Эрик Кольер - Трое против дебрей Страница 19

Лала никогда не упоминала о рыбах-скво, так как в ее время их почти не было. Но зато тогда не было недостатка в форели. Она рассказывала мне, как индейцы забрасывали свои рыболовные сети через узкое устье ручья Мелдрам и вытаскивали их на следующее утро тяжелыми от жирных розовых форелей. Позднее, когда мы осматривали берега ручья в поисках следов норки или других пушных зверей, мы не раз встречали разбухшие от воды остатки деревянных плотов, на которых плавали когда-то индейские рыбаки. Но все это было в золотые для бобров времена, когда озера не мелели и каждое лето быстрый холодный поток бежал через плотины, а в ручье от его истоков до устья всегда было сколько угодно свежей, проточной воды. После истребления бобров и оскудения запасов воды в запрудах ручей обмелел, и русло его во многих местах пересохло. Исчез чистый

прохладный поток, и форель погибла. С исчезновением форели размножилась рыба-скво, заполнив освободившееся место.

Однажды вечером, примостившись на бревне у хижины и думая все о том же, я небрежно спросил Лилиан:

— Как ты думаешь, наступит ли день, когда мы с тобой сможем спуститься к ручью, забросить удочку и вытащить много форелей?

Лилиан расчесывала волосы, аккуратно заплетая их на ночь. И только закончив этот труд и будучи вполне удовлетворенной его результатами, она, наконец, ответила:

— Да, если вернутся бобры.

Что-то в тоне ее ответа заставило меня внимательно посмот реть на нее и сказать:

— Ты действительно думаешь, что бобры когда-нибудь вер нутся?

Она ответила мне с глубокой серьезностью:

— Конечно, да. А разве ты так не думаешь?

Глава VII

Был ясный жаркий июльский полдень. Визи стоял у высох шего тополя а нескольких ярдах от хижины и смотрел, как дятел то скрывался в дупле, то вылетал из него за личинками и всякой другой пищей для птенцов. Внезапно он отвернулся от дерева и опрометью бросился к хижине. Он подбежал к двери, пыхтя и задыхаясь, с выпученными глазами. Затем, посмотрев назад через плечо, произнес:

— Какой-то приехал.

Из леса показался всадник. Он постоял несколько секунд у края поляны, как бы раздумывая, ехать дальше или вернуться в лес. Я решил за него этот вопрос, махнув ему рукой и закричав: «Алло!» Успокоив лошадь, которая, увидев меня, встала на дыбы, всадник подъехал к хижине.

Наш посетитель был чистокровным индейцем, которого я когда-то встречал в Риск-Крике. Как я узнал позже, он жил в анигамской резервации, расположенной далеко к западу от озера Мелдрам. На нем были лосевые штаны и куртка из оленьей кожи с бахромой на плечах и на рукавах. Куртка была безупречно чистой, если не считать одного или двух пятен крови на правом рукаве. Происхождение этих пятен было вполне понятно, так как позади его седла висела туша только что убитого оленя. Это был низко рослый коренастый человек с непроницаемым выражением лица.

Улыбнувшись в знак приветствия, я показал на дерево и сказал: «Скоро будем есть. Привяжи лошадь сюда и садись с нами».

Сфинксоподобное лицо индейца расплылось в улыбке.

— Спасибо, — пробормотал он, слезая с седла. По-видимому, наш гость был не из болтливых. Индейцы из

Чилкотина не слишком словоохотливы, когда им приходится объясняться хотя бы на очень примитивном английском языке. Наша отнюдь не оживленная беседа была ограничена вопросами охоты.

— Много следы койот есть на дно ручья, — начал я, пытаясь развязать язык моего гостя.

— Твоя правильна! Койот-шлюха убивай маленький гусь, утка, когда вода в ручей нету.

Хотя индеец не понимал подлинного значения слова «шлюха», которое белые ввели в его словарь, он чувствовал, что это что-то плохое.

После нескольких секунд глубокого раздумья индеец спросил:

— Тебе думай, сколько мех продавец давай за койот шкура, когда очень хороший шкура?

Я усмехнулся.

— Продавец обманывай охотник, как черт. Если светлый гладкий шкура стоить десять доллар, торговец в лавка товар давай на семь доллар.

Теперь засмеялся индеец.

— Да, да. Мех торговец-шлюха, многа обманывай. Взглянув на убитого оленя, я спросил:

— Твоя много смотри следы олень в лес, где твоя ходи? Он утвердительно кивнул головой:

— Очень многа. Он ходи по ручей. Ищи вода. Муха, черт, кусай олень. Он ходи в вода. Весь там, один голова смотри. Муха кусай нету.

Даже в беседе с индейцем нельзя избежать слова «вода», если речь идет о жизни в лесной глуши. Только в воде может олень спастись летом от мух. Почти целый день он лежит в ручье или озере, выставив из воды лишь нос и уши. И только когда сгуща ются сумерки и палящий зной сменяется вечерней прохладой, олень вылезает из воды и идет пастись в лес.

Индеец наелся до отвала и пробормотал «спасибо», когда я протянул ему через стол табак и папиросную бумагу. Он долго и сосредоточенно дымил, а в редких паузах между его затяжками мы перебросились еще несколькими словами об оленях, о лосях и о всякой другой добыче охотников в здешних лесах. Мясо — основа всей жизни чилкотинских индейцев. Без денег он может обходиться неделями, однако мясо нужно ему и его семье на каждой ночной стоянке. Поэтому все его мысли были сосредоточены главным образом на мясе. Мы сами понемногу усваивали жизненную философию индейцев. И такой образ мыслей имел вполне достаточные основания.

Теперь, когда индеец познакомился с нами, он не торопился уходить. Выкурив папиросу, он вышел из хижины и примостился на бревне, бросая беглые взгляды на хижину и фургон, на меня, Лилиан и Визи. Может быть, его и интересовало, почему мы здесь живем и чем занимаемся, но он не удосужился спросить об этом. Наконец он поднялся и сказал:

— Теперь моя лагерь ходи.

Тут у меня прорвалось любопытство, присущее белым.

— Где же твой лагерь? — спросил я.

Ткнув пальцем куда-то на север, он пробормотал: «Там». И поскольку это «там» было окружено несколькими сотнями тысяч акров леса, болот и изрытых котловинами лугов, его ответ нисколько не удовлетворил мое любопытство.

Мы не могли полностью порвать связь с внешним миром. Это было бы несправедливо по отношению к Визи. Он имел право знать, что на свете есть другие люди, кроме его отца и матери. Поэтому раз в месяц я снимал с пастбища рабочих лошадей, впрягал их в фургон, и мы ехали в Риск-Крик.

Наши редкие поездки на почту доставляли Визи огромное удовольствие, так как с ними всегда была связана покупка кон фет. Мы никогда не отказывали ему в этом, хотя это и было в ущерб нашим и без того скудным средствам. Детство имеет свои права, и даже индейские ребята хорошо знали большие деревян ные банки с конфетами, стоявшие у торговца под прилавком. Покупка производилась следующим способом: малыш засовывал палец в рот и со стуком клал другой рукой на прилавок пяти- или десятицентовую монету. Зимой монету могла заменить шкурка ласки.