Как любить животных в мире, который создал человек - Генри Манс Страница 13

сократили этот разрыв. Может быть, ролики с котами не такая уж большая трата времени. Может быть, они сделали нас чувствительнее. Я сам смотрел, как панды катаются по склону холма и пытаются поймать свой чих. Благодаря интернету маргинальным вопросам, несомненно, легче вырваться в мейнстрим: прав животных это касается в той же степени, что и повестки альтернативных правых. Базирующийся в Нью-Йорке сайт The Dodo стал «наркодилером» роликов вроде «Курица каждое утро выбегает встретиться со своей человеческой сестрой» и «Собака копирует за папочкой все позы йоги». Теперь группа стала крайне популярна в «Фейсбуке» и постоянно показывает, что животные не только приносят радость, но и прежде всего являются существами с личностью и свободой выбора. Оказывается, люди хотят на все это смотреть и хотят демонстрировать это увлечение друзьям.

Всего десятилетие назад борцам за права животных было трудно найти тех, кто даже просто сочувствовал их делу. Когда активисты снимали жуткие кадры на фермах и бойнях, их отказывались пускать в эфир. PETA, одна из самых радикальных групп, решила привязывать экраны к волонтерам и отправлять их на улицы. Обычный пешеход проходит километра полтора. Волонтер покажет видеозапись, может быть, сотне людей в день. Сегодня PETA загружает такие ролики в «Фейсбук» и за пару часов получает сотни тысяч просмотров. Тактика не сводится к активистам: британский супермаркет Iceland снял ролик о бедах орангутанов рядом с плантациями масличных пальм. Это было политическое заявление, и по британскому телевидению его не показали, зато оно набрало более шести миллионов просмотров на YouTube. «Запрет на телевидении» стал хорошим рекламным ходом.

Писатель-сатирик Чарли Брукер как-то заметил, что «Твиттер» показывает самое плохое, что происходит в мире в данный момент. Довольно часто самым плохим оказывается мертвое животное. В 2014 году Копенгагенский зоопарк усыпил здорового жирафа, и твит одного активиста вызвал международную бурю. На следующий год американский дантист из композитного лука застрелил в Зимбабве льва, и буря в интернете оказалась такой сильной, что Конгресс США ужесточил правила импорта фрагментов животных. Безусловно, сказалось и то, что у этих зверей – как у шимпанзе Джейн Гудолл – были имена: жирафа в зоопарке звали Мариус, а льва исследователи дикой природы называли Сесил. Когда в 2020 году Австралию охватили беспрецедентные лесные пожары, самыми популярными видео стали не обездоленные жители сгоревших домов, а сваленные на обочине мертвые кенгуру. По некоторым оценкам, в тех пожарах погибло более трех миллиардов животных, не считая лягушек и насекомых. В отличие от людей, их нельзя было предупредить, и их смерть вызывает особенно тяжелые чувства.

Социальные сети – слепое орудие. Наше возмущение убийством и смертью животных часто бывает направлено не в ту сторону. Посмотрите на случай Мариуса. Что должно происходить с животными в зоопарках, где нет хищников? Они должны жить вечно? Разве не очевидно, что зоопарки больше не становятся? Мы обеспокоены, но запутались.

В 2020 году распространяться, как вирус, стали не только ролики в интернете. Появившийся в Ухане коронавирус стремительно охватил оптовый рынок, где в ужасающих условиях держали диких животных и одновременно торговали обычным мясом и морепродуктами. Это происшествие обнажило, насколько искажены наши отношения с животными. На одном прилавке оптового рынка морепродуктов Хуанань рекламировали сотню видов живых животных, включая циветт. Посетители других азиатских рынков видели нанизанных через крылья живых летучих мышей, истекающих кровью панголинов и тесные клетки, набитые курами. На момент написания книги считается, что коронавирус возник у летучих мышей и перешел к людям – возможно, через панголина. Эксперты и раньше предупреждали о том, что заболевания могут выплеснуться с диких животных и промышленных ферм, но мы их просто игнорировали. «У меня даже не чувство, что “я же говорила”, а, скорее, “разве можно было кричать громче?”» – возмущается Кейт Джонс, ведущий специалист по летучим мышам. Если у нас и была мысль, что можно смотреть на мир, не замечая животных, пандемия показала, что мы не правы.

Коронавирус пролил свет на многие явления. В недели карантина захлебнулся рынок мяса и молочных продуктов. В канализацию были вылиты многие бочки молока. Кормить свиней стало невыгодно, и животноводы были вынуждены устроить «депопуляцию»: одна промышленная ферма в Айове убила тысячи голов, просто отключив вентиляцию и подняв на несколько часов температуру, пока животные просто не сварились заживо. Миллионы кур убили, залив пеной как из огнетушителя. Это было не мясо без жестокости, а жестокость без мяса.

Относительным утешением может служить то, что, пока мы сидели дома, на улицы вышли животные. В Сан-Франциско появились койоты, в Вашингтоне – бобры, а в парках Тель-Авива – шакалы. Случилась своего рода антропопауза в антропоцене. Птицы стали петь тише, потому что их перестал заглушать шум моторов и их стало слышно без избыточных усилий. Первые несколько недель можно было представить себе мир без толп людей, и выглядел он вполне мило. В интернете появился мем «Вирус – это мы. Природа выздоравливает».

На мгновение мы вспомнили, что на этой планете живут не только люди, и посмотрели на наше воздействие на нее со стороны. На карантине обострилась потребность в компании животных: в Великобритании даже возник дефицит щенков в приютах. Кто-то пробовал устраивать своим собакам виртуальные встречи. Мы начали звонить через Zoom альпакам и ламам: кажется, у них лучше получается включать в этой программе звук, чем у многих людей.

Во многих отношениях коронавирус устроил нам встряску и прервал инерцию. Он продемонстрировал, что «белым воротничкам» необязательно работать в офисах, а богослужения необязательно должны проходить в церквях. Многое из того, что нам казалось постоянным, на самом деле оказалось временными. Может ли наше обращение с животными стать одной из этих вещей? Еда, сельское хозяйство и охота определяют нашу культуру и идентичность. Можем ли мы их изменить? В 2017 году в Gucci нехотя отказались от меха, признав, что этот материал «слегка устарел». После удара коронавируса Алессандро Мишель, креативный директор этого модного бренда, заговорил о природе всерьез и пожаловался, что мы «перестали быть сестрами бабочкам, цветам, деревьям и корням».

В нашем подходе к животным царит неразбериха. Это как ящик, в который мы постоянно запихиваем что-то ценное и никак не можем навести там порядок. За всю историю сосуществования с животными ничто не оказало на нас такого влияния, как поиск пищи, и он же станет самым важным фактором в переосмыслении наших отношений с ними, поэтому именно с пищи мы и начнем.

Часть I

Как мы убиваем животных

2. Правила скотобойни