Марк Гроссман - Веселое горе — любовь. Страница 15

— Раз ты мне отец-мать и старшая сестра — ты меня корми и одевай, потому как я — круглая сирота, и теперь Советская власть, детей обижать нельзя.

— А кто тебя обижает? — спросила Лида.

— Ну, ты... — немного смутилась Варька. — Сейчас каникулы, а ты меня уроки заставляешь учить и еще пол мыть. А потом — другие дети в цирк,ходят, а я вон уже сколько времени не была.

Она долго еще перечисляла свои горести, в числе которых значились даже старые башмаки, из которых, по уверениям Варьки, всегда торчали пальцы.

Лида заплакала.

— Что ж тебе надо? — вытерев слезы, спрашивала она Варьку. — Ведь я день-деньской на работе, и деньги никуда не прячу. Ты же знаешь.

Варька смотрела на сестру зелеными нагловатыми: глазами и морщила лоб:

— Это я не знаю — про деньги. А только ты обо мне заботься, отец-мать, как положено.

— И ты о старших должна помнить.

— А о них разве тоже надо?

— Конечно. Это ты запомни.

— Угу, — морщилась, соображая, Варька. — Запомню.

У нее в углу, за сундучком, жили куклы. Теперь, когда сестры не было дома, девчонка играла с ними в особенную и очень-полезную игру.

— Катька и Манька! — строго выговаривала она своим дочерям. — Сейчас же натаскайте мне воды, я — старенькая, и вы обо мне заботьтесь. Чего? Я еще не старенькая?..

Варька морщила лицо, сгибалась подковой и кашляла, как Гаврилыч:

— А теперь? Ну, то-то... — заключала она.

Каждое лето Варька уезжала в деревню к тетке, дальней родственнице матери.

Тетка была худенькая, красивая женщина, ловкая, как ящерица. За глаза ее звали — Варька сама слышала — «разведёнка» и «баба не промах».

Она заведовала магазином в селе и жила безбедно.

Варьку тетка любила и баловала.

— Ты у меня ничего, с понятием, — говорила она племяннице, отхлебывая черный чай с блюдечка. — Только мала еще. Ничего, выколосишься...

По вечерам в опрятную горницу тетки сползались старухи, заскакивали веселые толстенькие мужчины в защитных рубахах, которых тетка чохом называла «снабженцы». Мужчины по-хозяйски ставили бутылки белой водки на стол, подмигивали:

— Бездетный налог, Христина Михална.

Старухи на вечеринках сидели, как деревянные, жеманно поджав губы и по-солдатски вытянув руки вдоль ног.

Выпив, тетка весело кивала старухам:

— Голубушка, сбегай-ка в погребок, милая. Жарко мне.

Бабки резво топали в ледничок и тащили оттуда корчагу с квасом.

Глазурь на корчаге быстро потела. Тетка, разливая стылый квас в кружки, усмехалась:

— Мне без кваса никак невозможно. Горячая я.

Иногда Христина Михайловна наливала белой и Варьке, разбавляя водку квасом.

— Выпей! — ласково требовала она. — В твои-то года раньше на деревне замуж выходили.

И подмигивала мужчинам:

— Быстрее заснет, с устатку-то.

Варьке нравилось, что ее считают большой, и она, щуря зеленые глаза, пила горькую жидкость, всю до последней капли.

Осушив стакан, вытирала, как старухи, ладонью рот:

— Премного благодарю, тетя.

К полночи гости расходились. Тетка совала старухам кому — кусок пирога, кому — бутылку недопитой водки. Объясняла Варьке:

— Никого у них нету, доченька. Сироты. Как не помочь?

Стеля племяннице на печи, плела уже пьяными губами:

— Нельзя мне без них, без мокриц этих. Ославят в деревне, если одни мужики-то.

Иногда кто-нибудь из «снабженцев» оставался ночевать в избе.

Варька, лежа на печи, задыхалась от волнения, старалась унять сердце, чтоб все было слышно.

— Ладно, — доносился до нее обрывок разговора, — ты зачем сюда пришел? Ну вот, о том и говори. А товар я тебе дам, товар не убежит. Чай знаешь, где черная дверь в лавку?

Варьке становилось скучно, и она засыпала.

Утром тетка ловко собирала на стол, сверкала узкими калмыцкими глазами, учила племянницу:

— Живешь раз, Варька. Очень мне интересно это — коммунизьм! Глупости какие! Человеку лопать надо. Ты подай человеку кусок сала, одень его — вот тебе и коммунизьм.

Варька понимающе кивала головой:

— Святая правда, тетя.

О Лиде Христина Михайловна вспоминать не любила.

— Глупа, — сердилась она. — Слыханное ли дело — девка в цеху! Ей сколько платят?

— Сотню, — сообщала Варька.

— «Сотню»! — морщилась тетка и даже плевала на пол. — Я водки в месяц на сотню беру! К слову про водку вспомнила! — спохватывалась Христина Михайловна. — Опохмелиться надо. Голова не своя, а черт знает чья!

Давно пора было открывать магазин, но тетка не торопилась.

В полдень кто-нибудь стучал в окно:

— Михайловна, что же ты?

— Сию минуту, милые...

— Подождут, — бросала тетка племяннице, — не помрут без сахара.

Иной раз у Христины Михайловны собирались только старухи. Немного выпив, они пели жалобные песни, тянули длиннющие сказки, гадали в пасьянс.

Варька уже знала: карты неизменно сулили тетке бубнового короля, множество денег и счастливые вести.

— Врут ведь они, старухи, — определяла девчонка, когда гостьи уходили, — ластятся.

— Врут! — охотно соглашалась тетка. — И ты ври, когда следует. Вреда от этого никому нету.

Старухи знали множество пословиц и присловий и умели удивительно к месту вклеить их в свои просьбы и жалобы. Варька запоминала пословицы: «Может, в какой раз и мне от них выгода».

В конце августа Христина Михайловна начинала собирать племянницу в дорогу. Укладывая в Варькин баул отрезы дешевой материи, куски мяса, завернутые в целлофановую бумагу, рассовывая по углам вареные яйца, утирала слезы на глазах, говорила:

— Помру, все тебе оставлю. Не на тот свет брать.

— Что вы, тетя! — махала руками Варька. — Вон вы какая здоровая!

— Ладно, ладно, — улыбалась тетка. — Подмасливай!

Перед самым отъездом они садились и молчали, донельзя довольные друг другом. Тетка поднималась первая, совала Варьке в руки авоську с кульками:

— Вот это Лиде отдай. Слушайся сестру-то.

Прощаясь, долго целовались и плакали.

— Оставила б я тебя насовсем, — говорила тетка сквозь слезы, — да мешать ты мне будешь, девонька. Ну, с богом.

За Варькой заезжал кто-нибудь из «снабженцев», сытые кони копытили землю, и девчонка летела к станции, гордо поглядывая вокруг и крепко прижимая к себе свое имущество.

Но уже в поезде ей становилось грустно: опять школа, опять мыть полы и слушать скучные Лидкины рассказы о легированной стали.

Школу, в которой училась Варька, было видно из окон комнаты, и все-таки девочка умудрялась опаздывать на уроки. Она без тени смущения топала по пустому гулкому коридору, толкала дверь в класс и, кинув взгляд на учительницу, шла к своей парте.