Владислав Акимов - Вне закона Страница 2

До Журавлей оставалось километра два, когда высоко над Сашкиной головой с характерным шелестом пролетел молодой глухарь. Следя за его стремительным полетом, Сашка вспомнил слова отца. Где-то близко здесь была речка Говоруха, а за ней ток. Сашка некоторое время в нерешительности стоял на дороге, но вдруг, заметив в нескольких шагах от себя квартальный столб, быстро пошел к нему. С севера на юг дорогу пересекала просека, та самая, о которой говорил отец.

Не раздумывая более ни минуты, Сашка свернул на квартальную.

Через полчаса просека скатилась под гору, запуталась в разлапистом вершиннике растущих в логу сосен, затерялась и только на другом берегу Говорухи, разорвав сосновое мелколесье, светлой полоской убежала дальше на юг.

Сашка спустился к речке, стал поднимать голенища сапог, и тут увидел волчьи следы.

Они шли от речки в угор и обратно. Сердце молодого охотника екнуло…

Старое логово, по словам отца, было в отвершке, впадающем в Говоруху чуть выше просеки. Сашка перешел речку и внимательно осмотрел тропу. Следы некоторое время шли по ней, потом круто сворачивали, уходя вверх по логу. На спрессованной снегом прошлогодней траве от волчьих лап оставались вмятины. Очевидно, волчья тропа вела к логову. За сеткой ольховника виднелся черный мыс ельника, отделяющий Говоруху от впадающего в нее отвершка. Стало быть, логово могло быть совсем близко. Словно в подтверждение этого, с отвершка отчетливо донеслась сорочья стрекотня.

Сняв с плеча «тулку», Сашка добыл из патронташа единственный картечный патрон и, вложив его в левый ствол, осторожно пошел вверх по речке.

Перед старой поваленной сосной он остановился. Следы через узкую и чистую мочажину вели вправо, в отвершек, и исчезали в зарослях малинника и смородинника. Дальше отвершек двумя ложками, сплошь поросшими ольховником и черемушником, уходил в лесистый угор. Меж этих ложков возвышался крутой, поросший сосновым подлеском взлобок. На одинокой суха́ре-сосне, торчавшей среди мелколесья, без умолку стрекотала сорока. Ее товарка подавала голос откуда-то снизу, из лога. Там же, надрывисто и противно, керкали сойки.

Внимательно оглядевшись по сторонам и не найдя лучшего подхода к сосновой рёлке, Сашка пошел прямо в малинник. Поняв, что быть незамеченным в этих зарослях невозможно, он стал торопиться. Продравшись через малинник, кусты и завалы, он, наконец, оказался у самой рёлки.

Под корнями старой сосны, распластав во всю длину мощное тело, на боку лежала волчица. Восемь волчат беспокойно ерзали под ее брюхом. С тех пор, как матерый перетаскал на логово последние запасы лосятины, стало голодно.

Отец, как и прежде, каждую ночь уходил на промысел, но когда возвращался утром, то обычно отрыгивал лишь жалкие останки мышей, кротов или какой-нибудь пернатой мелкоты и только изредка радовал свое семейство мясом зайчишки, косача или, в лучшем случае, дворовой собачонки. Волчица становилась все раздражительней. Часто, глядя на ее белый оскал, матерый поджимал хвост, уходил в сторону и, такой же, как она, голодный, устраивался на лежку.

Меж тем волчата росли и крепли не по дням, а по часам. Зачуяв приход отца, они кучей выкатывались из гнезда и, толкая друг друга, падая и спотыкаясь, кубарем неслись навстречу.

Волчица голодала. Ее тянуло вслед уходящему на охоту матерому. Она уже несколько дней порывалась идти за ним, но каждый раз, отойдя от логова, в нерешительности останавливалась, а потом снова возвращалась обратно.

Так и сегодня. Перейдя отвершек, волчица долго стояла на чистом, чуть посветлевшем в лесных сумерках, покосе, как раз напротив логова. Волчата вели себя спокойно. Где-то за Говорухой монотонно боботал заяц, и совсем далеко, еле слышно, ему отвечал таким же плаксивым призывом другой. Острые уши волчицы жадно ловили манящие звуки. Но и сегодня она не пошла на охоту. Прихватив в кромке покоса зазевавшуюся мышку, спустилась в распадок, долго лакала студеную воду и на рысях вернулась к гнезду.

Невесть откуда, бесшумно нырнув к самой поляне и так же легко взмыв вверх, к логову явилась сорока. Плавно покачиваясь на ветке черемушки, она, внимательно оглядев волчье семейство сначала одним, затем другим глазом и, не заметив опасности, блеснув белой манишкой, спокойно опустилась на землю. Волчица ощерилась и, не поднимая головы, продолжала наблюдать за непрошеной гостьей. Когда, поскакав взад-вперед по поляне, сорока, наконец, взгромоздилась на лосином копыте и резко тюкнула по голой кости клювом, терпенье волчицы лопнуло. Она вскочила, сунулась в сторону разом взлетевшей на черемушку нахальной птицы и, не глядя на нее, но продолжая щериться, с опущенной головой побрела на полянку. Следом за матерью, переваливаясь друг через друга, тащились волчата. Сердито лязгнув на них зубами, волчица в одиночестве разлеглась на поляне. Над ее головой, нервно дергая хвостом, сидела и стрекотала разобиженная сорока.

Начинался обычный день голодного ожидания.

Побарахтавшись на поляне, волчата один за другим уволоклись в гнездо, свалились там в кучу и быстро уснули. На поляне перед носом матери продолжали возню только два самых здоровых и неугомонных волчонка. Первенец выводка, лобастый кобелек, в другом крепыше светло-серого окраса нашел достойного друга. Как-то само собой они стали неразлучны. Появившись на свет раньше других, лобастый и бусый первыми вкусили сладость материнского молока, первыми увидели проглянувшее через сосновый лапняк яркое солнышко, легко добились превосходства среди братьев и сестер. Волчата часто и по любому случаю грызлись, но, когда кончалась очередная баталия, они вместе устало брели в гнездо и, уткнувшись там друг в дружку носами, мирно посапывали до следующей драки.

Сегодня причиной раздора было глухариное перо. Соперники, урча и посапывая, вцепившись в него зубами, таскали друг друга по всей поляне. Они совсем выдохлись и готовы были в любую минуту бросить измочаленную игрушку, когда к логову подобралась беда.

Первой о ее приближении известила сорока. Взлетев на свой наблюдательный пост — сухую сосну, она разразилась неистовым тревожным стрекотанием.

Дремавшая волчица вскочила на ноги. Перепуганные ее порывом волчата отвалились в разные стороны и, сидя на поляне с широко расставленными передними лапками, испуганно скособочив мордашки, во все глаза глядели на мать. А та стояла без единого движения, как высеченное из серого камня изваяние. Ее высоко поднятая голова была обращена в сторону Говорухи. Оттуда шел страшный и беспощадный враг — человек.