Наталья Старосельская - Виктор Авилов Страница 8

Правда, посмотревший спектакль Борис Александрович Львов-Анохин, эстет, эрудит и истинный интеллигент, тоже оценил первую премьеру нового театра — в первую очередь невероятный энтузиазм молодых исполнителей и изобретательность молодого режиссера. Борис Александрович был весьма опытен и искушен в театральном деле — он хорошо знал, что чрезмерность пройдет. Важно — что останется…

Спектакль прошел раз десять — после этого труппу с треском изгнали из клуба «Мещерский». «Это не театр, а какой-то балаган», — сказала заведующая клубом, невзирая на переполненный зрительный зал. Такой театр был явно не нужен в середине глухих 1970-х годов. Но не нужен он был власти — зрителям оказался необходим! Родители Виктора Авилова вспоминают о том, как ходили в этот «балаган» — они с самого начала одобряли увлечение сына театром, а когда увидели его на сцене, им показалось, что он играет лучше всех, смешнее всех! И младшая сестра, Ольга, восторженно смотрела на любимого брата и скорее всего уже тогда, на первом же спектакле, поняла, что театр — это и ее судьба…

Расстаться после первого опыта оказалось уже невозможно — болезнью под названием «игра» оказались заражены многие. Они еще не понимали — зачем так необходим им театр? Но понимали, что без него их существование будет лишено каких-то очень важных, очень нужных красок.

«Первые три года я изо всех сил держал его потому, что Виктор лучше всех делал этюды. А ведь это — основа основ в актерском мастерстве, — рассказывал Валерий Белякович. — Мне не хотелось с ним расставаться так же, как со своим братом Сергеем и Сашей Макаровым. Они были как три богатыря, даже внешне было какое-то сходство у Сергея с Ильей Муромцем, у Макарова — с Добрыней Никитичем, а Авилов — это Алеша Попович… На них у меня все держалось, на них можно было любую драматургию ставить, они все ловили с лету, юмор у них был замечательный… Совершенно неразвитые ребята, но со стихийным талантом…»

К тому времени Валерий Белякович уже работал в библиотеке в Вострякове. Кто знает, может быть, он и пошел туда работать, чтобы у новорожденного театра было хоть какое-то помещение для репетиций? Во всяком случае, именно там, под тенью и сенью книг, шла их работа. И не только репетиционная — в небольшой комнате, для небольшого количества зрителей играли спектакли.

Вероятно, не вполне представляя себе, что делать с «зараженными» востряковскими ребятами дальше, Валерий Белякович набрал группу подростков, мечтающих стать артистами, при родном своем Театре юных москвичей во Дворце пионеров на Ленинских горах. Он пошел по пути педагогов, Е. В. Галкиной и В. Н. Петухова, у которых начинал четырнадцатилетним пионером, и занимался с ребятами всем тем, чему научился у опытных своих учителей. А они были сосредоточены на том, чтобы не просто ставить с детьми спектакли, а заниматься с питомцами по системе классического театрального образования — первый год студийцы осваивали сценическую речь, сценическое движение (их преподавал молодой артист Театра на Таганке Вячеслав Спесивцев), вокал, танцы. Только со второго года ребята начинали участвовать в спектаклях ТЮМа, которые шли довольно регулярно, а афиша, как в любом профессиональном театре, версталась за месяц.

Надо заметить, что при таком фундаментальном образовании из стен любительского детского театра вышло немало известных сегодня артистов: Наталья Гундарева, Ольга Науменко, Софья Гуськова, Елена Стародуб, Александр Карнаушкин, Владислав Долгоруков, режиссер Владимир Иванов, значительная часть сегодняшних известных артистов Театра на Юго-Западе…

Спустя год, в 1975-м, Валерий Белякович поставил со своими питомцами спектакль «Соловей, соловей, пташечка» по мотивам сказки X. К. Андерсена «Соловей». Здесь снова уже в названии сквозили нотки эпатажа, желание выделиться, быть не как все. И снова был ошеломляющий успех, и даже первые гастроли — в Ужгород. Естественно, востряковская группа присутствовала и на премьере, и на следующих спектаклях — постепенно все они перезнакомились и, объединенные одним лидером, ощутили свою спаянность и возжелали совместной работы. Тем более что тюмовцы видели «Женитьбу Коли Гоголя» и восторженно оценили спектакль и исполнителей.

Та эстетика режиссера Валерия Беляковича, что проявлялась в первых спектаклях еще только в зародыше, уже захватила начинающих артистов, посулив им безграничную свободу, возможности бесконечной импровизации во всем — в пластике, в тексте, в мизансценах… Постепенно, с течением времени, Белякович все это не раз уточнял, перепроверял, усложнял, но по сей день осталось в его спектаклях нечто от той давней поры. Может быть, это чувство свободы так сильно влекло их всех, от режиссера до начинающих артистов, что жили, су-шествовали они в условиях тотальной несвободы и просто негде было «отпустить вожжи»?

Занятия и репетиции с двумя бездомными группами продолжались тем упорнее, чем больше возникало преград на их пути. Валерий Белякович в 1976 году поступил на режиссерский факультет ГИТИСа, на курс к Борису Ивановичу Равенских, а спустя год нашел бесхозное помещение — цокольную пристройку к дому № 125 на проспекте Вернадского. Легенда гласит, что пристройка была не совсем бесхозной — в ней находился винный магазин, который то ли уже закрыли, то ли собирались закрывать (из-за чего и произошли чуть позже события, с одной стороны, чуть не прекратившие историю театра, с другой же — послужившие вящей его славе, но об этом мы расскажем в свое время). Но так или иначе власти Гагаринского района Москвы великодушно разрешили группе энтузиастов открыть здесь молодежный театр, а те сразу же придумали себе незатейливое название — Театр на Юго-Западе.

Так началась их история.

Началась она с того, что в районе Юго-Запада столицы стали происходить удивительные вещи: например, в одну отнюдь не прекрасную ночь исчезла внезапно часть забора, огораживавшего стройплощадку гостиницы «Салют», на другой олимпийской стройке пропал и никогда уже не нашелся сварочный аппарат, на строительстве жилого дома утром недосчитались кирпичей и дверных косяков, никогда не прибыла по месту назначения машина с цементом, выехавшая на доставку согласно графику… Зато в строящемся театре постепенно появились сцена, двери, кирпичные стены фойе…

Вспоминает Сергей Белякович: «Начинали „с нуля“. Сами стали делать сцену. Зал. Где доски брать? Где стройматериалы? Романыч ночами не спал, рисовал — он хорошо рисует — как сцену расположить, как ряды. Чтобы всем было удобно, видно; чтобы мы были как на ладони. Фонари доставали. Сварочный аппарат со стройки утащили. Со всем же тогда было трудно. Дома шили подушечки для зрительских сидений. Каждый должен был из своего материала сострочить такие подушки. Штук по десять…»

Валерий Белякович вспоминал, что они вдвоем с Авиловым делали все в театре — фактически строили его. Конечно, все ребята включились в работу, но основная нагрузка легла именно на Валерия Романовича и Авилова.

Белякович рассказал историю о том, как Виктор чудом не погиб, когда они сваривали зрительские ряды. Виктор сидел, сгорбившись над сварочным аппаратом, а рядом стояла прислоненная к стене огромная шпала. Виктор дернул шнур аппарата и не заметил, что стоявшая на нем шпала медленно начала сползать по стене. Белякович увидел это издали — он не мог успеть подбежать к Виктору, он только крикнул громко и беспомощно: «Ви-и-тя!!!», понимая, что жужжание аппарата не даст Авилову услышать, но то ли Виктор все-таки расслышал отчаянный вопль режиссера, то ли интуитивно что-то понял, он успел откатиться от этого страшного места. И едва откатился в сторону — шпала рухнула.

Театр создавали с энтузиазмом. Ходили побирались, по воспоминаниям Сергея Беляковича: «Разделили между каждым членом труппы дома и вперед: звонили и „здрасьте… мы в 125-м доме организуем студию театральную, у вас нет ненужных вещей?“ Пальто, брюки, шляпки… за неделю завалили весь театр шмотьем. Выбирали, что подходит. А у контейнера бабки караулили — разнюхали, что кто-то добро выкидывает… Репетировали по ночам. Виктор приезжал на своем МАЗе. Ему надо песок возить, а он на репетиции. А чтобы грузовик не заглох, его нельзя было выключать. И вот стоит эта громила на проспекте Вернадского со своим прицепом и „т-т-т-т-т-т…“ Ночью! Одну простоял. Другую. Жители начали жаловаться… Приходил в гримерку, так там повисал запах мазута».

Есть такое широко известное выражение: «Сквозь тернии — к звездам». В данном случае, тернии отдавали откровенным криминалом (украденный на стройке сварочный аппарат и другие, более мелкие пропажи) и припахивали мазутом. Тем радостнее устремлялись к звездам — к тому будущему, которое еще не виделось даже в самых смелых грезах, думать о котором было как-то неловко и страшно. Потому, наверное, время от времени не выдерживали. Валерий Белякович вспомнил как-то, что Авилов несколько раз собирался уходить: «Все ему это надоедало. У него, как и у моего брата, как и у всех этих ребят, отсутствовала первая ступень, необходимая для того, чтобы быть актером. Собственно, ступень та называется — желание. „Не могу без этого жить“. У них оно отсутствовало. И выжил театр первые пять — десять лет до того, как стали „актеры“ осознавать себя Актерами, понимать, каким великим делом занимаются, только благодаря моей энергии. Моему бешеному темпераменту. Сколько раз я брата и Витьку останавливал! Макарова, их одноклассника, так и не удержал…»