Михаил Заборский - Рыбьи дорожки Страница 2

Поплавок плывет быстро, иногда ныряет и снова выскакивает из воды, цепляясь за случайные камушки. Вот он исчез и не выходит наверх, будто его что-то засосало. Подсекайте! Есть!..

Один за другим попадаются на крючок упругие, верткие, с висячими, как у запорожцев, усами золотоглазые пескари. Рыболов ставит невдалеке от себя в воду корзинку, опустив в нее тяжелый камень, чтобы не унесло течением. Корзинку можно не накрывать — пескари все равно не уйдут, они не выскакивают из садка, как, например, плотва. Пескари упрямо жмутся ко дну корзинки, стремясь залезть под камень и высовывая из-под него темные хвостики.

Прекрасная все-таки рыба — пескарь: бесхитростная, простая, истинный друг рыбацкой юности!

…Уж если пошло на откровенность — лично я многим обязан пескариной породе. Бережно храню я в «сундучке воспоминаний» далекую памятку, как озорные пресненские мальчишки — голодные, шумные, хлопотливые — торопились к вечеру на городской пруд, теперь принадлежащий Московскому зоопарку. Дощатый забор, отделявший этот небольшой водоем от улицы, был разобран на дрова — с топливом в те времена была беда, — и рыболовы, все больше усатые хмурые пожилые дяди, тесно сидели на узеньком, проросшем травой тротуаре, совсем рядом с линией трамвая. Надо было пристроиться где-нибудь рядом и получить право забросить удочку в зеленоватую, покрытую ряской воду. Клевали здесь одни пескари, другой рыбы почему-то не попадалось. Но и это была великая ценность. Выудишь десяток-два пескарей — значит, есть уже какой-то суп, похлебка, «приварок», роскошное пополнение скудного ужина.

Пескари клюют на удочку с самой ранней весны и почти до ледостава, мало меняя свои повадки, разве только с похолоданием воды стайки их перемещаются на более глубокие места. Они любят свет, и мне никогда не приходилось ловить их ночью. Наверное, по ночам они отдыхают где-нибудь в заводях или под берегами. Ночью на песчаных отмелях за пескарей «работают» ерши.

Пескари водятся всюду, где не так уж глубоко и свежа вода. Они попадаются в ключевых прудах, но там ловля их более прозаична: закинул червяка на дно и сиди, ожидай поклевки. Такой прудовый житель подойдет, «тюкнет» раза два и только после этого потянет поплавок вниз.

Существует два вида пескарей: черныш и синец. Первый крупнее, темнее по окраске и более боек. Второй светлее, прозрачнее и чаще всего мелок до жалости. А что вообще, по совести сказать, размеры пескаря? Ничтожество! Правда, много лет назад в Москве-реке был пойман пескарь, вызвавший среди столичных рыболовов целый переполох. Гигант — он вывесил четыреста граммов и своим весом вошел в историю.

Пескарь малоразборчив в пище, и его можно ловить на любого червяка. Можно ловить и на мотыля — тоже клюет. На хлеб пескари берут редко, видимо только очень оголодавшие.

Пескари очень вкусны, особенно жареные и слегка подсушенные. Вкус пескаря оценивает и большинство подводных хищников: судак, голавль, щука, а что касается окуня, то для него пескарь — первое лакомство. Поэтому среди рыболовов пескарь слывет отличным живцом и эту славу вполне оправдывает. Ловят пескаря и зимой — подо льдом в омутках небольших речонок, поблизости от перекатов.

Гольян

Речушку называли Никшей. Она протекала в лесном овраге, по каменистому ложу, узенькая, всюду доступная броду, быстрая, говорливая, с очень чистой студеной водой.

После весеннего паводка в Никше оставались только гольяны — рыбки с красными животиками, синими спинками, зелеными бочками и желтыми глазками, словом, такой пестрой расцветки, которую не часто встретишь и у чужестранных теплолюбивых обитателей аквариума. Но гольяны были наши — отечественные, костромские.

Скользкие нежные мелкочешуйчатые гольянчики не достигали крупных размеров. В общем, когда в Никшу случайно заплыл одинокий щуренок, не превышавший длиной столового ножика, он показался таким великаном по сравнению с гольянчиками, что дележ добычи кончился отчаянной потасовкой.

Гольяны были шустрые, но не пугливые рыбки, плававшие стайками. Те, что побольше, придерживались дна, а сверху их сопровождала совершенная уже мелочь. Иногда они начинали охоту за мошкарой, чем оживляли эту несколько суровую родниковую речушку, на берегах которой было сумеречно даже в безоблачный летний полдень.

Поначалу гольянчики подбирались к самым нашим ногам, когда мы, поеживаясь, бродили в холодной до озноба воде, и тыкались носиками меж пальцев. И только после очень резких наших движений стайка рассыпалась и рыбки исчезали, укрываясь меж камушков или под колеблющимися лентами ярко-зеленых шелковистых водорослей.

Гольянчики ловились в крохотных омутках. Это были рыбки, клевавшие отлично на любую насадку: червяка, муху, хлебный шарик. Очень прожорливые, они бросались на все, что попадало в воду. Даже приходилось вытаскивать гольянов, не зацепившихся за крючок, а просто висевших на куске червяка, вот до чего жадны!

И все же нам никогда не удавалось наудить гольянов столько, чтобы это выглядело как порядочный улов… А нам почему-то хотелось поймать их сразу и много.

К середине июня гольянчики начали сбиваться в еще более густые стайки, так что иногда казалось — само дно речушки шевелится вместе с рыбой. Но брать на удочку они почему-то перестали. Удивленные необычным зрелищем, мы решили изменить способ ловли. Разжившись куском старого сетевого «полотна» с самыми мелкими ячейками, мы изготовили наметку — большой треугольный сачок, в мотню которого положили тяжелый круглый голыш.

Затем, выбрав узенький перекатик, мы плотно заложили его с обеих сторон камнями и заплели хворостом. А оставшуюся протоку загородили наметкой. Вот уж теперь гольянчикам оказалось совершенно некуда деваться. А дальше оставались пустяки: один удерживал наметку, а остальные с гиканьем и свистом, хлопая по воде палками, переворачивая ногами камни, загоняли в наметку рыбу. Так из рыболовов-любителей мы превратились в истребителей природы.

В первый же раз мы наловили почти полный бурак — берестяное ведро рыбы. Разгоревшаяся алчность умножила наши усилия, и мы настроили по Никше ряд запруд, или, по-здешнему, езов.

Мы так налегли на ловлю гольянчиков, что недели через две считали удачей, если к концу охоты удавалось закрыть пойманной рыбой донышко бурака.

Но вот однажды в разгар шумной, уже малодобычливой ловли затрещали сучья, раздвинулись ближние кусты, и на лесную полянку, покряхтывая, вылез чудаковатый старичок, бывший начальник сельской почты Александр Петрович, или, как мы его звали за глаза, Са́са Пе́та. Наверное, он поспешил сюда, услышав наши крики. Александр Петрович был в форменной чиновничьей фуражке и черном плаще без рукавов, скрепленном ниже плеч латунной цепочкой, концы которой удерживали в пасти две обшарпанные львиные морды.