М. Эльберд - Воспоминания охотничьей собаки Страница 20

Я тихо зарычала от возбуждения и натянула поводок. Лесничий остановился, с трудом переводя дух. Я обернулась и посмотрела ему в лицо. Он о чем-то задумался. Потом долго глядел на меня. Наконец, принял какое-то решение и отстегнул поводок.

Значит, все-таки охота?

Я бежала, стараясь, пока не увижу зверя, производить поменьше шума. Недалеко от того места, где я наткнулась на следы, кабан круто завернул влево, и теперь отпечатки его копыт вели туда, где недавно прогремел выстрел. Кажется, и хозяин шел туда же, только не по моему пути, а по более короткому — напрямик, без всяких поворотов. Я, конечно, видеть его уже не могла, но знала, что Лесничий угадает верное направление.

Кабан часто останавливался: наверное, прислушивался и нюхал воздух. Уже недалеко от дороги он основательно покопался в земле. Затем дальше пошел.

Сейчас, еще чуть-чуть, еще минутку, и я его уви…

Ба-бах! — выстрел совсем рядом.

Неужели хозяин? Нет, не мог он так быстро успеть. Да и не его это карабин — звук совсем другой.

Я пробегаю несколько шагов, и вот какая картина открывается перед моими глазами. Лежит мой кабан, а возле него топчутся двое незнакомых людей с ружьями. Они меня пока не видят, а я остановилась за кустом волчьей ягоды и наблюдаю.

Чужие люди в наш лес сами не ходят. Если и бывают незнакомые, то только во время сезона, да и не иначе, как вместе с Лесничим, а то и с Директором. Тут что-то не так. Не по правилам. Я вспомнила непонятную озабоченность Лесничего, его тревожный взгляд, его слова «теперь мы их упустим». Ну, как это я, дура старая, сразу не догадалась! Браконьеры! Вот кого я не должна упускать! Раньше мне не приходилось встречаться с ними, но слышать-то я про них слышала!

Один из браконьеров уселся верхом на тушу кабана, другой порылся в рюкзаке, вынул бутылку и стал ее откупоривать. Вот когда в моей душе поднял голову гнев и встало на дыбы справедливое негодование. Лежит убитый секач. Тот самый секач, которого я всегда стремилась загнать и выставить на хорошего охотника. Он был моим злейшим врагом. Ни о чем я так не мечтала, как когда-нибудь всласть потрепать его за мертвый загривок. Но сейчас я жалела о смерти моего врага. К нам в лес пришли чужие люди, убили кабана и украли у меня страстную мечту, ради которой я жила от сезона к сезону.

Я воинственно лаю и бросаюсь вперед. Чужие люди испуганно вздрагивают и оглядываются. Один роняет бутылку, другой — тот, что сидит на кабане, вскидывает ружье и целит в меня. Конец?! Вот так прямо в мой лоб и будет выпущена пуля?! Но если я даже уверена в неминуемой гибели, отступать все равно не могу. Иначе я не Картечь… И вдруг кабан мощным неожиданным прыжком вскакивает на ноги — в эту секунду рявкает выстрел — и бежит прочь! Браконьер вопит от страха, бросает ружье и, после трех-четырех кабаньих скачков, летит кувырком с крутой звериной спины. Чуть обалдевшая от звука выстрела и ударившей в ноздри пороховой гари, я сажусь на землю, мотаю головой. Цела? Невредима?

Браконьер лежит ничком, уткнувшись носом в снег, простроченный как раз на этом месте красными каплями кабаньей крови. Его приятель, как бы очнувшись, бросается к своему ружью, прислоненному к дереву, но тут снова раздается выстрел. Приклад браконьерского ружья разлетается в щепки, стволы падают в снег. Это сказал свое горячее слово карабин Лесничего. А вот и хозяин. Подбегает, тяжело дыша, пот с него так и льет. Хочет что-то сказать и не может, только руками размахивает, но и это ему трудно делать, тем более, в одной из них карабин.

Лежавший на земле человек начал медленно подниматься. Второй браконьер подхватил валявшееся в снегу ружье, которое стреляло по мне, и пустился наутек. Я хотела его догнать, но Лесничий не позволил.

— Не надо, Картечь! Сиди спокойно, умница ты моя, — говорил он, крепко держась за мой ошейник. — Не надо, ведь убьют же! И как я тебя одну отпустил!

Сквозь стволы деревьев была видна узкая дорога. Браконьер выскочил на нее и шумно затопал между колеями. Скрылся…

А этот — ух как мне хотелось укусить его! — встал, покачиваясь, на негнущиеся ноги и выругался:

— Ну, кабан! Ну, сволочь!

— Сами вы сволочи! — сказал хозяин. — Чего стоишь? Иди к дороге!

Когда мы вышли на дорогу, то сразу услышали мерное гудение автомобильного мотора. Затем — о, господи, кончится это сегодня или нет?! — снова треск выстрела! Гул двигателя спустя несколько мгновений оборвался.

— Неужели в Хасана! — вырвалось у хозяина. — А ну, бегом! — Он толкнул браконьера в спину. Тот, прихрамывая, засеменил вперед.

За вторым поворотом мы увидели заляпанную грязью машину и Хасана, громко причитавшего и грозившего кому-то длинной железякой.

— Хасан! Ты целый? — крикнул Лесничий еще издали.

— «Целый! Целый!» — с раздражением передразнил Хасан. — Гады такие! В людей стреляют! Вот смотри. — Он показал на левое переднее колесо, — еще немного — и прямо в меня!

Колесо, пробитое пулей, было спущено.

— Ну, слана аллаху! — выдохнул хозяин. — Значит, он не в тебя, а в покрышку стрелял.

— «В покрышку, в покрышку!» — не унимался Хасан. — Откуда ты знаешь? Он, конечно, просто промазал и все! Тут каких-то полметра — и нет Хасана. — Он горько рассмеялся и добавил плачущим голосом:

— Крышка не покрышке, а шоферу!

— Ну, ладно, — сухо ответил Лесничий, — меняй колесо и поедем. Никуда тот парень не денется. Его дружок, которого он бросил, в наших руках.

Хасан вытащил инструменты и, недовольно ворча, начал снимать колесо. Его руки дрожали.

— Ничего я вам не скажу! — ни с того ни с сего угрюмо пробубнил задержанный браконьер.

— Тебя пока ни о чем и не спрашивают, — оборвал его Лесничий. — А когда станут спрашивать, все скажешь. Ничего не утаишь.

— Отпусти…

— К жене и детям, да? А может, к маме и папе? Лезь в машину! Быстро! Кому сказано?!

Лесничий с браконьером — на заднем сиденье, я — на переднем. До усадьбы лесничества доехали благополучно.

Меня водворили на мое место. Браконьера повели в контору. Что там было дальше, я не знаю.

Уже после обеда, когда мне позволили послоняться по двору, я оказалась случайной свидетельницей разговора Лесничего и шофера Хасана.

Хозяин стоял на ступеньках конторы, когда шофер твердой походкой приблизился к нему и вручил листок бумаги.

— Все, товарищ Лесничий! — сказал Хасан торжественным голосом. — С этого дня я больше не ваш шофер!

— Ты что выдумал? — Лесничий пробежал глазами бумажку. — Почему?

— А потому, что у меня жена — молодая и красивая. Очень красивая! — Хасан чуть не плакал. — Ведь если я погибну на этой проклятой работе, кто-нибудь обязательно на ней женится!