Джеральд Даррелл - Три билета до Эдвенчер Страница 18

Мы подошли туда, где над водой почти горизонтально наклонилось огромное дерево, увешанное длинными прядями испанского мха и гроздьями орхидей, состоявшими каждая из дюжин красных, как бы восковых, цветков. Мы забрались в его крону и очутились как бы на заколдованном, убранном орхидеями балконе, нависшем невысоко над подои. Наклонив головы, мы видели наши отражения, которые слегка подергивались рябью, когда на них, тихо вальсируя и воздухе, падали лепестки невзначай задетых нами орхидей. Всласть насмотревшись на отражение собственных физиономий, мы перевели взгляд на озеро, как вдруг Мак-Турк указал нам точку под нами футах в пятидесяти от берега.

— Смотрите сюда! — скомандовал он.

Мы напрягли зрение, но ничего не заметили: поверхность воды оставалась ненарушенной. Я как раз собирался спросить, что же нам следует высматривать, как вдруг раздался громкий всплеск, что-то возникло над поверхностью воды — и тут же исчезло, оставив лишь легкие круги да струйку поднимающихся из глубины золотых пузырьков.

— Арапаима, — сказал довольный Мак-Турк. — Вон поплыла! Смотрите вниз!

Я глядел во все глаза в воду — не дай Бог проворонить такое зрелище! Вот раздался новый плеск, затем еще, с каждым разом все ближе и ближе — и неожиданно на наших глазах появилась громаднейшая рыбина. Ее могучее тело медленно двигалось под нами в прозрачной янтарной воде. На какое-то мгновение это массивное торпедообразное тело показалось во всей красе — мы разглядели и высокий веерообразный плавник, протянувшийся вдоль ее спины, и хвост, показавшийся нам слишком тупым и маленьким для рыбины таких размеров — и вдруг она пропала среди пестрых отражений нашего дерева, и больше не показывалась нам на глаза.

Я с сожалением должен сказать, что это первый и последний раз, когда нам удалось взглянуть на арапаиму — одну из крупнейших в мире пресноводных рыб, хотя они довольно обычны в озерах и реках Рупунуни. Эти гигантские рыбы могут достигать шести-семи футов в длину и весить от двухсот до трехсот фунтов. Мак-Турк похвастался нам, что самая большая когда-либо пойманная им рыбина достигала девяти футов в длину. Это столь могучие и быстрые рыбы, что, пожалуй, единственные враги их — человек да вездесущий ягуар. Человек охотится на них с копьем и луком, ну, а у ягуара свой, более любопытный метод. Он ждет, когда рыба подплывет поближе к берегу, а затем кидается ей на хребет и, работая своими могучими лапами, начинает выбрасывать рыбу на берег.

Мак-Турк сказал, что ему ничего не стоит загарпунить арапаиму, если мне захочется рассмотреть ее поближе; но я считал позором губить столь прекрасное создание ради интереса. А о том, чтобы поймать такую рыбину живьем не могло быть и речи — даже если бы нам удалось это сделать, как бы мы доставили ее к побережью? Для этого потребовался бы резервуар в несколько сот галлонов воды! Даже я, при всем своем энтузиазме, вынужден был отказаться от мысли взять с собой в Джорджтаун живую арапаиму.

Мак-Турк сообщил нам любопытный факт об этой рыбе, — факт, насколько я знаю, прежде никем не зафиксированный. Во время брачного периода на затылке у самки арапаимы образуется особая железа, выделяющая белую субстанцию, похожую на молоко. Мак-Турк утверждал, что не раз наблюдал, как мальки собираются вокруг материнской головы и, по-видимому, питаются этим «молоком». Это известие удивило меня, и я лелеял надежду, что, пока мы будем на Рупунуни, нам тоже посчастливится стать свидетелями столь диковинного зрелища, но, увы, надежды оказались напрасными. А жаль! Открытие рыбы, которая «вскармливает» своих мальков, произвело бы немалую сенсацию среди зоологов и ихтиологов.

Завороженные зрелищем, мы продолжали сидеть на дереве — вдруг увидим еще одну арапаиму! — но нет, в воде больше не было никаких признаков жизни. Делать нечего, мы с неохотой слезли с дерева, и Мак-Турк повел нас кругом озера на противоположный берег — ему хотелось продемонстрировать нам индейский метод рыбалки, а там, на мелководье, располагалось самое удобное место.

Оказавшись там, он снял с плеча небольшой лук, скорее похожий на детскую игрушку, и, зарядив его тонкой стрелой, осторожно вошел по колено в темную воду и несколько минут простоял неподвижно. Потом до нас долетел звук звенящей тетивы. Стрела, войдя в воду футах в пятнадцати от Мак-Турка, на мгновение замерла в неподвижности, торча дюймов на пять над поверхностью воды. Вдруг она задергалась, задрожала и пошла выписывать круги по воде, так и оставаясь в вертикальном положении. Прошла еще минута, и вот стрела стала все больше и больше подниматься над водой, потом наклонилась и почти легла плашмя. Оказывается, ее наконечник пронзил крупную серебристую рыбину, которая теперь, перед смертью, судорожно шевелила губами, а вокруг нее все шире расплывалось кровавое пятно. Удивительно, но, пока рыбина не всплыла на поверхность, я не видел в воде ничего, кроме стрелы, выписывающей круги. Может, это оттого, что я наблюдал с берега, решил я. Чтобы в следующий раз не пропустить всех деталей ловли от начала до конца, я вошел в воду и присоединился к Мак-Турку. Мы немного постояли молча в ожидании, и вдруг Мак-Турк сказал мне:

— Вон там… Вон, у той коряги, видишь?

Я взглянул туда — нет, ничего не вижу! Поверхность воды, похожая на старое зеркало, оставалась недвижной. Но Мак-Турку дано было разглядеть, что под нею скрывается! Он снова поднял лук, снова раздался голос тетивы — и вот уже вторая рыбина, пораженная метким выстрелом, всплывает на поверхность. Мак-Турк еще трижды на моих глазах поднимал лук — и ни разу мне не удавалось увидеть рыбу, пока она, пронзенная стрелою, не всплывала наверх. Многолетняя практика обострила его зрение до чрезвычайности — он мог разглядеть под водою едва заметную тень, указывающую местоположение рыбы, определить направление ее движения, сделать поправку на оптический обман — и пустить стрелу точно в цель, прежде чем я вообще успевал заметить какое-либо шевеление.

Когда мы вернулись к отмели, где стояло наше суденышко, Мак-Турк ненадолго предоставил нас самим себе. Мы с Бобом сочли, что наилучшим развлечением будет поискать еще черепашьих яиц, но напрасно. Я решил хоть наплаваться всласть. Песчаная отмель здесь плавно понижалась, так что глубина едва ли превышала шесть футов. Место выглядело вполне безопасным для купания, и Боб решил последовать моему примеру. Вскоре он подозвал меня на мелководье и гордым жестом указал на какие-то большие круглые углубления в песке. Словно сама природа приготовила для тебя ванну — сядешь в такую, по подбородок в воде — и наслаждайся жизнью. Так мы и сделали: выбрали себе ямы поудобнее, разлеглись и даже радостно запели. Наплескавшись всласть, мы выбрались на солнце и принялись скакать по песку, чтобы обсохнуть — если бы кто-нибудь видел нас, то решил бы, что это двое полоумных дикарей. Когда мы уже стали одеваться, возвратился Мак-Турк, и я поведал ему, какое мы открыли на отмели чудесное место для купания.

— А те ямы, которые нашел Боб, как нарочно для нас сделаны, — сказал я. — Сидишь себе по подбородок в воде… Блаженство!

— Какие еще ямы? — переспросил Мак-Турк.

— Да вон, в песке, — объяснил Боб. — Похожи на лунные кратеры.

— Как?! — вопросил Мак-Турк. — И вы в них сидели?!

— Ну да, — радостно подтвердил Боб.

— А что тут такого? — спросил я.

— Такого ничего. Просто если вы думаете, что электрические скаты нарочно приготовили их вам на потеху, то жестоко ошибаетесь. Они это для себя устроили. Хорошо хоть не застали их дома. Уселись бы одним местом на ската, мигом узнали бы, кто там хозяин.

Я глянул на Боба.

— А… они крупные? — заерзав, спросил он.

— Да, обычно яму под себя подгоняют, — ответил Мак-Турк.

— Ничего себе! Я сидел в яме чуть не с ванну величиной, — сказал я.

— Ну да, — сказал Мак-Турк. — Встречаются и такие…

Мы пошли к нашему суденышку, потеряв дар речи.

Когда мы возвращались обратно вверх по течению, взяв курс на Каранамбо, заходящее солнце превратило реку в сияющую дорожку из расплавленной меди. Над нею, словно облако, летели стаи белоснежных цапель. В безмолвных плесах играли рыбы; прыжок — и только волны ряби расходятся золотыми кругами по воде. Наконец ялик завернул за последний поворот и подошел к своей стоянке среди всей этой разномастной флотилии. Мотор еще пару раз чихнул и замер, над рекой вновь воцарилась тишина, которую нарушали лишь хриплые лающие голоса крупных жаб на противоположном берегу.

— Ну что, хотите еще поплавать? — спросил Мак-Турк, когда мы выбрались на берег.

Я взглянул на освещенную сумеречным светом реку.

— Как, прямо здесь? — спросил я.

— Ну да, я всегда купаюсь здесь.

— Ну, а пираньи?

— Да нет, здесь можно не опасаться.