Владимир Дуров - Звери дедушки Дурова Страница 11

Как это случилось? Очевидно, у нее была страсть к блестящим вещам, которая и заставила ее утащить драгоценность. Наткнулась она на кольцо потому, что я забыл на ночь задвинуть ящик ночного столика, а там, рядом с кольцом, хранились мешечки с ее любимым семенем. Она погрызла семя, а потом кстати и утащила кольцо…

С некоторых пор я начал замечать, что Финька худеет и вяло ест. Это был плохой признак. Я заглянул ей в рот и увидел, что у нее сильно выросли зубы. У меня больно защемило сердце…

Неужели я скоро потеряю ту, на которую было потрачено у меня столько забот, столько трудов, ту, которую я когда-то спас от казни на костре и выходил?

Я протянул ей любимый подсолнух, так славно поджаренный, самый крупный из всей горсти. Как весело она бы стала им хрустеть еще недавно! А теперь она взяла его вяло; подсолнух выскользнул у нее изо рта, и она не стала его поднимать. В ее черненьких бисеринках-глазках я не прочел ничего, что бы мне говорило о болезни Финьки. Они блестели все так же, но я знал, что дело плохо. Не помог и сахар. Финька выпустила его изо рта…

Я сидел на корточках перед Финькой и смотрел на нее с тоскою и ужасом, потом пошел за белым хлебом, намочил его в молоке и поставил возле крысы. С сегодняшнего дня это сделалось ее единственной пищей…

Финька вяло принялась за еду…

Я знал, что ее теперь ждет.

Так кончают все они, маленькие подпольные грызуны. Они не переносят, в сущности, неволи. Им необходима кипучая деятельность, борьба за жизнь, на свободе. Там, чтобы добыть кусок, чтобы проникнуть в жилище человека, наполненное припасами, приходится напрягать все свои силы, давать работу зубам; здесь же, в неволе, крыса получает готовую пищу; ей не нужно прогрызать камни, штукатурку, чтобы пробраться в кладовую, где лежат запасы пищи.

От бездеятельности у крыс быстро растут передние зубы-резцы; это и служит причиною их преждевременной смерти. Зубы у них настолько вырастают, что крысы не только не в состоянии откусывать, но даже не могут раскрывать рот. Они постепенно переходят на мягкую и жидкую пищу, едят вяло, все меньше и меньше, худеют, истощаются и околевают в конце концов от голода.

Та же участь ожидала и мою бедную Финьку.

Она пережила все то, что переживали все мои воспитанницы-крысы. Она была обречена на смерть, и я не мог ничем помочь ей…

Стоит ли досказывать? Финька лежала на мягкой пуховой подушке, ослабевшая, тощая и уже не поднимала головы. А возле нее лежали лакомые кусочки любимых ее сухариков, подсолнухов, сахара, лежала белая булка, намоченная в молоке. Но есть она уже не могла… Часы ее были сочтены…

Я хочу поговорить еще о белых крысах-альбиносках, с красненькими глазками и мягкой красивой шкуркой, которых находят красивыми даже враги рыжеватых пасюков, и о маленьких серых мышках, вызывающих в людях почти такое же отвращение, как и крысы.

Прежде белые крысы были повсюду таким же обычным явлением, как теперь крысы-пасюки. Но черные крысы, более сильные, истребили белых. Пришли пасюки, привезенные случайно из-за морей на кораблях, и, как более сильные, истребили черных. Теперь черные крысы встречаются очень редко; белые живут только в неволе: если их выпустить на свободу, они тотчас же будут истреблены сильными пасюками.

Мне хотелось помирить враждующих веками родственников из одного семейства, и я принялся за это нелегкое дело.

Но прежде всего мне нужно было хорошо изучить природу мышей и крыс и их взаимоотношения.

В моем музыкальном шкафу неожиданно появилось два мышиных гнезда, — в одном были мышата уже довольно большие; в другом только что родившиеся.

Я взял крошечных красненьких зверьков, вместе с гнездом, переложил гнездо в коробку и поставил на прежнее место, на струны, и мышата, видимо, отлично успокоились на новоселье. Мать продолжала жить с ними.

Прошло некоторое время, и я услышал около музыкального шкафа трупный запах. Открыв его, я нашел уже разложившийся труп взрослой мыши; мышат на прежнем месте не было. Я осмотрел шкаф и нашел их внизу, в гнезде другой мыши, у которой были свои уже подросшие мышата.

Оказалось, что сердобольная мышь, увидев, что ее соседка, живущая в верхнем этаже музыкального ящика, околела, приняла к себе на воспитание сирот и выкормила одновременно своим молоком 4 больших мышонка и 5 маленьких.

Большая часть моих мышат, когда подросли, к сожалению, убежали.

Одного из мышат, впрочем, мне удалось посадить в гнездо белой дрессированной крысы Пеночки.

Пеночка подошла к мышонку, осмотрела его, несколько раз примерилась, как бы лучше взять, наконец, взяла в зубы и, высоко подняв голову, осторожно понесла мышонка в гнездо, устланное сеном и пухом попугаев, которое было в углу клетки. Своих больших крысят она брала очень бесцеремонно. Медленно опустив мышонка в мягкую постель, где у нее копошились несколько ее собственных крысят, она стала его кормить вместе со своими детьми.

Я посадил к Пеночке еще несколько мышат; она их всех приняла и была им прекрасной матерью. Мышата росли и, чувствуя себя как дома в чужом гнезде, располагались в нем со всеми удобствами и жались к более сильным крысятам.

В загоне моего уголка, под бревнами, я нашел целый выводок крысят-пасюков. Среди них было несколько слепых, но уже больших детенышей.

Я посадил одного из них в клетку к альбиносам. В этой клетке сидел мой дрессированный белый Снежок, а с ним его дети.

Снежок обнюхал маленького пасюка, но не тронул; я посадил к нему другого, третьего, пока в клетке альбиносов не появились все одиннадцать крысят.

Кончилось тем, что сидевшие отдельно маленькие пасюки смешались с альбиносами, забавно пряча мордочки в их белые пушистые шкурки, а Снежок и не думал их обижать…

Маленькие пасюки подросли, и у самочек их от Снежка получилось потомство…

Снежок умер от неизвестной причины; у меня осталась одна Пеночка с потомством, и я собираюсь дрессировать как ее белых детей, так и тех, которые родятся от помеси пасюка и альбиноса.

В последнее время я заметил, что Пеночка, устраивая свое гнездо, подбирает для него мелкие клочки бумаги.

Я вздумал заставить мою альбиноску заработать материал для гнезда, как она зарабатывала пищу.

Для этого я вынул из клетки Пеночку и показал ей бумажку. Она торопливо — радостно побежала ко мне и взяла из моих рук бумажку, как брала обыкновенно подсолнух, побежала с нею обратно в клетку и вернулась ко мне снова за бумажкой. Но я ей сказал:

— Сумей-ка заработать этот материал для твоего гнезда, как ты зарабатываешь свои любимые подсолнухи. А ну-ка, перевернись.