Павел Кренев - Успокойсь

Павел Кренев

УСПОКОЙСЬ

ПОВЕСТЬ

1

олстый, звонкий ельник здесь господин. Дерева-гиганты, неприступные и мрачные, веками держатся друг за друга переплетениями густой хвои и никого не подпускают. Не пройти здесь человеку. Зацарапают его деревья, обдерут и изнурят. Завязнет, потеряется его крик в непроходимых еловых дебрях, под черными вековыми кронами, запутается в игольчатой паутине сине-седого лапника. Боится заходить сюда лось. Отхлещут его елки по глазам и животу, настегают и ничем не накормят, прогонят.

Здесь живет Рысь. Это ее владения.

По брусничным угорам, по канабристым[1] буреломам, мимо глухих, молчаливых безрыбных ламбин[2] проходят никому не видимые ее охотничьи тропы. В вечерние сумерки, когда в зубьях елок на западной стороне исчезнут последние солнечные блики, в черной хвое зажигаются кошачьи глаза. В них отраженье последнего трепета птичьих крыльев, стремительных зайцев, белок и куниц. Встреча с тускло-зеленым, немигающим, гипнотическим светом рысьих глаз — неминуемая смерть для них.

Любимое занятие для нее — это засада. Часами может она неподвижно лежать на суку над оленьими водопойными тропами, поджидая отставшего от матери детеныша или старого, уставшего, изнуренного болезнью оленя. Линяющие в начале лета, укрывшиеся в глухомани глухари — особое лакомство для Рыси. Неспособные летать, ослабевшие в ликовании и драках на весенних токах, они скрываются в уединенных, непроходимых для человека таежных урочищах.

Но от Рыси им не скрыться. Из-за непросветных елок она подкрадывается бесшумно, тело вытянуто и напряжено, голова плывет над самой землей, уши насторожены, глаза блестят. Последнее, что видит безмятежно кормящийся глухарь, — это огромную серую молнию, метнувшуюся в него из-за дерева.

Самая легкая зимняя добыча Рыси — косачи[3]. В предвечернее время они собираются стаями на березах, растущих по краям полян и опушек, и, шумно хлопая крыльями, ссорясь друг с другом, набивают зобы отвердевшими от мороза почками. Полузарывшись в снегу, Рысь смотрит на их игры и драки из леса, глаза ее умиленно жмурятся в предвкушении скорого ужина. Когда настают сумерки, косачи затихают, некоторое время сидят нахохленные, а потом один за другим срываются с берез в рыхлый глубокий снег. В снегу они ночуют.

Рысь подходит к косачиным лункам, когда на лес падает темнота. Света ей не нужно. Она зайдет «с подветра» и найдет птиц по запаху. Косач-жертва спит в снегу безмятежно, чувствуя себя в полной безопасности. Услышав над собой шорох, он проклевывает головой снежную замять, и тут же на нее неотвратимо-молниеносно опускается мощная звериная лапа с растопыренными когтями-крючьями.

Еще Рыси нравится зимними ночами караулить зайцев-беляков. Глупые, они ходят к кормовищам по натоптанным тропам, и выследить их несложно. Чтобы не отпугнуть зайцев своим запахом и следами, Рысь подбирается к тропе «верхом», со стороны, противоположной ветру, по веткам близстоящих деревьев, и затаивается на крепком суку над самой тропой. Опять горят вожделенным охотничьим блеском в темени леса рысьи глаза. Вот и заяц, настороженный, прядающий ушами, стремительный. Рыси остается только прыгнуть на глупышку с высоты. И опять раздается и теряется в путанице ночного холодного леса короткий плачущий крик.

Иногда Рысь промахивается, и ошалевший от страха заяц, петляя и кувыркаясь, уходит из-под ее когтей, но кошка и не гонится за ним. Она переходит на другую тропу и вновь затаивается. Добыча придет.

В конце зимы у Рыси был гон. Из Кряжистого Бора к ней приходил старый ее друг Кот, и они прожили бок о бок целый месяц. Вместе охотились, играли, ласкались. По вечерам, испытывая необычайную нежность к Коту, Рысь, урча, лизала горячим языком его шкуру, ластилась и старалась всячески ему угодить. Кот отвечал ей тем же. Потом привязанность к Коту прошла, и Рысь его прогнала.

В мае у Рыси родилось двое котят.

Первые дни мать никуда не отходила от них, слепых и беспомощных. В логове, под выворотом огромной, уроненной ураганом сосны, она вылизывала их тоненькие шкурки, согревала маленькие тельца своим теплом, кормила молоком. Наевшись, рысята подолгу спали, уткнувшись мордочками в материнский живот и прижавшись друг к другу, поэтому Рысь не могла никуда отойти, чтобы поохотиться и поесть самой. После рождения детенышей она сильно похудела и ослабла, вместе с молоком рысята высосали из нее много сил.

На одиннадцатый день у маленьких рысят прорезались глаза, и Рысь смогла наконец уходить от них, чтобы подкормиться хотя бы мышами. Но уходить можно было лишь ненадолго. Распахнувшийся перед детьми мир увлекал их, уводил от логова.

Познавание мира скоро кончилось бедой для одного из рысят. Мать была на охоте, и его, отошедшего от логова, придавило тяжелым суком, сорванным с сосны порывом ветра. Когда Рысь нашла его, детеныш уже не дышал. Второй рысенок бегал вокруг матери, тормошил погибшего братишку, приглашал поиграть с принесенной матерью еще живой мышью. На берегу лесного ручья Рысь выкопала яму, бросила в нее детеныша и завалила землей.

О погибшем сыне Рысь скоро забыла, ведь у нее оставался Рысенок, ее дитя, и извечный закон материнства требовал кормить его, натаскивать, растить…

Ах как красив, грациозен и смышлен был ее сын!

Длинноногий и сильный, он, одномесячный, уже сам поймал первую мышь и принес ее, задушенную, к матери. Та, обнюхав и убедившись, что минуту назад мышь была живой, одобрительно потрепала Рысенка по загривку и легко ударила мягкой лапой в бок. Рысенок упал и в детском восторге закатался по брусничнику, смешно выгибая длинное плотное тельце. Еще через месяц мать научила Рысенка искать гнезда птиц. Черные кисточки его длинных ушей мелькали средь зелени, и молодые нерасторопные птенцы то и дело оказывались у него в пасти.

В конце лета Рысь решила, что пришла пора показать сыну охоту на заячьих тропах. Азартная и, как правило, успешная, она должна была понравиться сноровистому Рысенку.

Рысь отвела детеныша на Клеверные луга, где после июльских сенокосов стояли наваленные людьми высокие кучи сухой травы. Эти кучи, утыканные длинными жердями, развевали по Лесу дурманный запах вяленого разнотравья и привлекали к себе множество зайцев. Пьяные от хмельного клеверного аромата длинноухие зверьки забывали об опасности и становились легкой добычей.