас вчера». Вся последующая сцена — это возгласы Сарафанова, не верящего неожиданному признанию, ошарашенного, потрясенного, почти смертельно раненного: «Это невозможно… Не верю. Быть этого не может!» «Значит, ты мне… Выходит, я тебе… Как же так?.. Да нет, я не верю! Скажи, что ты мой сын!.. Ну! Сын, ведь это правда? Сын?!» И когда Бусыгин простодушно признаётся: «Откровенно говоря, я и сам уже не верю, что я вам не сын», — Сарафанов твердо, как заклинание, втолковывает домочадцам, да и всему миру: «Не верю! Не понимаю! Знать этого не хочу! Ты — настоящий Сарафанов! Мой сын! И притом любимый сын!»

И далее — великий монолог, «голос свыше», наставляющий нас, неразумных, не усвоивших Божеское указание, забывших, что все мы на земле — братья:

«Сарафанов. То, что случилось, — все это ничего не меняет. Володя, подойди сюда.

Бусыгин подходит. Он, Нина, Васенька, Сарафанов — все рядом. Макарская в стороне.

Что бы там ни было, а я считаю тебя своим сыном. (Всем троим.) Вы мои дети, потому что я люблю вас. Плох я или хорош, но я вас люблю, а это самое главное…»

«Где ты живешь», — спрашивает обретенного «сына» музыкант. «В общежитии». — «В общежитии… Но ведь это далеко… и неуютно. И вообще, терпеть не могу общежитий… Это я к тому, что… Если бы ты согласился… словом, живи у нас». — «Нет, что вы…» — «Предлагаю от чистого сердца… Нина! Чего же ты молчишь? Пригласи его, уговори». И в конце — твердо: «Володя, я за то, чтобы ты у нас жил — и никаких».

Вероятно, так и будет. Во всяком случае, последние слова Бусыгина окрашены радостью: «Ну вот. Поздравьте меня. Я опоздал на электричку».

Глава восьмая

«ПУСТЬ ТЕПЕРЬ СКАЖУТ, ЧТО ТАКОГО ДРАМАТУРГА НЕТ…»

Знакомство Александра с завлитом Московского театра им. М. Н. Ермоловой Еленой Леонидовной Якушкиной за считаные месяцы перешло в дружбу. Этому способствовали, конечно, особенности их характеров. Трогательная почтительность и сердечная благодарность за понимание, которые испытывал Вампилов, сошлись с чутким вниманием к таланту и врожденной интеллигентностью, отличавшими Якушкину. Елена Леонидовна с первых дней их общения приняла близко к сердцу успехи, неудачи и тревоги «своего приемного сына». Это бросалось в глаза друзьям Александра. В. Шугаев тепло вспоминал о Якушкиной как вампиловском «ангеле-хранителе», «чей живой и насмешливый ум, чья сердечность, чье знание московской театральной жизни, не только, так сказать, ее восьмой, надводной части, но и остальной, подводной, таинственно-громадной, так помогли Сане впоследствии». Г. Машкин писал, что в ермоловский театр молодые иркутские писатели «были вхожи на правах своих». Елена Леонидовна, «черноокая дама с французским произношением, привлекательная в своем преклонном возрасте и гениально-рассеянная, помогала нам, авторам-землякам, как могла».

Тогда, в январе, Саша оставил Якушкиной первый вариант пьесы «Прощание в июне». Ему хотелось, чтобы Елена Леонидовна показала эту комедию руководителям театра, в первую очередь, конечно, его главному режиссеру В. Комиссаржевскому. Уже в конце мая 1965 года Вампилов пишет из Иркутска:

«Уважаемая Елена Леонидовна! Ваш “приемный сын”, черемховский подкидыш[22], подает голос из города Иркутска. Пишу наудачу, не знаю, в Москве ли Вы. Заканчивая свой, надеюсь, последний вариант[23], хочу узнать, прислать ли его Вам (если прислать, то куда?), как мои дела в Вашем театре. Все еще, за пять тыщ километров, чувствую себя под Вашим крылом, и это мне помогает. Да, да. Вторую картину[24] я привел в порядок, хочу, чтобы Вы были мной довольны. Вы увидите, под Вашим крылом вырастает драмодел — честь по чести.

Если у Вас выберется минутка, напишите мне пару строк. В Москву, если не понадобится летом, я не приеду. Приеду осенью, к началу сезона. У нас облепиховое лето, жара и тишина. Закончу работу, уеду на некоторое время на Байкал, прожигать остатки молодости.

Засим желаю Вам здоровья. Ваш Вампилов».

Осенью 1965 года в Читу съехались молодые авторы из республик, краев и областей Сибири и Дальнего Востока. Иркутский поэт М. Сергеев, руководивший тогда областной писательской организацией, рассказывал позже, как родилась мысль собрать их на творческий семинар. Поначалу Сергеев и его читинский коллега решили провести совместно учебу литературных «новобранцев» только своих областей. Писатели этих двух регионов имели одно издательство, часто затевали общие творческие акции. Когда «закоперщики» по правилам того времени обратились за поддержкой в Союз писателей РСФСР и ЦК комсомола, там не только одобрили предложение, но и придали ему больший размах: решено было собрать молодых талантливых авторов, живущих на территории от Красноярска до Южно-Сахалинска и Владивостока.