Яан Раннап - Альфа + Ромео (Повести и рассказы) Страница 17

По дороге домой я был очень сердит на Кийлике и сказал:

Тоже мне друг, готов обобрать друга до нитки!

Но Кийлике сказал:

— Из-за этого не стоит еще злиться.

Я сказал:

— Почему же не стоит, если ты занимаешься мошенничеством!

А он в ответ:

— Это не мошенничество. Это шутка. Настоящая дружба — это и есть, когда подшучивают друг над другом.

Но потом я перестал сердиться, потому что Кийлике сказал — пусть будет так, как я хочу, он не станет больше надо мной подшучивать. И пусть будет у нас дружба без шуток. Но он не сдержал своего слова. Это явствует из того, что когда мы остались в октябре в интернате, который, как всем известно, находился еще в старой школе, Кийлике встал ночью, подцепил край моего одеяла крючком спиннинга и, наматывая леску на катушку, принялся стягивать с меня одеяло. Я натягиваю одеяло на себя, но едва успеваю погрузиться в сон, как оно снова начинает сползать. И так десятки раз.

Поскольку это была уже вторая проделка надо мной, я не мог оставить дело просто так. Я должен был что-нибудь придумать, чтобы отплатить Кийлике. Сначала я хотел ночью зашить рукава его пиджака и штанины, но нитка оказалась очень толстой и не проходила в игольное ушко, что может подтвердить Виктор Каур. Еще у меня было намерение засунуть в ботинок Кийлике дохлую мышь, но и это я не осуществил из-за отсутствия дохлой мыши.

Согласно принятому в интернате порядку, у нас, как всем известно, ложатся спать в половине одиннадцатого, а в одиннадцать часов ночи должен быть полный покой. Однажды вечером, когда Юхан Кийлике уже захрапел, что свидетельствовало о том, что он находится в состоянии сна, мы все встали, заправили койки и оделись. Затем поставили стрелки часов в комнате на без четверти восемь и у часов в коридоре тоже. И еще взяли портфели. После этого я растолкал Кийлике и сказал, что ай-ай-ай, о чем он еще думает, воспитатель, товарищ Лининг, давно уже приходил будить. И мы со всех ног бросились из комнаты, словно уже было утро и надо что есть сил спешить в школу. В коридоре мы все спрятались в том маленьком помещении, названия которого приводить здесь я не стану, и поглядывали в дверную щель.

Вскоре Кийлике пулей вылетел из комнаты — кашне у него болталось, ботинки незашнурованы — и бросился на улицу.

После этого мы снова перевели стрелки часов, разделись, погасили свет и улеглись в постели.

Я сказал:

— Интересно, Кийлике прочешет так через весь поселок до самой школы, прежде чем догадается, в чем дело?

Топп ответил:

— Конечно, прочешет. Теперь ведь по утрам так же темно, как и ночью.

Я еще заметил:

— Но перед кинотеатром есть часы. Он может посмотреть, который час.

А Каур на это:

— Часы перед кинотеатром не в счет. Все говорят, что они показывают размер обуви, а не время.

И он оказался прав. Потому что Кийлике вернулся очень нескоро. Пыхтя, как бычок, он швырнул на пол сумку с книгами, но мы этого не слыхали, поскольку спали глубоким сном.

Читая мое сочинение, можно подумать, что я отклонился от темы, но я не отклонился. Я вынужден был рассказывать все это, чтобы стало понятно, почему я 15 мая начал топить печку в интернате. Потому что примерно таким образом, как уже описано, продолжалась и дальше наша дружба с Кийлике. Иначе говоря, он при каждом удобном случае пытался дружески подшутить надо мной, а я не оставался у него в долгу. Когда в мае погода, вдруг сделалась страшно жаркой и душной и Юхан Кийлике сказал, что ну и дела, даже ночью такая жара, что спать невозможно, я подумал: неплохо бы для Кийлике еще и печку протопить.

И когда Кийлике заснул, я закрыл окно, а в печке, топка которой, как известно, выходит в коридор, развел огонь, и остальные жильцы нашей комнаты помогали мне раздувать пламя. Через час печка раскалилась, и в комнате стало как в бане. И Каур, который ходил в комнату проверять, как там Кийлике, сообщил, что из него уже жир вытапливается — жирное пятно под боком. При толщине Кийлике это было вполне вероятно.

В этот момент я вспомнил, что на дворе в сарае лежат куски каменного угля, и я принес их полное ведро и подкинул в топку два совка. Через некоторое время я решил еще добавить уголька в печку, но тут выяснилось, что от страшного жара внутренняя дверка топки расплавилась, и таким образом оказалось испорченным школьное имущество, которое является нашим общим достоянием.

На следующий день об этом узнала вся школа, и все смеялись. Но старинная пословица говорит, что сколько ни смейся, все равно заплачешь. Так оно и случилось, по крайней мере со мной. Потому что на уроке естествознания, а точнее, зоологии учитель Пюкк вызвал меня к доске, лицо у него было доброе, и он сказал, что будем повторять пройденное.

А затем спросил:

— Из чего изготовлены печные дверки?

Я ответил, что из чугуна.

Тогда он посерьезнел и спросил:

— А при какой температуре начинает плавиться чугун?

Я не помнил, но Юхан Кийлике помнил и написал в воздухе, что при 1100 градусах.

— Так! — сказал учитель. — Значит, ты и это знаешь. Тогда ответь еще на один вопрос. Какую температуру дает пламя каменного угля?

Это был самый трудный вопрос, и я никак не мог вспомнить. Но Юхан Кийлике написал в воздухе 2000 градусов, а Виктор Каур шепнул, что это зависит от притока кислорода. Так я и сказал, тем самым правильно ответив на все вопросы.

Но тут-то учитель Пюкк и поставил мне двойку. И сказал, что он готов поставить мне даже единицу, потому что так он оценивает мое умение применять на практике теоретические знания. И добавил, что если бы я не знал температуру плавления чугуна и температуру, которую дает каменный уголь, то он бы счел возможным ограничиться лишь замечанием мне за плохую намять. А теперь замечания недостаточно. Он готовит нас к жизни, а в жизни важнее всего умение применять знания.

Так я и получил по естествознанию двойку, которую не заслужил. Потому что на самом деле я ведь не знал, какую температуру дает пламя каменного угля и когда начинает плавиться чугун. Это подсказал мне Кийлике.

Кийлике так ничего и не сделали, а я, мало того что получил двойку по естествознанию, должен еще вставить новые дверцы в топку.

Учитель сказал, что свои розги секут больнее всего, и я в заключение могу это повторить. Никто не заставлял меня заводить дружбу с Юханом Кийлике. Сам подружился, и вот что из этого вышло.

КАК МЫ ДРЕССИРОВАЛИ ПЧЕЛ

Нынешней весной подошла к нам председатель совета отряда Сильви Куллеркупп и сказала, что, Сихвка и Кийлике, у всех есть пионерские поручения, а у вас нет. И предложила нам стать тимуровцами.