Джеральд Даррелл - Поймайте мне колобуса (с иллюстрациями) Страница 14

Про. попугаев рассказывают много историй, и большинство из них отнюдь не вызывает доверия. Но мне известны два случая, когда попугаи явно не ограничивались воспроизведением заученных звуков.

У моих друзей, живших в Греции, был попугай; каждый день они выносили его клетку на воздух и ставили в тени под деревьями. Однажды местный крестьянин привязал за оградой своего осла, а тот, как это заведено у ослов, неожиданно вскинул голову и исполнил скорбное соло, завершив его обычным протяжным храпом. Попугай внимательно слушал, наклонив голову набок, и, когда осел кончил реветь, отчетливо произнес вопросительным тоном:

– В чем дело, милый?

Второй случай. Мои афинские друзья держали африканского серого попугая. Он знал довольно много слов – греческих, естественно, – и хозяева очень им гордились. У них было заведено раз в неделю устраивать «день открытых дверей», когда все их друзья могли зайти на чашку чая. В один из таких дней главной темой беседы был попугай и его лексика. Кто-то из гостей утверждал, что попугаи вообще не могут говорить, они лишь издают нечленораздельные звуки. Гордый владелец серого африканца тотчас возразил – дескать, послушайте моего попугая, он знает такие-то и такие-то слова. Тогда гость, держа чашку с чаем в одной руке и кусок торта в другой, подошел к попугаю, уставился на него и сказал: «Попочка, ведь ты не умеешь говорить, правда?» Попугай несколько секунд глядел на гостя, затем, перебирая лапками по жердочке, пододвинулся к нему поближе, наклонил голову набок и внятно молвил: «Поцелуй меня в зад». Гости оцепенели. Прежде попугай ни разу не произносил этих слов и потом никогда их не повторял. Однако факт остается фактом, все отчетливо слышали его реплику. Забавно реагировал пострадавший: он поставил чашку, положил торт, взял свою шляпу и трость и, бледный от гнева, удалился, заявив, что и не подумает оставаться в доме, где оскорбляют гостей.

Так повелось, что зимой птицы доставляют нам больше хлопот, чем все остальные обитатели зоопарка, вместе взятые. Особенно это касается тех птиц, которых содержат на открытом воздухе: надо внимательно следить, чтобы они не простудились или, того хуже, не обморозились. Ведь если фламинго или другая нежная птица сильно обморозится, дело доходит до ампутации пальцев.

Всего тяжелее была для нас зима 1962/63 года, невиданная в истории Джерси. Снежный покров достигал полуметра, и почва промерзла примерно на столько же. Мало того, что мы дрожали за собственных питомцев, нам еще без конца несли истощенных диких птиц. Скворцы, малиновки, дрозды… Оставалось только одно: закрыть для посетителей Дом пернатых (в такую погоду их почти что и не было) и размещать в нем приносимых птиц. Там хоть было тепло, и мы не скупились на корм. Помню случай, когда у нас одновременно собралось сорок лысух, двадцать пять куропаток, два лебедя и одна выпь, не считая всякой мелюзги. И все это в одном птичнике.

Как раз в ту лютую зиму в мой дом однажды постучались. Открыв наружную дверь, я увидел типичного хиппи. Давно не бритый, с длиннейшими баками, волосы грязные, нечесаные, одет в заношенное тряпье и, похоже, за все свои девятнадцать лет ни разу не умывался. Он держал под мышками двух лысух.

– Слышь, приятель, – обратился он ко мне. – Помог бы ты этим беднягам, видишь, кровью истекают!

Крайне удивленный, я взял птиц, осмотрел их и убедился, что они подранены из ружья, правда, раны не опасные, быстро заживут, но птицы совсем тощие и слабые. Я укоризненно посмотрел на хиппи.

– Что, поохотился?

– Да нет, – ответил он, – это не я, какой-то французик. Он при мне подстрелил этих бедняг, да не насмерть, ну, я и подобрал их. Потом отнял ружье и хорошенько его взгрел. Не скоро его опять на охоту потянет…

– Ладно, не беспокойтесь, – сказал я, – постараемся что-нибудь сделать. Ты молодец, что принес их. У нас уже сорок штук есть.

– Это уж твоя забота, приятель, – весело произнес он. – Большое спасибо, бывай!

И он побрел прочь по глубокому снегу. Провожая его взглядом, я думал о том, как неверно судить о людях по внешности. Ну кто бы подумал, что под столь неопрятной оболочкой бьется золотое сердце!

А какая угроза нависла над нами, когда затонул танкер «Торри-Кэньон» и газеты забили тревогу, обращая внимание публики на опасности, которыми чревато загрязнение моря, в частности для морских птиц! Мы с волнением ловили все новости о перемещении разлившейся нефти. И вот, к нашему ужасу, ветер и течение погнали ее на Нормандские острова. Я отлично понимал, что нефть способна погубить все колонии бакланов и тупиков на островах, а также что нам, чего доброго, придется оказывать помощь сотням, если не тысячам морских птиц, освобождая их от нефтяного плена. Между тем в зоопарке при всем желании можно было разместить от силы сорок-пятьдесят птиц. Надо было что-то предпринимать, притом срочно. Я позвонил в местную организацию, которая выступает против жестокого обращения с животными, и поделился своими опасениями. Выяснилось, что эта организация тоже может взять на себя не больше сорока-пятидесяти птиц. Да, с такими силами не справишься с надвигающейся катастрофой… Тогда я позвонил Сэрэнн Колторп и попросил ее приехать ко мне – попробуем вместе разработать какой-нибудь план. Она приехала и – что твой генерал! – в два счета мобилизовала всех обитателей острова.

Мы повесили в конторе большую карту острова Джерси. Разноцветные булавки обозначали пляжи и бухты, которые предстоит регулярно обследовать поисковым отрядам, а также пункты сбора птиц и места, где мы сможем их содержать. Царило всеобщее воодушевление. Обязанности патрулей выполняли скауты и взрослые, располагавшие свободным временем. Несколько владельцев грузовых и легковых машин составили транспортную бригаду; для размещения птиц мы взяли на заметку множество сараев и амбаров. Директор одного отеля любезно разрешил нам занять плавательный бассейн – обнеси его сеткой, и будет пруд для сотни-другой птиц.

Исполненные решимости, мы принялись ждать, когда разлившаяся нефть дойдет до острова. Однако судьба распорядилась иначе. Ветер и течение переменились, и, хотя нефть краешком задела кое-какие из Нормандских островов, нанеся известный ущерб, основная масса ее проплыла мимо нас к берегам Франции. Через наши руки прошло всего пять-шесть птиц, так что все хлопоты оказались напрасными, но мы хоть были готовы отразить беду. А французов нефть явно застигла врасплох, и там погибли тысячи морских птиц.

В один чудесный весенний день, когда у меня было особенно благодушное настроение, я решил разыскать Шепа. Если Шеп не отзывался по внутреннему телефону, которым оснащен наш зоопарк, всякий знал, что искать его надо у лебяжьего садка на заливном лугу, который мы так и называли: «Поле Шепа». Представьте себе участок земли, отлого понижающийся к югу и похожий очертаниями на серп с протекающим вдоль лезвия ручьем. Шеп перегородил этот ручей, так что получилось несколько маленьких прудиков. Здесь он разводил своих птиц: на прудах – гусей и уток, на берегу – фазанов. Фазаны– главная страсть Шепа, и в том году он особенно преуспел в их разведении.