Кристоф Мори - Мольер Страница 9

И дело было не только в деньгах. Со времен «Сида» театр обрел политическое значение, и Жан Батист много над этим думал. Смешить людей? Это не профессия. Будить их мечты? Да, он очень этого хочет, в особенности пробудить фантазию властей, как учили его иезуиты в Клермонском коллеже, выходя за рамки догм, идеологий, социальных различий. Не лучше ли для этого отойти в сторонку, как Корнель в Руане? Кто такой Поклен? Актер, который пока ничем себя не проявил и живет не по средствам. Кто его друзья (если следовать логике знаменитой пословицы)? Мещане, приученные мыслить свободно, как проповедует Гассенди, покровительствующие людям, которых разыскивают или за которыми следят, как граф Моденский, братья Лермиты, Ленорман… При таких условиях он не может оставаться Покленом и навсегда связать себя со своей второй семьей.

Мольер покинул Париж. Не стоит думать, что этот отъезд покроет все убытки его предприятия. Долги «Блистательного театра» будут висеть на нем еще двадцать лет…

Действие второе:

ПРИРУЧЕННАЯ ПРИРОДА

Скитания или ученичество?

В провинциальных городах еще не было своих театров, однако там выступали около двухсот трупп и более тысячи актеров по нотариально заверенным договорам. Все то и дело встречались, все друг друга знали, рассказывали друг о друге. Новости о других труппах позволяли держать руку на пульсе. Так, стало известно, что Филидор, директор театра Марэ, перешел в Бургундский отель… по королевскому приказу! Еще одна подлость Бельроза, чтобы сохранить свою монополию на трагедию в Париже.

Неужели театру Марэ придется отдать конкурентам свой трагический репертуар? Там оставался Жодле, потому что Жодле всё еще смешил, хотя и поизносился, изображая только Жодле, но при этом играя пьесы Скаррона — а это уже нив какие ворота не лезет! Труппа стала искать иных путей и обратилась к театральной феерии, зрелищности: ставила пьесы с машинами, построенные на игре света, пении и танцах, со сменами декораций, со спецэффектами, которые воссоздавали величественный мир древней мифологии. Говорили, что это прекрасно и поразительно.

А в Париже медицинский факультет возбужденно обсуждал успехи нового целителя — итальянца Иеронимо Ферранти из Орвьете, который продавал на Новом мосту бальзамы и снадобья. Он умел «уболтать» клиента, чтобы всучить ему свою панацею, «приятную на вкус и действующую чудесно быстро», и обладал большим даром убеждения.

От недугов самых злыхОрвьетан людей больныхИсцелит чудесно сразу:И чахотку, и проказу,И чесотку, и чуму!Лихорадку и подагру,Грыжу, оспу, рожу, корь!С орвьетаном ты не спорь! [42]

Его снадобья, которые быстро прозвали «орвьетанами», хорошо расходились среди населения и имелись в каждой домашней аптечке: «Это средство, которое помогало очень многим»[43]. Мольер слушал новости, которые передавали друг другу актеры, и советы старших. «Вы знаете, какой бич маленьких городов эти вестовщики, которые всюду ищут повода посплетничать»[44]. Мадлена искала покровителя и свела их с Шарлем Дюфреном, протеже Бернара де Ногаре де Лавалетта, герцога д’Эпернона, губернатора Гиени. Ей было двадцать семь лет, и она блистала во всех своих ролях. Шарль Дюфрен, бывалый человек на сцене, не фигляр, а профессиональный комедиант, знавший, что пользуется спросом, что можно предложить зрителям и в каком именно городе, взял их под свое крыло.

О слиянии двух трупп речи не было. Дюфрен взял к себе Мадлену Бежар и ее друга Мольера, ее мать Мари Эрве, ее брата Жозефа, ее сестру Женевьеву. Прочие пайщики «Блистательного театра» покинули его: осталась только семья Бежаров, пополненная одним лишь Мольером. Среди актеров Дюфрена был Эдм Вилькен, он же де Бри (потому что был родом из Ферьеран-Бри), которому исполнилось уже тридцать девять лет. Катрин Леклер дю Розе, дочь актеров из труппы Его Королевского Высочества, прекрасно разбиравшаяся в театре и драматургии, что произвело на них большое впечатление. Пьер Ревейон де Шатонеф, он же Шатонеф, отец четырех детей от Мари Бре, которые участвовали в представлениях или помогали актерам и их слугам. Семейный дух труппы Дюфрена прекрасно согласовывался с духом семейства Бежаров.

Покровительство герцога д’Эпернона накладывало определенные обязательства в выборе текстов, поддержании в должном состоянии декораций и костюмов, ибо ни один губернатор не стал бы оказывать поддержку босякам или паяцам, жалким актеришкам, которых Церковь проклинает за то, что они погубили свою душу. Знал ли герцог д’Эпернон, что, принимая Мадлену и ее дочь в замке Кадиллак, он оказывал услугу графу Моденскому, с которым был по одну сторону баррикад во времена Фронды?

В Париже Франсуа Кокюэль опечатал резные украшения, столярные изделия и задники «Блистательного театра», оцененные в общей сложности в 500 ливров, а в это время новая труппа герцога д’Эпернона продвигалась на юг, к Альби, где, вероятно, сыграла пьесу Ротру «Сестра».

Два года спустя в городское правление Нанта поступит просьба о «представлении на театре», подписанная «господином Морльером (!), комедиантом господина Дюфрена». У городских властей в самом деле требовалось испрашивать разрешение — не на право выступать на сцене, а на то, чтобы занять большой зал ратуши или попросту зал для игры в мяч, всего на несколько представлений.

Морльер — всего лишь «комедиант господина Дюфрена», прячущийся в труппе под подложным именем; со времени своего пребывания в Шатле он «рецидивист». Однако до самого конца своей жизни автор «Плутней Скапена» будет подписываться «Ж. Б. Поклен-Мольер», потому что актер не порвал ни со своим прошлым, ни со своей средой, ни тем более со своим отцом, у которого есть свои связи — пусть скромные, но действенные. Его новый ученик — лакей Шарля де Лапорта, герцога де Мейлиража, градоначальника Нанта. Там-то Жан Батист и проведет два месяца, разлучившись с отцом, с его знакомыми и деловыми партнерами. Города, в которых труппа останавливается надолго, всегда имеют какое-то отношение к ремеслу обойщика: в Лионе производят шелк, в Руане — красные материи и сукна… Жан Батист расширяет связи своего отца или пользуется ими?

В эти месяцы до актеров дошла неприятная новость: герцог д’Эпернон больше не губернатор Гиени, значит, он должен отказаться от окружающей его пышности, в том числе от театральной труппы. Его настигло политическое прошлое, бывший фрондёр теперь должен сидеть тише воды, ниже травы. Одновременно стало известно, что графа Моденского и его господина, герцога де Гиза, захватили в плен испанцы.

Труппа продолжила свой путь на юг: Тулуза, затем Нарбонн.

Судя по ее маршруту, она впала в нищету. Мягкий климат юга не повредит скарб, декорации и костюмы комедиантов. Щедрая земля, обильно родящая фрукты и овощи, сможет их прокормить.

Не они одни так рассуждают. Следуя вдоль Роны, они встречают другие труппы, сообщающие им свежие новости.

В феврале стало известно о смерти английского короля Карла I, которого судили и обезглавили. Его обездоленная семья, в том числе дочь Генриетта, нашла убежище в Париже. Как можно жить с народом-цареубийцей? Неужели кто-то покусится и на французского короля, которому всего одиннадцать лет?.. Упреков накопилось множество: налоги неподъемные, войны бесконечные, урожай скудный. На лицах запуганных и порабощенных крестьян — печать голода. Кто в этом виноват, если не власти, не этот Мазарини, который даже не француз, не экспансия в Испанию и Фландрию, поглощающая столько денег, тогда как в стране есть нечего?

И пока актеры создают себе имя и завязывают связи с влиятельными людьми в провинции, слава о талантах Мадлены следует за ней и даже забегает вперед. «Я никогда не видел, как она играет, но говорят, что это лучшая актриса среди всех, — писал Тальман де Рео. — Она состоит в бродячей труппе; когда-то играла в Париже, но в третьей труппе, которая пробыла там лишь несколько времени. Лучше всего ей удалась Эпихариса, которую Нерон подвергает пытке.

Юноша по имени Мольер оставил учение в Сорбонне, чтобы последовать за ней; он долгое время был в нее влюблен, давал труппе советы, наконец, вступил в нее и женился на ней». Эти неточности не затеняли славы Мадлены, она производила потрясающее впечатление, бросая Нерону: «Вели ж меня казнить, пусть твой рассеет страх моя кончина!»

Итак, слава летела впереди нее, но понемногу в памяти зрителей стали откладываться и взрывы хохота, вызванные ударами палкой, и образы рогоносцев, созданные господином Мольером.

Семейная жизнь

Уже пять лет пьесы следуют одна за другой. Играют трагедии, потом вдохновенный, сумасшедший, игривый фарс. В то время труппа становилась сплоченнее с каждым днем. В начале 1650 года Жан Батист и Катрин де Бри (под именем Катрин де Розе) окрестили чьего-то сына. Шесть дней спустя Мольер стал крестным Жана, сына Анны. Больше об этом ничего не известно. Крестный отец или родной? По поводу Мольера такие вопросы будут возникать постоянно.