Евгений Чарушин - Охотничьи рассказы Страница 10

И потом во сне же соображаю:

«Да как же это так? Ведь я никогда не храплю. Не умею».

И тут у меня все как-то спуталось. Уж я на половину проснулся, а сон продолжаю видеть, что будто лежу и храплю.

Знаю, что это неправда. Сержусь даже.

Рассердился, проснулся, открыл глаза. Что за чудо? Храплю. Я даже испугался. Как так? Что такое?

Потом очухался… Нет, это не я храплю… И на храп совсем непохоже.

Это кто-то рычит неподалеку, фыркает и плещется.

Поднял я голову. Смотрю — в реке медведь сидит. Здоровенный медведь — старик-камчадал. Вот тебе и сон с храпом!..

А ружья у меня нет. Что делать? Убираться надо подобру-поздорову.

Начал я осторожно-осторожно отползать от речки… И вдруг задел за какой-то камень. Камень этот покатился и в воду — плюх! Я так и замер. Лежу, не дышу и глаза закрыл. Сейчас задерет меня медведь. Вот выберется на берег, увидит — и конец.

Ух, и здорово же я струсил! Даже пятки похолодели.

Долго я лежал, пошелохнуться боялся. Потом слышу: будто все ладно. Медведь порявкивает на старом месте, ворчит. Неужели он не слышал, как камень плюхнулся в воду?

Глухой он, что ли?

Я осмелел и выглянул из-за кустов. А потом присмотрелся немного и совсем страх забыл. Этот медведь тоже рыбу ловил. И до чего чудно!

Сидит Михайло Иваныч по горло в воде, только голова сухая из воды торчит, как пень. Башка у него громадная, мохнатая, с мокрой бородой. Он ее то на один бок наклонит, то на другой: рыбу высматривает.

А вода совсем прозрачная, мне медведя всего видно, как он там орудует лапами, и туловище медвежье вижу.

К туловищу шерсть прилипла, и тело у медведя кажется не по голове. Головастый он такой получается.

Сидит этот медведь. И вдруг что-то лапами стал в воде хватать. Вижу: достает рыбу горбушу. Прикусил он горбушу и… сел на нее. Зачем это он, я думаю, на рыбу-то сел?

Сел и сидит в воде на рыбе. Да еще и проверяет лапами: тут ли, под ним ли?

Вот плывет мимо вторая рыба, и ее медведь поймал. Прикусил и тоже на нее садится. А когда садился, так, конечно, привстал… Первую рыбу течением из-под него и утащило. Мне-то сверху все видно, как эта горбуша покатилась по дну. А медведь как рявкнет! Потерялась рыба. Ах ты! Непонятно ему, бедняге, что такое с его запасом делается, куда он девается. Посидит, посидит да и пощупает лапой под собой: тут ли рыба, не убежала ли? А как схватит новую, опять я вижу: старая выкатилась из-под него, и ищи-свищи.

Ведь на самом деле обида какая: теряется рыба, и все тут!

Долго-долго сидел он на рыбе, ворчал, даже пропустил две рыбины, не решился ловить, я видел, как они проплыли мимо. Потом опять — р-раз! Подцепил лапой горбушу. И опять все по-старому: нет прежней рыбы.

Я лежу на берегу, от смеха еле жив, душит меня смех, а смеяться нельзя. Попробуй-ка посмейся! Тут тебя медведь со злости съест вместе с пуговицами.

Громадную сонную чавычу натащило на медведя. Сгреб он ее, кладет под себя…

Ну, конечно, под ним пусто.

Тут медведь так обиделся, что и чавычу забыл, заревел во всю мочь, прямо как паровоз. Поднялся на дыбы, лапами бьет по воде, воду сбивает в пену. Ревет, захлебывается.

Ну уж тут и я не вытерпел. Как прысну! Как захохочу! За живот держусь от хохота. Хохочу — плачу слезами. Услыхал меня медведь, увидал. Стоит в воде, как человек, на двух лапах и на меня смотрит.

А мне до того смешно, что я уж ничего не боюсь — хохочу-заливаюсь, руками машу: уходи, мол, дурак, мочи больше нет! Уходи!

И на мое счастье, верно, так и вышло.

Рявкнул медведь, вылез из воды, отряхнулся и ушел в лес.

А чавычу опять потащило течение.

КОМПАС

Рисунки В. Кобелева

Однажды я поехал к Митричу, на охоту. А Митрич — это мой приятель лесник. Он живет в самом лесу, у просеки — от станции ходу километров пять.

Вот я приехал, вылез из вагона, час шагал по лесу, вошел в избу-сторожку и что же! Вместо моего Митрича, живет в сторожке какой-то верзила-парень.

— А Митрич где? — спрашиваю.

— Перевелся в другое лесничество.

Эх, какая обида! Значит, пропала моя охота. Настрелять-то я, конечно, и сам настреляю — тоже не лыком шит, но с Митричем веселее. Он все выводки знает, все места, а охотник-то он какой замечательный! Да и подарки я ему из города привез: и дробь и порох.

— Ты, хозяин, не здешний? — спрашиваю я парня.

А верзила улыбнулся и отвечает:

— Ни… я нэ здэшний. Я ж с Полтавщины приихав. Женился и приихав.

— А ты не охотник? С ружьем не балуешься? — спрашиваю.

— То можно, — говорит, — то я обожаю! Я на степу дудаков стрелял. Гарно стрелял! Тильки провианту у меня нэма.

— Да я дам тебе провианту — и дроби и пороху. Пойдешь; что ли, на охоту?

— Можно, можно, — согласился парень.

Ну зарядил я ему патроны, подзаправились мы — поели — и пошли.

И тут начались приключения. Прошли мы немного, я и замечаю, что парень мой в лесу, как глухой на концерте. Ничего-то он не понимает. Всякое дерево ему оказывается бэрэза. Елка — бэрэза, сосна — бэрэза и береза — бэрэза. Идет, идет он по лесу, зацепится и бац! — в яму головой. Каждая ветка его либо хлестнет, либо ткнет. Только мычит мой верзила, да повертывается, да за глаз рукой держится — стегнуло веткой.

Эх ты, дудак степной, думаю, и где тебе по нашей тайге ходить.

Вот так лесник!

А я тоже, как будто нарочно, все места забыл. Давненько здесь не был.

Но вот наконец знакомое место — брусничник. Тут всегда из года в год тетерева держатся.

— Ну, — говорю я парню, — готовься, иди влево, да тихо, не спугни. Здесь тетерева будут.

Прошел мой парень шагов пять тихо, а потом что ни шаг, то обязательно на ветку сухую наступит, и такой шум-треск пошел, будто по лесу слона ведут. И вдруг из-под ног парня начали тетерева взрываться — фрррр, фрррр…

А парень мой рот разинул, стоит как телеграфный столб. Видать, испугался даже. А мне стрелять нельзя, очень густые елки.

— Пали! Чего ждешь? — кричу.

— Так я ж не знаю, в якого запалить.

— Эх, растяпа ты, рыбий глаз!

Походили мы еще. Мимо верзилы два рябчика пролетели и затаились в еловых ветвях. А лесник липовый ничегошеньки не видит. Я уж сам подошел и хлопнул обоих.

Эх, думаю, что зря время проводить! Только ходишь да злишься. К дому надо подаваться. Да и дождь что-то накрапывает.

— Ну, веди домой, — говорю. — Хватит, наохотились.

— А куда ж?.. А где же моя хата?

— Ты что, в своем лесу заблудился?

Я в карман за компасом — а компас забыл. И солнца, как нагрех, нет. Все небо затянуло, да так, что и верхушек деревьев не видать.