Вильям Козлов - Дай лапу, дружище! Страница 10

Холмы находятся географически на стыке трех республик: Российской, Белорусской и Латвийской. Например, от моего дома до Езерищей — ровно пятнадцать километров, до первой латвийской деревушки, что за Себежем, что-то около пятидесяти километров.

Наверное, Варден почувствовал, что мы подъезжаем, завозился позади, поднялся и из-за моего плеча стал с интересом смотреть на дорогу. Понимал ли он, что его судьба круто изменилась? Собаки, выросшие в семье, привыкли во всем полагаться на хозяев. Отныне его хозяином стал я. И он это прекрасно понял. Я остановил машину возле ветхих из штакетника ворот, отворил их, осторожно по узкой, сделанной мной, дороге между огородом и домом подогнал ее к гаражу, заглушил мотор.

Что меня поражает в деревне, так это тишина и полное отсутствие людей. Бывает, уезжаю утром — никого не вижу, приезжаю — ни души. И потом, сельских жителей скорее увидишь не на улице, а в хлеву или на огороде, чаще всего я вижу соседей, когда они пасут скотину. А пасут они на лугу перед пионерским лагерем поочередно. Здесь почти при каждом доме корова, пара боровов, у некоторых куры. Несмотря на то что рядом озеро, уток и гусей никто не держит. Нет коз, кроликов. С десяток ульев стоят лишь в огороде у Логинова.

Закрыв ворота, я наконец выпустил из машины Вардена. Он тут же побежал осматривать территорию, а ко мне, радостно виляя хвостом, подскочил невесть откуда взявшийся Тобик. На свою беду он не заметил Вардена, и я не смог предотвратить их встречи: в несколько прыжков Варден подлетел к нам и молча бросился на Тобика. Крошечный песик даже, наверное, толком не рассмотрел эту черную глыбу, нависшую над ним. Слабо кашлянув от ужаса, он юркнул под скамейку, потом прижался к моим ногам, явно ища защиты, но Варден настиг его, и через какую-то долю секунды из красной пасти черного терьера торчали лишь голова и хвост с двумя парами подергивающихся лап бедного Тобика.

Я истошно закричал на Вардена, стал вытаскивать из пасти Тобика. Вообще-то Варден не слишком уж крепко и держал его, вырвавшийся на свободу песик в панике метнулся в лопухи, а Варден стал широкой передней лапой хлопать по разросшимся возле забора лопухам и лебеде, стараясь его оттуда извлечь.

Тобик ужом проскользнул в узкую щель между штакетинами и исчез в соседском огороде. Я видел, как мелькнул он у другого забора, потом перебежал дорогу и лишь у крыльца своего дома обернулся и обиженно заквакал. Это уже был не кашель, а именно хриплое кваканье, отдаленно напоминающее вечерние лягушачьи концерты. А Варден, уже забыв о нем, чертом носился по зеленому лугу, обнюхивал сваленные в кучу дрова, забор, поднялся на черное прогнившее крыльцо бани и оттуда хозяйским оком окинул окрестности. Чувствовалось, что ему здесь понравилось.

Тобик так и не простил меня. Наверное, посчитал предательством, что я привез Вардена. Больше он ни разу не появился на моей территории, даже после того, как Варден впоследствии переменил место жительства. И, встречаясь со мной на улице, Тобик угрюмо отворачивался, делал вид, что мы незнакомы. Спасибо хоть, что не облаивал, гордо обходил меня стороной, не откликался, если я его звал, даже не оборачивался, не принимал никакого угощения. Я для него больше не существовал.

Вардена в Холмах на первых порах не принял никто: ни собаки, ни люди, ни даже коровы. Соседи издали дивились на него, подходить близко никто не решался, спрашивали: и впрямь ли это собака или зверь какой неизвестный? Женщины интересовались, много ли с него шерсти можно настричь. Жена Тихона обещала даже мне шарф связать. Увидев кого-либо у калитки, Варден молча с высоко поднятой головой устремлялся туда и, остановившись, пристально из-под своей лохматой челки вглядывался в человека. На первых порах лаял он редко и скупо. Зато уж громыхнет басом, по лесу эхо пойдет гулять. Люди держались подальше от моего дома. Когда же он бросился и свалил с ног подвыпившего Константина Константиновича, хозяина Тобика, я стал Вардена привязывать. Сначала на брезентовую вожжу, потом на железную цепь, которую дал сосед, но и то и другое могучий пес запросто рвал. Больше того, когда я приколотил большую железную скобу к сараю, а к ней прикрепил цепь с карабином, Варден, бросившись навстречу приехавшему ко мне из Невеля приятелю, вместе со скобой вырвал толстую доску. Силище его я поражался: он мог по траве на порядочное расстояние протащить меня, как на лыжах. Уже потом, когда ему построили на территории турбазы большую будку, Варден во сне вышибал задними лапами в стене толстенные доски-пятидесятку. Собакам, как и людям, снятся разные сны. Вардену, наверное, снилось, что он кого-то преследует: начинает лапами сучить, и доски вылетают из гнезд вместе с большими ржавыми гвоздями, а он даже и не просыпается.

По натуре это был настоящий боец. Он всегда настороже, готов в любую минуту к самым активным действиям. Причем ему все равно, кто это: человек, собака или корова. Подбежит к калитке, остановится и молча смотрит, а сам натянут как струна. Без поводка я не выходил с ним за калитку. Уж если он сорвется с места и устремится на кого-нибудь, его не остановишь. Но бросался он не на всех. Подбежит, обнюхает замершего от страха человека и, оглянувшись на меня, потрусит дальше.

На деревенских собак он производил ошеломляющее впечатление. Их можно понять: ничего подобного ни одна из них со дня своего рождения не видела. Когда я выходил с Варденом на улицу, встречная собака поджимала хвост и с позорным жалобным визгом устремлялась в первую попавшуюся подворотню. И уже оттуда разражалась истерическим лаем. Одна лохматая собачонка, я даже не знаю, чья она, издали увидев Вардена, остановилась как вкопанная и стала смотреть на него. На собачьей морде сменилось несколько самых различных выражений: острое любопытство, потом сильное беспокойство и наконец панический ужас. Собачонка всхлипнула, шерсть на спине встала торчком, зачем-то поднялась на задние лапы, затрясла головой и опрометью бросилась прочь, налетев на ольху, стоявшую на обочине.

Варден же, занятый своими делами, даже не заметил ее. Ко всем собакам без исключения он испытывал презрение. Наверное, оттого, что все почти от него убегали, он, увидев собаку, кидался к ней, пренебрегая всеми собачьими церемониями, сопровождавшими первое знакомство. И если та не успевала удрать, то с ходу оказывалась у него в пасти. К чести Вардена надо сказать, что ни одной собаки на моих глазах он не задавил и не покалечил. Я знал, как он умеет нежно брать руку в свою огромную клыкастую пасть. Я думаю, презирал он собак за их трусость. Не убегай они от него, он бы ладил с ними. Видя бегущего человека, собака не может остаться спокойной, а тут — бегущая собака!