Аким Некрасов - Енот, нутрията и другие зверята Страница 14

— Что ж ты за зверюга? — наконец подал он удивлённый голос.

А зверь сел на задние ноги, как собака, и спокойно посмотрел на Дормидона.

— Ну что ж, — сказал старик, — видно, угощать надо.

Пошёл в избушку, вынес в чашке оставшуюся от ужина уху с кусочками рыбы, поставил чашку на землю и отошёл.

Нутка с новым приятелем миролюбиво принялись есть.

Дед довольно усмехнулся:

— Вот тебе, Нутка, и дружок!

Нутка была занята и не отозвалась, как обычно, но всё же из вежливости помахала хвостом.

— Э, да ты, парень, корноухий, — сказал Дормидон, приглядевшись и заметив рваное ухо зверя.

Когда чашка опустела, Корноухий потыкался мордой в собачонку, потом начал облизывать и приглаживать её лохматую шерсть. Нутка припала на передние ноги, игриво тявкнула, отскочила назад. Корноухий прыгнул к ней, схватил передними лапами за шею и прижал к ней голову. Нутка вывернулась и пустилась кругами. Зверь — за нею. Разыгравшись, Корноухий начал делать высокие козлиные прыжки, в то же время стараясь зубами схватить свой пушистый хвост.

Дормидон сидел на пеньке, курил трубочку и тихонько смеялся. Забавный зверь!.. А мех на нём добрый, славную шубу можно справить… Людей не боится. Видно, побывал в руках человека. Не сбежал ли с пристани у кого из пассажиров?

В этот день Корноухий никуда не ушёл. Наигравшись с Нуткой, он забрался к ней в конуру и проспал до вечера. В сумерках ушёл в лес, а утром заявился.

Так Корноухий устроился на жительство у деда Дормидона. Большую часть дня он спал, на ночь уходил в лес, на охоту.

Мы с Костей возвращались с охоты, исколесив придонские займища и отмахав не менее тридцати километров. День клонился к вечеру. Ягдташи наши были пусты, настроение неважное, ноги гудели. До паромной переправы было ещё километра три.

— Давай-ка зайдём к деду Дормидону, — сказал я Косте, — попросим перевезти — всё километра два выгадаем.

Нутка встретила нас заливистым лаем, но, узнав, замолчала. На её лай из конуры вылез какой-то странный зверь, потянулся, зевая, и по-собачьи сел на задние ноги. Приглядевшись, я не сразу поверил своим глазам: енот! Откуда он мог тут взяться?

Из избы вышел Дормидон.

— Обновка, — усмехнулся он, кивнув на енота. — В приятели Нутке пристал. Не скажешь, что он за зверь?

— Уссурийский енот, — уверенно сказал я, подходя ближе.

— Хм… Енот, говоришь, уссурийский? А что она за страна такая — Уссурия?

— Уссурийский край на Дальнем Востоке, там, где река Амур.

— Чудно, — удивился дед. — Неужто из такой дали забежал?

— Вероятно, завезли и выпустили, — сказал я.

Мы присели у избушки. Дормидон рассказал, как к нему заявился Корноухий. А енот между тем затеял игру с Нуткой. Ласково ворча, он обнимал её, она увёртывалась. Корноухий гонялся за нею, подскакивая по-козлиному. Мы смеялись…

Есть в Ростове учреждение с длинным названием: «Областное объединение коопживсырьё». Учреждение это ведает зверовыми промышленными хозяйствами области, занимается завозом из других местностей и разведением различных ценных пушных зверей.

Мы с Костей сочинили письмо про Корноухого, про его поведение у Дормидона и отправили в это учреждение. А вскоре получили ответ, очень пространное письмо:

«Среди выпущенных в нашей области в прошлом году енотов один действительно был корноухий, — писал нам старший охотовед объединения Кобуратов. — Вероятно, его вы и встретили у бакенщика Дормидона.

Еноты очень общительны и скоро привыкают к человеку. Известен, например, такой случай.

На конеферму хутора Сусат однажды заявилась семья енотов: два старых и два молодых. Табунщики прикормили их. Потом эта семейка прибилась к тракторному отряду. Принимали из рук пищу, позволяли брать себя на руки. Одна молодая енотка почему-то особенно полюбила механизмы, ей нравился тракторный гул. Едва заведут моторы, она уже является и лезет в кабину. Кличку ей дали „Мурка“.

Когда настала зима и работы в поле прекратились, Мурка стала приходить в хутор, подружилась с собаками. Придёт к магазину и ожидает подачек. Колхозники угощают её хлебом, сахаром. Однажды заявилась в клуб во время киносеанса. Все ушли, помещение закрыли. Мурка осталась в клубе. Утром обнаружили, что она раскидала и погрызла шахматные фигуры в красном уголке, стянула со стола скатерть и газеты, перетащила в угол и устроила себе логово.

Всё бы это ничего, но один раз Мурку захватили на месте преступления: она схватила во дворе курицу. Курицу отобрали, а Мурку изгнали из хутора…»

Что же касается Корноухого, то его история мне представляется так. Постараюсь передать её, дополнив кое-какие детали воображением.

Где-то в глубине вековых сосен и елей шумно захлопал крыльями глухарь, тенькнул рябчик, звонко застукал по сухой коре дятел. Тайга просыпалась.

Из-за леса встало багровое солнце. Вспыхнули позолотой белоствольные берёзы в низине. Блеснуло лесное озеро в желтовато-зелёной рамке мхов.

Берегом озера, сгорбив спину, опустив голову и хвост, косоватой походкой медленно тащился енот. Он возвращался с ночной охоты. Зверь был сыт, настроен благодушно и, казалось, дремал на ходу.

Енот остановился, мотнул головой, почесал задней лапой за правым ухом. Ухо было рваное. Вдруг он остановился, навострил уши, поднялся на задние ноги, повёл носом, сделал ловкий прыжок, легко и проворно побежал дальше и скрылся в зарослях багульника.

Из чащи леса вышли трое. Впереди — старик гольд, в куртке и меховой шапчонке, с берданкой за плечами. За ним — двое русских, без оружия. Один нёс крепкую сеть на обруче из круглого железа, какой ловят собак, второй — две лопаты. Гольд уверенно направился в ту сторону, куда скрылся енот…

В норе было темно, прохладно и уютно. Корноухий разлёгся на подстилке и задремал. Но сон его скоро был нарушен: люди стали раскапывать нору. Зверь почуял опасность. Страх сковал ему члены, он сжался плотнее, пряча голову.

Скоро в глаза ударил яркий свет. Корноухий отчаянно рванулся — и забился в сетях. Пока его перекладывали в мешок, он яростно сопротивлялся, пустив в ход когти и зубы, одному поцарапал руку, другого цапнул за палец. Его куда-то понесли. В мешке было душно, пыльно. Корноухий чихал, рвал когтями мешок. Люди бросили мешок в клетку и понесли дальше.

Трое вышли на дорогу к машине. В кузове стоял ящик с решётчатой дверкой. Енота впустили туда, дверца захлопнулась. Корноухий обнюхал стенки, пол, потыкался носом в железную решётку… Что-то страшно зарычало, машина дёрнулась, прижав зверя к задней стенке. Остро и противно запахло бензином, клетку стало подбрасывать. Корноухий упал. Его кидало из стороны в сторону, оглушал грохот, рычание мотора. Так продолжалось бесконечно долго. Потом машина остановилась. Сразу наступили тишина и покой.