Джеральд Даррелл - По всему свету Страница 12

Словно гурман, откусывала она от висящего на ее спине трупика блестящие кусочки и смаковала их, и нежные усики ее трепетали в лад жующим челюстям.

Как известно, среди пауков тоже есть самки, у которых выработалась нехорошая привычка закусывать супругом, так что самец, приближающийся к паутине избранницы, подвергает себя немалой опасности, Если паучиха голодна, не исключено, что он даже не успеет, как говорится, рот раскрыть для объяснения в любви, как превратится в аккуратно связанный узелок и мадам примется высасывать из него жизненные соки. У одного вида пауков самец разработал способ, позволяющий ему приблизиться вплотную к самке и массажем привести ее в милостивое расположение духа без риска быть съеденным. Он приносит паучихе маленький подарок — падальную муху или еще что-нибудь в этом роде — в красивой обертке из шелковистой нити. Пока избранница уписывает дар, кавалер заходит сзади и начинает поглаживать ее ногами, так что она впадает в подобие транса. Иногда ему удается уйти живьем после свадьбы, но чаще он бывает съеден в конце медового месяца. Поистине, единственный путь к сердцу паучихи ведет через ее желудок.

Самец другого вида изобрел еще более хитроумное средство для укрощения своей свирепой супруги. Приблизившись и усыпив возлюбленную легким поглаживанием, он быстро-быстро привязывает ее шелковым шнурком к земле, и, когда паучиха просыпается на брачном ложе, ей уже невозможно сделать свадебный завтрак из супруга, пока она не распутает все узлы. Обычно за это время паук успевает унести ноги.

Кстати, чтобы наблюдать действительно экзотический роман, вам вовсе не надо отправляться в тропические дебри: пойдите в свой собственный сад и понаблюдайте за обыкновенной улиткой. Вашим глазам предстанет сюжет, достойный наисовременнейшей повести, ибо улитки — гермафродиты, так что в ухаживании и спаривании каждой из них доступны утехи самца и самки. Но еще более удивительно, что в теле улитки есть нечто вроде мешочка, в котором образуется крохотный листовидный кусочек извести, получивший название любовной стрелы. И вот, когда встречаются две улитки — обе, как я уже говорил, двуполые, — они приступают к весьма необычной любовной игре, вонзая друг в друга любовные стрелы, которые проникают глубоко в ткань и довольно быстро там рассасываются. Судя по всему, поединок этот не причиняет боли дуэлянтам, напротив, стрелы явно вызывают приятное, возбуждающее ощущение. Во всяком случае, обменявшись уколами, оба партнера не мешкая заключают брачный союз.

Я не садовник, а то непременно отвел бы в своем саду тихий уголок для улиток. И пусть бы ели мою зелень: для существа, которое обходится без услуг Купидона, которое носит при себе собственный колчан со стрелами любви, право же, не жаль какой-то там скучной бесполой капусты. Я почитал бы честью для себя присутствие в моем саду такого обитателя.

Не так давно я получил посылочку от одного моего друга в Индии. К ней была приложена записка: «Держу пари, ты не угадаешь, что это такое». Крайне заинтригованный, я снял обертку и увидел два небрежно сшитых вместе листа.

Мой друг проиграл бы пари, если бы оно состоялось. При первом же взгляде на крупные и не очень-то ловкие швы мне стало ясно, что передо мной предмет, который я много лет мечтал увидеть: гнездо славки-портнихи. Оба листа, напоминающие формой листья лавра, были длиной около пятнадцати сантиметров; сшитые вместе по краям, они образовали остроконечный мешочек. Внутри мешочка помещалось аккуратное гнездышко из травы и мха, а в гнездышке лежали два крохотных яйца. Славка-портниха — маленькая птичка, величиной с синицу, но клюв у нее: довольно длинный, он-то и служит иглой. Присмотрев растущие рядом листья, птица сшивает их тонкой ниткой. Однако самое удивительное даже не это, а тот факт, что никто толком не знает, откуда портниха берет нитки. Одни специалисты утверждают, что она скручивает их сама из растительного пуха, другие предполагают существование еще какого-то, до сих пор не обнаруженного источника. Швы, как я уже сказал, были крупные и неровные, но много ли людей, если на то пошло, сумели бы красиво сшить два листа, пользуясь клювом вместо иглы?

Архитектурное искусство развито в животном царстве далеко не равномерно. Некоторые животные весьма смутно представляют себе, как надлежит сооружать пристойную обитель, тогда как другие создают прелестные, весьма хитроумные жилища. Странно, что даже среди родственных видов наблюдается великое разнообразие вкусов при выборе оформления, расположения и размеров жилья, а также строительных материалов.

У пернатых, как известно, можно видеть гнезда самых разных видов и размеров. Тут и славка-портниха с ее лиственной колыбелькой, тут и императорский пингвин, располагающий для строительства только снегом, а потому вовсе отказавшийся от идеи гнезда. Пингвин укладывает яйцо поверх своих широких плоских лап и накрывает его, словно сумкой, перьями и кожей собственного живота. Стриж салангана лепит хрупкое чашевидное гнездо из своей слюны и прутиков, прикрепляя его на стену пещеры. Поражают многообразием жилища африканских ткачиков.

Колонии одного из видов строят гнездо величиной с полкопны сена, получается нечто вроде многоэтажного дома, где каждая птица занимает отдельную квартиру. Наряду с законными жильцами в этих гигантских гнездах подчас селятся самые неожиданные квартиранты — белки, галаго и даже змеи. Разбирая такое сооружение на части, кого только не увидишь! Не мудрено, что известны случаи, когда деревья не выдерживали тяжести громоздких конструкций и ломались. Обыкновенные западноафриканские ткачики сплетают из пальмового волокна аккуратные круглые гнезда, похожие на небольшие корзины. Они тоже живут колониями; поглядишь на дерево — сплошь увешано гнездами, словно какими-то диковинными плодами. Голосистые жильцы в блестящем оперении ухаживают друг за другом, высиживают яйца, выкармливают отпрысков и совсем по-человечьи препираются с соседями — словом, все, как в жилищном товариществе.

Чтобы устроить такое жилище, птице надо было научиться не только ткать, но и завязывать узлы: ведь гнезда очень крепко привязаны к ветвям, не сразу оторвешь. Однажды я наблюдал ткачика за работой — это было увлекательное зрелище. Вознамерившись укрепить гнездо на самом конце тонкой ветки примерно посередине ствола, птица села на нее, держа в клюве длинное пальмовое волокно. Ветка начала сильно качаться под весом ткачика, пришлось ему взмахивать крыльями, чтобы не сорваться. Добившись относительного равновесия, он принялся манипулировать волокном, пока не ухватил его посередине, после чего стал пристраивать на ветке так, чтобы два кончика свисали с одной стороны, а петля — с другой. Ветка продолжала качаться, ткачик дважды ронял волокно и ловил его на лету, но в конце концов оно легло правильно. Придерживая волокно одной ногой, ткачик наклонился вперед и в крайне неустойчивом положении ухитрился продернуть оба кончика сквозь петлю и туго затянуть узел. Управившись с этим делом, он полетел за новым волокном и повторил маневр. Так продолжалось целый день, и к вечеру на ветке висела целая борода из тридцати — сорока волосинок.