История одного филина - Иштван Фекете Страница 15

Зато вороны не покидали своих наблюдательных постов, и стоило филину чуть переступить с ноги на ногу, как все племя Кра поднимало оглушительный крик.

Солнце уже достигло леса, и чаща наполнилась многократным эхом певчих птиц, когда послышался собачий лай, и вороны тотчас снялись с деревьев.

— Достань, Ферко, сумку с провизией, поедим, что ли. Ведь теперь какое-то время сюда ни одна птица не сунется.

Они ели, не забывая поглядывать на филина; Ху, похоже, примирился с тем, что ему не улететь, и теперь сидел смирно на своей перекладине, но не переставал прислушиваться к окружающему.

— Шш-шш-шш! — прошелестело в воздухе, однако ружье уже было наготове — нож, сало и хлеб полетели на землю, но агроном тотчас же и обернулся к Ферко.

— Сарыч, — сказал он, — тряхни куст как следует, пусть убирается восвояси. В него нельзя стрелять.

— Почему же это?

— Да потому, Ферко, что если бы ты вылавливал за год хоть вполовину столько мышей, сколько эта красивая птица, я положил бы тебе двойное жалованье…

Сарыч возмущенно заклекотал в поднебесье и снова ринулся вниз на филина; он проскользнул так близко, что птицы едва не сшиблись. Ху спрыгнул с перекладины на землю.

— Тебе сказано, тряхни куст, — рассердился агроном, — а то приманит он сюда самку, а от двоих филину не отбиться.

Куст задвигался, и потревоженный сарыч улетел, а для охотников вновь наступила короткая передышка, которой едва хватило, чтобы прикончить сало.

Послышался отрывистый клекот, и на филина обрушилась маленькая пустельга; Ху, правда, не испугался, но раздраженно завертел головой.

— Сии-и-и! — свистнула пустельга и уселась на куст, прямо над головами охотников.

Ферко широко улыбнулся.

— Прямо за лапку можно бы схватить, — шепнул он, но пустельга услышала шепот и вовремя улетела.

— По дороге домой пройдем через Эрмезё, — сказал агроном, — и попросим Морица привезти сюда дерево для птиц.

— Чего привезти?

— Дерево для нападающих птиц. Мы покажем, куда его поставить. Надо сухое дерево высотой метров пять-шесть закопать в землю поблизости от кола с перекладиной, и все птицы перед тем, как напасть на филина, сперва будут садиться на него и оттуда ругать филина. Сейчас они наверняка обсели все высокие деревья вдоль опушки…

Ферко осторожно раздвинул куст со стороны леса.

— И правда, сидят, только не видно, кто…

— Кар-карр… — будто в ответ на слова Ферко донеслось от опушки леса. Стало ясно, что оттуда за филином неотрывно следят вороны, и лишь недавнее колыхание куста пока еще отпугивало их. Затем донеслось ответное карканье — откуда-то с отдаления: знак того, что другие вороны, не видевшие филина, услышали призывы своих собратьев к охоте.

Пронзительный гомон стаи все нарастал, и вот уже десяток ворон сразу набросился на филина, Ху какое-то время отбивался от них, потом соскочил на землю.

— Кар-кар, — подбадривали друг друга вороны, но тут снова заговорило ружье, и еще две из них ткнулись носом в землю. На это стая вконец озлобилась, карканье заглушило все звуки! Гибель своих собратьев вороны приписали филину, и черная карусель кружила не унимаясь, пока вороны не потеряли еще двух бойцов.

— Говорил я тебе, что сегодня Ху будет обеспечен едой, — улыбнулся агроном, — да и зайчат на будущий год сохранится побольше…

Солнце тем часом поднялось над лесом. Воронье отступило к опушке. Ху снова взлетел на крестовину, ослепленно похлопал глазами, после чего догадался повернуться спиной к солнцу.

— В следующий раз отправимся в другой шалаш, — решил агроном, — иначе птицы запомнят, что тут опасно. Что это?

Воздух размеренно сотрясал какой-то отдаленный гул.

Ферко тоже прислушался и помрачнел.

— Самолеты…

Оба прислушались, переглянулись и снова замерли.

— Помните, господин Иштван?

— Помню, Ферко… но пока что над нами свои самолеты. А что, если бы неприятельские?

Ферко поднялся, стряхнул с колен крошки хлеба и ничего не ответил, только вздрогнул.

— Давай собираться, Ферко.

Охотники выбрались из засады. Филин, увидя их, обиженно нахохлился.

— Я был совсем один, — защелкал он клювом, — и племя Кра пыталось выклевать мне глаза, но какие-то громкие хлопки сбили их…

Ферко принес ящик.

— Иди сюда, Ху, иди сам, ведь ты у нас птица умная.

Филин, однако, еще раз рванулся вверх, пытаясь улететь, но бечевка снова вернула его на землю.

— Ах ты, дурачок! — вздохнул Ферко и осторожно накрыл филина ящиком. Подсунул под птицу донную доску, отцепил от лапки бечевку. — Но ты у нас, Ху, птица полезная. Семь ворон на твоем счету, и, конечно, все они — законная твоя добыча…

После обеда пес Мацко обычно спал. Естественно, что и в другое время дня он тоже старался урвать часок для сна — ведь по ночам он караулил дом. Но если в другие часы Мацко дремал от случая и случаю, то после обеда спал всегда, если только ему не мешали — и просыпался сердитый, с налитыми кровью глазами. Все обитатели двора знали, что в такие моменты Мацко лучше не задевать, потому что пес, не задумываясь, пустит в дело свои клыки.

Однако в тот день никто не тревожил собачьего отдыха. Куры дремали в пыли под навесом конюшни, поросята залегли в хлеву, и даже воробьи в кустах и те притихли после того, как Нерр, ястреб, недавно унес их птенца.

Мацко, конечно, и не шелохнулся во время птичьей трагедии. Проснувшись, он долго еще моргал налитыми кровью глазами, принюхиваясь и приглядываясь к окружающему: все тот же бессмысленный, глупый двор. Одним словом, был тот самый час, когда Мацко готов был ввязаться в любую свару, но поскольку придраться было совершенно не к чему, он поднялся, угрюмо встряхнулся, сбивая пыль со своей слишком жаркой для лета шубы. Затем зевнул, потянулся, и ему вспомнился филин Ху, чью камышовую хижину он утром застал пустой.

Мацко исчезновение филина удивило до крайности, и на кое-то время он в полной растерянности вилял хвостом, но потом повернул обратно во двор, где снова пришлось наводить порядок среди поросят.

Управившись с делом, Мацко долго еще не находил покоя, хотя и не мог бы сказать, что его так расстроило: поросята или же исчезновение Ху. Дело в том, что за последнее время Мацко повадился ежедневно наведываться к филину, который, правда, каждый раз щелкал клювом, подтверждая, что он по-прежнему терпеть не может всю собачью породу, но как бы там ни было, а им удавалось поговорить на том скупом языке, какой только возможен между двумя существами столь различного образа жизни и восприятия мира.

Итак, Мацко недовольно побрел к