Из дневника фотолюбителя. Сборник рассказов - Эмма Павлова Страница 15

Анна работала в геологической партии, занималась магнитной съёмкой — это работа с прибором магнитометром. Нужно было взять отсчёт с него, сказать рядом идущей совсем юной девочке-записатору и как можно быстрее перебежать на другую точку съёмки. Именно стараться побыстрее перебежать, потому что на магнитной съёмке был план, выдаваемый с вечера.

Работали рано утром до «большого солнца», и ближе к вечеру, когда жара спадала, хотя это только казалось, просто не так обжигающе пекло солнце, меньше сохло во рту и было какое-то подобие лёгкого ветерка, особенно когда едешь в кузове открытой машины. Опять же это только казалось, потому что воздух утром ещё был не настолько горяч, а скорость машины создавала иллюзию ветерка. На самом деле лёгкий ветерок — это слова не для этой чёрной полупустыни.

Солнце ещё не взошло, без труда Анна выпрыгнула из спального мешка, вытряхнула по привычке вкладыш, из него выпал лохматый паук-тарантул, укусит такой будет больно, но он не ядовит. Отбросив его из палатки, Анна поспешно натянула одежду, плеснула в лицо прохладной водой, промокнулась полотенцем и бегом к машине. Скоро взойдёт солнце и быстро будет двигаться к зениту, воздух накалится, и, чтобы не получить солнечный удар или не попасть в смерч, к обеду надо постараться закончить съёмку и вернуться обратно в лагерь. Но однажды всё-таки пришлось нам столкнуться с таким явлением как смерч.

К обеду съёмку Анна успела закончить, когда подошла машина. Пришла она даже раньше положенного времени, водитель уже успел подобрать всех съёмщиков, которые работали обычно попарно на других участках. Анна и её спутница Таисия весело запрыгнули в кузов машины, и Рафик-шофёр, махнув рукой, приветливо посигналил. Всем было радостно возвращаться обратно в лагерь. Проехали мимо огромных каменных глыб, чёрных, блестящих под ярким солнцем. Таисия, как обычно, что-то негромко напевала, она любили петь. Машина продолжала двигаться по ровному, будто отутюженному огромному такыру, кто-то подпевал Таисии. Вдруг из машины показалась голова Рафика, на ходу он только и успел крикнуть, чтобы все легли на пол кузова. Дальше послышался сильный шум, но Анна чётко расслышала его предупреждение: «Смерч!» Водитель резко рванул машину в сторону, уходя от прямого столкновения с опасностью.

Прямо на нас нёсся высокий тёмный столб с огромной скоростью, двигаясь только по ему известной и совсем непредсказуемой траектории. Так что Рафик чудом успел свернуть в сторону с его пути. Мы вповалку сгрудились на дне в машине, обнимая и одновременно держась друг за друга. Вокруг всё почернело, кромешная тьма мгновенно накрыла нас, и жуткий вой, свист, будто не ветра, а какого-то страшного и жуткого зверя окутал нас. Жизнь в нас, видимо, остановилась, чувство небытия поглотило полностью нашу сущность. Нас как будто уже не было на этой земле.

Мгновение — полная мгла вокруг ушла, свист вихря необыкновенной силы, который следовал за смерчем, унёсся вдаль. Мы, почувствовав действительность, зашевелились, робко бессознательно, поглядывая и не узнавая ещё друг друга. Машина была опрокинута, лежала на боку, все мы были целы, сбились в кучу под дном машины и держались побелевшими пальцами кто за борт машины и друг за друга. Лица у всех были почти неузнаваемы: засыпаны песком, крошечной галькой, щепки торчали из кровоточащих ран на лицах, головах. Все молчали, полный испуг и шок от увиденного не давал заговорить никому, мы молча разглядывали случившееся вокруг. Крышу кабины оторвало и унесло неизвестно куда. Шофёр Рафик и наблюдатель Лида, которая ехала в кабине, живы. Совершенно запорошены были чем-то белым их волосы и лица, как оказалось, этот белый порошок был солью с такыра, на котором нас застал смерч. Машина лежала без бортов, двух колёс, только дно кузова было не повреждено, которое и спасло нас всех. Шофёр, оказывается, в последний момент успел развернуть машину, и это спасло нас от прямого столкновения с чудовищем смерча, он коснулся нашей машины своим страшным боком, оставив нас в живых.

Смерч пронёсся через нашу машину, но все мы хорошо ещё отделались, говорили вечером медсестра Шолпан и сейсмолог Серик. Они издали видели, где проносился этот смерч, и очень волновались за нас. Наше счастье было, что машину перевернуло набок и мы оказались на пути Его Величества Смерча, прикрытые днищем кузова на земле, и все вместе крепко держались друг за друга. Разбросало бы нас по степи, как камешки и гальку, которые до крови посекли наши лица и руки, оставив шрамы у некоторых на всю жизнь. Смерч в этих местах — страшное зрелище, попасть в него — гиблое дело.

Двоюродный брат

Эта история обычная и незаметная для окружающих стала решающей во всей моей жизни.

Вырос я в детдоме и сколько себя помню, с малых лет, это был мой единственный дом до пятнадцати лет. Материнская ласка, строгость отца обошли меня. Не пришлось мне в детстве узнать и привязанность к родным стенам. Рос я, одним словом, сиротой. Не было у меня ни братьев, ни сестёр, ни другой родни. Весёлый мой нрав всегда выручал и нравился всем в детдоме. Меня любили воспитатели и друзья, такие же как я, брошенные дети.

В детдоме рано научат курить, пить пиво, даже баловаться травкой. Я тоже не был исключением и всему этому пагубному научился одним из первых среди пацанов. Однажды случилось нам подраться с городскими, которые были постарше нас, одежда у них была красивее нашей, да и вдобавок они начали нас дразнить, задираться. Подставили нас с другом тогда в этой драке. Был суд, но обошлось — условно дали мне. С тех пор заговорил во мне в полную силу максимализм юношеский к несправедливости. Нахальства, насмешек над другими — хоть отбавляй появилось у меня в отношениях с людьми, друзьями. Стал к напиткам покрепче для смелости чаще обычного прикладываться, что переходило постепенно в пристрастие. Характер изменился теперь мой, будто ничего доброго в мою душу и не закладывали воспитатели, учителя. Яд злости вдруг как-то незаметно разлился по всему моему телу и душе. Убегал теперь из детского дома всё чаще, подворовывал, ночевал где придётся, а потом и совсем ушёл из детдома, где меня почему-то перестали искать.

Ближе к холодам прибился я к опустевшему частному дому с забитыми крест-накрест окнами. Почерневшие от времени толстые брёвна, заросшие клумбы, добротные стены сарая, яблони у дома — всё говорило, что жили здесь, когда-то крепкие хозяева. В доме, как оказалось потом, был порядок, чистота, конечно,