Ян Линдблад - В краю гоацинов Страница 10

Так почему же самцам, несмотря на красочный наряд, удается все же уцелеть?

Я долго ломал голову над этой загадкой, а ответ получил случайно.

Изучая в Стокгольме отснятый материал, я заказал одну черно–белую копию. Включил проектор — где же птицы? Пропали! Хотя нет, вот что–то отделилось от фона — и тут же снова исчезло. И тут меня осенило. Подобно Гийяру, я полагал, что оперение самца, цвет которого кажется то оранжевым, то ярко–красным в зависимости от освещения под пологом леса, служит сигналом для самок, но вместе с тем выдает птицу хищникам. Так оно и есть, но только для тех хищников, которые обладают цветовым зрением.

У пернатых представителей отряда хищных превосходное цветовое зрение; у сов светочувствительные клетки часто преобладают над цветочувствительными. И хищные, и совы разных видов, большие и малые, широко представлены на равнине, особенно по краю саванн, но чем выше в горы, тем их становится меньше — как и других птиц. Гийяр наблюдал несколько пернатых хищников в районе токовища скальных петушков, но ведь место, где он занимался исследованиями, расположено всего в полусотне метров выше саванны. Для сравнения можно сказать, что токовище у скалы Иламикипанг, которая торчит над лесом, словно нос лежащего великана, расположено на высоте около 820 м.

Гийяр видел следы оцелота по соседству с токовищем, а у пещеры, где слепили свои гнезда самки, он обнаружил отпечатки лап ягуара. Ягуарунди, тигровая кошка и другие представители кошачьих в этой области — рьяные охотники на птиц; тайры, носухи и лесные собаки тоже не прочь съесть птичку, но все они не различают цветов!

Если бы скальные петушки все время кричали и порхали вверх–вниз, они, понятно, все равно привлекли бы внимание какой–нибудь кошки. Но пернатые актеры по много минут сидят неподвижно, выступление длится всего пять — десять секунд. Покричат, исполнят свои па и снова замирают неподвижно, сливаясь — скажем, для оцелота — с фоном. Этому способствует и форма головы, не такая, как обычно у птиц, а круглая, будто лист.

Известно, что дальтоникам особенно трудно различать зеленый и красный цвета, которые являются дополнительными. Быть может, оранжево–красное оперение в этом смысле идеально сочетается с окружающей зеленью. Проделайте небольшой эксперимент с цветным снимком, на котором изображен скальный петушок. Пристально смотрите с полминуты на оранжево–красную птицу среди зелени (освещение должно быть достаточно сильным), потом переведите взгляд на лист белой бумаги. Вы увидите зеленую птицу на фоне оранжевой листвы!

Конечно, вопрос цветового зрения млекопитающих — да и птиц тоже — еще недостаточно изучен, но отнюдь не исключено, что оранжево–красная окраска скальных петушков фактически является защитной.

Гийяр сообщает, что часто видел поблизости от токовища агути[9], и высказывает предположение, что это животное играет роль «сторожа» для птиц и, в свою очередь, извлекает для себя какую–то пользу. Какую именно, он не указывает, но у меня есть своя догадка на этот счет. Я тоже часто видел и слышал агути вблизи токовища скальных петушков и думаю, что тут играет роль пристрастие птицы к косточковым плодам. Косточки отрыгиваются, и на небольшом участке их накапливается довольно много, а надо сказать, что эти косточки — любимое блюдо агути! И вполне возможно, что виденный Гийяром оцелот подстерегал именно агути, а не скальных петушков, для которых кошка днем вряд ли опасна.

Да, повезло мне, что я смог так подробно проследить за поведением удивительно красивой и своеобразной птицы. Однако первый же день удачных наблюдений мог для меня кончиться весьма печально и стать последним днем в моей жизни…

Завороженный необычным зрелищем, я прилежно снимал, нетерпеливо перезаряжая камеру, и мне все казалось, что надо бы двигаться еще быстрее. Правая рука то и дело ныряла в углубление под скалой за новой кассетой.

Вдруг токование прервалось, птиц будто ветром сдуло. Впрочем, они быстро вернулись и заняли места среди ветвей в метре — двух над своими площадками. Крики, общее волнение, но танцы не возобновляются. Так прошло полчаса, если не больше.

У меня еще раньше было задумано сменить позицию для укрытия. Ведь токовища сместились по сравнению с прошлым годом, вот и мне не мешало слегка переместиться, чтобы лучше видеть всю арену. И решил я, раз уж все равно птицы отвлеклись, перебазироваться немедленно. Причина их волнения оставалась непонятной — никто не ступал по сухой листве по соседству, и на деревьях не появились никакие обезьяны.

Я выбрался из шалаша, потянулся, сделал два — три шага по направлению к ближайшей площадочке и повернулся лицом к своему укрытию. Там, в полумраке, чуть поблескивал объектив кинокамеры, словно глаз Циклопа. Камуфляж хороший, ничего не скажешь. Прикинув, куда теперь надо перебраться, я шагнул в сторону. Нет, не шагнул, а подпрыгнул! Там, куда я собирался опустить ступню, лежала свернутая в кольцо змея. Красивая, на золотисто–розовом фоне черные ромбы, и каждый ромб украшен двумя розоватыми пятнами. Бушмейстер — правда, не из самых больших, чуть подлиннее полутора метров.

Змея глядела на меня, я — на нее, сердце отчаянно колотилось. Палку бы… Сразу за моей правой ногой лежала палка. Я стал медленно нагибаться. Мои ступни по–прежнему находились в пределах досягаемости бушмейстера, и я внимательно следил за его шеей, чтобы уловить движение мышц, предшествующее атаке. Дотянулся до палки… К сожалению, все сучья, лежащие на лесной подстилке, изъедены здесь термитами. Эта палка не составляла исключения, но у меня не было выбора. Я давно мечтал о встрече с этой замечательной змеей, чтобы выяснить целый ряд вопросов. И вот мне впервые представился случай поймать ее.

Бушмейстер продолжал лежать недвижимо, если не считать щупающего воздух языка. Змея вся напряглась, не менее моего озадаченная внезапной встречей. Я осторожно протянул конец палки вперед, сделал паузу, потом прижал палкой шею змеи к земле. Последовал форменный взрыв. Крутились и мелькали желтые и черные кольца. И только правая моя рука приготовилась схватить змею позади головы, как палка сломалась. Бушмейстер устремился к камню, я продолжал лихорадочно орудовать палкой, и мне удалось выбросить змею прямо на токовище. Она свернулась кольцом, и сразу было видно, что змея разъярена. Кончик хвоста дрожал, она громко шипела. Я стал медленно приближаться, снова уловил момент и прижал бушмейстера к земле палкой, которая теперь была меньше полуметра длиной. Стараясь не повредить змею палкой, я ждал, когда она хоть немного угомонится. Полуоткрытая пасть резко повернулась, все змеиное тело напряглось — и снова проклятая палка сломалась! И стою я с палочкой не длиннее зубной щетки, с дурацким выражением лица, а змея улепетывает под камень…