Джеральд Даррелл - Моя семья и другие звери Страница 17

— Мне очень не хочется говорить вам об этом, миссис Даррелл, — пробурчал он, — но я думаю, что вы должны это знать.

Мама уже давно привыкла к заговорщицкому виду Спиро, когда он приносил о нас какие-нибудь вести, и теперь это ее больше не тревожило.

— Ну, что у тебя на этот раз? — спросила мама.

— Мисси Марго, — сказал огорченный Спиро.

— А что с нею?

Спиро тревожно оглянулся.

— Вы знаете, что она встречается с мужчиной? — спросил он дрогнувшим шепотом.

— С мужчиной? А… э… Да, знаю, — отважно солгала мама.

Спиро поддернул брюки и подался вперед.

— А вы знаете, что это турок? — спросил он свирепым голосом.

— Турок? — рассеянно откликнулась мама. — Нет, я не знала, что он турок. А что в этом плохого?

Спиро был потрясен.

— Боже мой, миссис Даррелл, что в этом плохого? Он же турок! А этим сукиным сынам нельзя доверять девушек. Он перережет ей горло, вот что он сделает. Клянусь вам, миссис Даррелл, это опасно. Мисси Марго плавает с ним.

— Ладно, Спиро, — успокоила его мама. — Я поговорю с Марго.

— Я только думал, что вам это надо знать, вот и все. Но вы не волнуйтесь… Если этот тип сделает что-нибудь мисси Марго, я его поставлю на место, — серьезно уверял ее Спиро.

Получив такие сведения, мама пересказала их Марго, в несколько менее жутком тоне, чем Спиро, и посоветовала пригласить юного турка к чаю. Обрадованная Марго побежала за турком, а мама тем временем испекла на скорую руку пирог, немного коржиков и предупредила всех нас, чтобы мы вели себя прилично. Турок оказался высоким молодым человеком с курчавыми волосами и парадной улыбкой, в которой было очень мало юмора и очень много снисходительности. В нем чувствовалось хладнокровие самодовольного, вкрадчивого мартовского кота. Молодой человек прижал мамину руку к губам, будто оказывал ей честь, и щедро рассыпал улыбки для остальных. Чувствуя, как мы все ощетиниваемся, мама отчаянно бросилась на выручку.

— Рада вас видеть в доме… давно собиралась… все нет времени, знаете… дни так летят… Марго много нам о вас рассказывала… попробуйте коржик, — говорила она, не переводя дыхания, и с ослепительной улыбкой передавала ему кусок пирога.

— Очень приятно, — пробормотал турок, обращаясь не то к нам, не то к самому себе.

Наступило молчание.

— Он здесь на каникулах, — сообщила вдруг Марго, как будто в этом было что-то необыкновенное.

— В самом деле? — язвительно спросил Ларри. — На каникулах? Потрясающе!

— Я был однажды на каникулах, — выговорил Лесли, еле прожевывая пирог. — Очень хорошо это помню.

Мама старалась за всем следить и нервно передвигала чашки.

— Сахару? — спросила она мелодичным голосом. — Вам положить еще сахару?

— Да, пожалуйста.

Снова наступило молчание, и мы все смотрели, как Марго разливает чай и усиленно старается придумать тему для разговора. Наконец турок обратился к Ларри.

— Вы, кажется, пишете? — спросил он совершенно равнодушно.

Глаза Ларри сверкнули. Заметив признаки опасности, мама немедленно вступила в разговор, прежде чем Ларри успел ответить.

— Да, да, — улыбнулась она. — Он все пишет, день за днем. Непрестанно стучит на машинке.

— Мне всегда казалось, — заметил турок, — что я смогу отлично писать, если попробую.

— В самом деле? — откликнулась мама. — Да, тут, я думаю, нужен талант, как и во многом другом.

— Он хорошо плавает, — сообщила Марго. — Заплывает ужасно далеко.

— Я не боюсь, — скромно сказал турок. — Я очень хорошо плаваю, поэтому не боюсь. На лошади я тоже не боюсь, потому что хорошо езжу верхом. Я могу отлично управлять парусной лодкой во время тайфуна и тоже не боюсь.

Он не торопясь попивал свой чай и с одобрением глядел на наши лица, где видел благоговение.

— Вот видите, — пояснил он на тот случай, если мы упустили главное. — Вот видите, я не из трусливых.

На другой день после чаепития Марго получила от турка записку с предложением пойти с ним вечером в кино.

— Как ты думаешь, мне надо пойти? — спросила она у мамы.

— Иди, если тебе хочется, милая, — ответила мама и твердо добавила: — Но только скажи ему, что я тоже пойду.

— Веселенький тебя ждет вечерок, — заметил Ларри.

— Пожалуйста, мама, не ходи, — запротестовала Марго. — Это покажется подозрительным.

— Глупости, милая, — неуверенно ответила мама. — Турки привыкли ко всяким стражам… вспомни только их гаремы.

В тот вечер, принарядившись, мама и Марго вышли вместе из дому. В городе был один-единственный кинотеатр под открытым небом, и все мы рассчитывали, что представление должно закончиться уж в крайнем случае к десяти часам. Ларри, Лесли и я с нетерпением ждали их возвращения. В половине второго ночи Марго и мама, полумертвые от усталости, вошли в дом и без сил повалились на стулья.

— О, так вы вернулись? — сказал Ларри. — А мы уж тут думали, что вы умчались вместе с ним, разъезжаете теперь по Константинополю на верблюдах и ветерок играет вашей чадрой.

— Какой ужасный вечер, — сказала мама, сбрасывая туфли. — Просто кошмар.

— Что случилось? — спросил Лесли.

— Уж одни его духи чего стоят, — сказала Марго. — Они сразу убили меня наповал.

— Мы сидели так близко к экрану, что у меня разболелась голова. Народу набилось, как сельдей в бочке. И в довершение всего меня стала кусать блоха. Тут нет ничего смешного, Ларри. Я просто не знала, куда деваться. Проклятая блоха забралась мне под одежду, и я чувствовала, как она там бегает. Нельзя было по-настоящему почесаться, это выглядело бы неприлично. Я старалась прижаться к спинке сиденья. Он, наверно, это заметил… потому что все время как-то косился на меня. Потом, в перерыве, он вышел и вернулся с отвратительными восточными сладостями, мы все обсыпались сахарной пудрой, и меня начала мучить жажда. Во время второго перерыва он принес цветы. Ну, скажите на милость, цветы в середине фильма. Вот букет Марго, на столе.

Мама показала на большой букет весенних цветов, перевязанный цветными лентами. Порывшись в сумочке, она вынула из нее букетик фиалок, имевший такой вид, будто он побывал под копытами лошади.

— Вот, — сказала она, — мои цветы.

— Но хуже всего была обратная дорога, — заметила Марго.

— Просто ужасная, — согласилась мама. — Когда мы вышли из кинотеатра, я полагала, что мы возьмем такси. Не тут-то было! Он затиснул нас на извозчика, и притом со всякими ароматами. Просто безумие проехать весь этот путь на извозчике. А мы ехали целую вечность, потому что бедная лошадь уже выбилась из сил. Всю дорогу я старалась быть любезной, умирая от желания почесаться и от жажды. А этот дурень с улыбкой глядел на Марго и распевал любовные песни. Так бы и пристукнула его. Мне казалось, что конца пути не будет, даже у своего холма мы не смогли избавиться от турка. Он объявил, что в это время года кругом в зарослях полно змей, и пошел нас провожать со здоровенной палкой. Только когда он наконец ушел, я могла вздохнуть свободно. Знаешь, Марго, впредь ты должна выбирать себе приятелей поосторожней. Второй раз я этого не вынесу. Я так боялась, что он окажется у самой двери, и нам тогда придется пригласить его в дом.

— Да, не очень-то ты была грозным стражем, — сказал Ларри.

Для Лесли наступление весны означало мягкий свист крыльев горлиц и вяхирей или внезапное появление какой-нибудь еще дичи среди зарослей миртов. Он исходил все охотничьи магазины, вел разговоры со специалистами и наконец явился домой, с гордостью показывая нам двустволку. Лесли сразу унес ее в свою комнату, разобрал на части и стал чистить, а я стоял рядом и не отводил восхищенного взора от блестящих стволов и ложа, с удовольствием вдыхая тяжелый запах смазочного масла.

— Правда ведь, красотка? — говорил он с умилением, обращаясь скорее к себе, чем ко мне. — Правда ведь, душечка?

Лесли с нежностью погладил свое красивое ружье, потом, вскинув его вдруг к плечу, начал целиться в воображаемую стаю птиц под потолком.

— Паф! Паф!.. — восклицал он, слегка ударяя прикладом в плечо. — Левый, правый, и они на земле.

Он в последний раз обтер ружье масляной тряпкой и осторожно поставил в угол, рядом со своей кроватью.

— Поохотимся завтра на горлиц, а? — продолжал он, разрывая пакет и вытряхивая на постель алые патроны. — Они начинают появляться около шести. Вон тот пригорок за долиной как раз подходящее место.

И вот мы шагаем с ним на заре сквозь туман через притихшие оливковые рощи вверх по склону долины, где ветки миртов гнутся под тяжестью росы, и взбираемся на вершину пригорка. Мы стоим среди виноградных лоз, ожидая, когда совсем рассветет и появятся птицы. Неожиданно бледное утреннее небо покрывается черными точками, они движутся с быстротою стрелы, и мы уже слышим трепет крыльев. Лесли ждет. Он стоит, широко расставив ноги, прижав ружье к бедру, и напряженно следит за птицами. А птицы все приближаются и приближаются, и вот они уже над нами и сейчас скроются за серебристыми верхушками олив позади нас. В самый последний миг ружье плавно поднимается к плечу, блестящие стволы обращаются в небо. Легкий толчок и звук выстрела, словно треснула ветка в тихом лесу. Горлица, которая еще секунду назад неслась в стремительном полете, безжизненно падает на землю, а в воздухе кружатся мягкие светло-коричневые перья. Когда на поясе у Лесли болталось уже пять окровавленных птиц, он зажал ружье под мышкой, закурил сигарету и надвинул шляпу прямо на глаза.