Ольга Хлудова - За голубым порогом Страница 12

Прежде всего мы отправились на картофельное поле. Около невысокого куста картофеля егерь присел на корточки. Мы окружили его, глядя с любопытством, как он осторожно разгреб землю и показал нам два белых яйца в матовой, будто пергаментной оболочке. Они были величиной в крупную горошину.

Александр Георгиевич сказал, что это яйца ящерицы корейской долгохвостки. Зарывая их в взрыхленную землю на поле, ящерица предусмотрительно выбрала участок под кустом картофеля, где даже в самые жаркие часы дня почва остается затененной, чтобы не пересушили яйца прямые солнечные лучи.

Кладку снова засыпали землей и поставили колышки, чтобы не повредить ее, когда будут окучивать картофель.

В избе нас встретила жена егеря. Как и следовало ожидать, холодная вода ручья не утолила жажду. Мы с Эммой отказались от горячего чая, но с жадностью накинулись на тепловатый, пронзительно кислый квас.

За столом у самовара сидел уже наш молчаливый, загорелый шофер в выгоревшей голубой тенниске. Он раскраснелся, и мелкие бисеринки пота покрыли его лицо. Перед ним стоял стакан чая, видно, уже не первый. Директор присоединился к нему и, прихлебывая чай, проглядывал одновременно записи в дневнике наблюдений.

Мы попросили показать нам косуленка.

Хозяйка принесла бутылку молока с натянутой на горлышко резиновой соской и заглянула под высокую детскую кроватку, откинув свисавшее почти до пола одеяло. Там, в душной темноватой пещерке, зашевелилось маленькое тельце.

В избу вбежала девочка лет десяти.

— Ой, мама, — закричала она, — я же его только что кормила!

— То-то я смотрю, он не выходит, — засмеялась хозяйка. — Наташа, ты его вымани, гости хотят поглядеть, какой он у нас красавчик. — Она передала девочке бутылку с молоком.

Наташа залезла под кровать и вытащила оттуда своего питомца. Очутившись посередине комнаты, косуленок проворно вскочил на ноги. Он в основном и состоял из четырех длиннейших тонких ног. У него было кургузое, худенькое тельце и длинная грациозная шея, увенчанная маленькой крутолобой головкой. Влажный черный нос и большие темные глаза с пушистыми ресницами обратились к нам, незнакомым ему людям, с настороженным и вопросительным выражением. Но тут Наташа поднесла ему бутылку с соской, и косуленок мгновенно забыл про нас. Хотя он недавно ел, соска сразу же исчезла между черными мягкими губами. Он припал немного на полусогнутые передние ножки и, упираясь в пол скользящими, напряженными задними ногами, начал с упоением сосать молоко, время от времени поддавая снизу бутылку, которую Наташа держала у него над головой.

Александр Георгиевич заглянул в комнату.

— Хорошо выкормился, — сказал он, присаживаясь перед косуленком.

Тот уже приканчивал молоко, дергая от удовольствия куцым хвостиком.

— Как вы его назвали? — спросила Эмма.

— Жоркой.

— Дядя Саша, — начала Наташа, умоляюще глядя на директора, — можно мы его не будем выпускать? Пусть живет у нас.

— В избе жить ему скоро уже будет нельзя. Ему надо на солнышке бегать, а не под кроватью лежать, — вмешался отец Наташи. — А как он попадет на волю, все равно убежит к косулям, как ты его не корми. Помнишь, как первый Жорка? Сначала к ночи приходил домой, а потом и совсем ушел.

— А этот не уйдет, — упрямо сказала девочка и крепко прижала косуленка к себе,

— Пусть немного поживет в избе. Он еще мал, чтобы все время жить в загоне. Но на солнце его выносите обязательно, а то будет рахит, — заключил Александр Георгиевич.

Жорка ходил по дому, постукивая крохотными черными лакированными копытцами. Хозяйка прислушалась, схватила тряпку и кинулась в соседнюю комнату. Мы слышали, как она ворчала на Жорку, гремела тазом и шлепала по полу мокрой тряпкой. Жорка как ни в чем не бывало вернулся к нам и, помаргивая своими большими кроткими глазами, ловко забрался под детскую кровать.

В окно постучал Николай. Мы вышли из избы. Он и Зина уже сидели в тени на крылечке, красные от беготни по солнцу. Мы сели в холодке под навесом. Все невольно приумолкли, утомленные ветром, солнцем и обилием впечатлений. В тишине слышно было жужжание пчел над улеем в огороде да песня китайской камышевки, доносившаяся издали, с опушки зарослей.

Александр Георгиевич исчез вместе с хозяином. До нас доносился только спор о каких-то распадках, ключах и межевых знаках.

Наконец, закончив свои дела, директор появился у машины, и мы, попрощавшись с гостеприимными хозяевами, снова тронулись в путь. На повороте из-за плетня выглянула Наташа. Она помахала нам рукой на прощание и закричала:

— А я Жорку не отдам! — и спряталась за изгородь. Мы все засмеялись.

— Как он к ним попал, этот Жорка? — спросил Николай.

— Егерь нашел при объезде участка. Вероятно, что-нибудь случилось с матерью, потому что он нашел косуленка уже полумертвым от голода. Недалеко от того места, где найден был Жорка, проходит граница заповедника. Мы предполагаем, что мать попала под выстрел браконьера, когда вышла из зоны безопасности. Знают ведь, что у косуль в это время есть телята, и все же бьют их. Жорке было два или три дня от рождения, и, конечно, он бы погиб. В этих случаях остается только самим выкармливать найденышей, — ответил Александр Георгиевич.

— Вы думаете, он потом убежит?

— Рано или поздно, но так и будет. Что может заменить ему свободу? Тем более что под боком лес и дикие косули. Дичают выкормыши сравнительно быстро и в этом их спасение. Если он будет бояться людей, останется цел.

Машина опять ныряла по ухабам едва видной в траве проселочной дороги. Спустя некоторое время впереди показалась полоска шоссе. Прежде чем мы выехали на него, пришлось преодолевать последние преграды в виде глубоких ручьев и канавы с вязким, глинистым дном.

На шоссе машина сразу набрала скорость. Мимо мелькали купы деревьев, пыльные кусты, глинистые откосы. Большие черные птицы лениво перелетали над полями или сидели на телеграфных столбах. С первого взгляда их можно было принять за грачей, но клювы у них черные, да и форма тела несколько иная. Присмотришься и видишь, что это просто вороны, только черного цвета. Черные вороны — типичные обитатели Восточной Сибири и Дальнего Востока.

Воронам было очень жарко. Они широко раскрывали клювы и, чтобы освежиться, приподнимали и оттопыривали крылья, проветривая «под мышками». Казалось, было бы умнее забраться в густую тень среди ветвей деревьев, но вороны имели свою точку зрения на этот счет.

На одном из поворотов из канавы выскочил полосатый бурундук. Он понесся впереди машины, держа высоко, как флажок, пушистый хвост. Вскоре зверек нырнул в спасительную канаву. Пропустив мимо себя машину, он опять выскочил на шоссе и тем же аллюром помчался назад, к тому месту, где мы его нагнали, В клубах пыли, поднятой машиной, он казался маленьким перекати-поле, подскакивающим на неровностях гравийной дороги.