Аркадий Фидлер - Зов Амазонки Страница 21

На следующий день я увидел эстонца. Вечером на стоянке к нам на палубу поднялся истощенный, жалкий человек с изможденным лицом и ввалившимися глазами. Он хочет купить хинина для уколов против малярии. Видимо, болезнь изнурила его до последней степени и хинин единственное спасение.

— Сколько стоит хинин? — спросил несчастный.

— Четыре соля, — ответил Ларсен.

— У меня только три соля, — грустно проговорил больной.

— Значит, ты не получишь хинина. Либо, — и Ларсен с издевкой смотрит в запавшие глаза пришельца, — попроси, чтобы в третьем классе чоло и индейцы устроили для тебя складчину…

Этого издевательства эстонец не выдерживает, он впадает в неистовство. Он извергает по адресу Ларсена самые страшные ругательства, которые тот выслушивает с поразительным спокойствием. Затем Ларсен велит своим матросам вышвырнуть несчастного.

— Я заплачу за него, — говорю я Ларсену, желая прервать эту тяжелую сцену.

Капитан посмотрел на меня острым уничтожающим взглядом и прошипел:

— Смотрите лучше за своим носом, а в чужие дела не суйтесь!

Обезумевший эстонец стоит уже на берегу, продолжая осыпать руганью я проклятиями капитана и весь пароход. Пока мы медленно отчаливаем, вопли и ругань несчастного доносятся с берега.

Густые лесные заросли скрывают от наших глаз эстонца, и создается страшное впечатление, будто сам лес шлет проклятья капитану, пароходу и всем на свете лекарствам.

С нескрываемым удовольствием Ларсен прислушивается к брани, доносящейся с берега, затем разражается неистовым, издевательским смехом. Этот смех как бы ответ цивилизованного мира тропическому лесу.

С тяжелым сердцем я возвращаюсь в свою каюту. Наступают сумерки, и на палубе первые пауки уже плетут свои сети.

33. КУМАРИЯ

Однажды на рассвете юнга шумно распахивает дверь нашей каюты и будит нас криком:

— Вставайте! Подходим к Кумарии!

Это слово звучит как призыв, как лозунг. Мы срываемся с коек. Наконец-то после долгих недель бродяжничанья я добрался до Кумарии, цели моего путешествия. Кумария лежит примерно в тысяче восьмистах километров вверх от Икитоса. Что же это такое — Кумария? Река шириной почти в километр — дикая, необузданная, с кипящими водоворотами, берег высотой в несколько метров — а в иных местах и в полтора десятка метров, — широкая поляна, окаймленная лесом, на поляне десяток-два хижин, сложенных из дикого сахарного тростника, и один низкий, просторный каменный дом. Это асьенда итальянца Дольче.

Кумария — это кладбище несбыточных польских надежд. Привлеченные заманчивыми обещаниями, колонисты из Польши пришли сюда, мечтая о лучшем завтрашнем дне. Но они потерпели поражение. Не выдержав тяжелых условий жизни, созданных враждебной пущей и плохой организованностью, они бежали обратно, все побросав, потеряв все свое достояние. Лишь несколько человек осталось здесь.

Кумария — это клокочущий буйный тропический лес. Ослепительные бабочки, ядовитые насекомые, прекрасные орхидеи, диковинные млекопитающие, ленивцы50, змеи. Сплошной клубок растений. Тысячи неизведанных впечатлений, прославившееся, безудержное пиршество природы! Приснившийся рай. Да, здесь, наконец, я доберусь до самого сердца лесов.

Я нахожусь на юго-западной окраине величайших в мире влажных тропических лесов. Если по воздуху отправиться отсюда в направлении Пара, то пришлось бы пролететь три тысячи километров над сплошной гущей лесов. Если на север, до венесуэльских саванн, то полторы тысячи километров такого же леса. Только на западе лес кончается недалеко отсюда, всего в двухстах-трехстах километрах на высокогорных пунах51 Анд.

На «Синчи Рока» застопорили машины. Краснокожий матрос сбросил трап. Медленно, почти торжественно мы выходим на берег. На берегу стоит одинокое дерево, покрытое фиолетовыми цветами. На дереве сидит диковинная птица — черный тукан с огромным, апельсинового цвета, клювом почти такой же величины, как и вся птица. Это диво приветствует нас громким карканьем, похожим на карканье нашей вороны.

В Чикиньо просыпается охотник. Он вытаскивает из кармана пращу и хочет прицелиться в птицу.

— Оставь ее в покое! — говорю я. — Лучше помоги мне вытащить тюки.

Тукан будто и впрямь приветствовал нас. Пока мы вытаскивали тюки, он не переставал каркать, и только тогда, когда Чикиньо прицелился в него, он замолчал и улетел в лес.

Этот носатый феномен — яркий символ чудовищности леса, настоящий предвестник тех чудес, которые нас поджидают в лесных чащах.

34. ДЕЛЬФИНЫ

— На реке туман! — этими словами разбудил меня мой слуга, препаратор, охотник, вообще моя правая рука — Педро Чухутали. Он метис, мать его была индианкой племени кечуа.

— Валентин пришел? — спрашиваю я, одеваясь.

— Нет еще! — отвечает Педро пренебрежительно.

Антипатия Педро к Валентину — наболевший вопрос в нашей маленькой семье. Педро приехал в Икитос вместе со мной. За несколько месяцев совместной работы я успел полюбить его. Это был услужливый, деликатный, хотя и несколько замкнутый друг.

Когда мы две недели тому назад прибыли в Кумарию, у меня оказалось столько работы по составлению коллекций, что пришлось пригласить еще одного помощника — Валентина, молодого метиса из племени кампа. Педро был значительно старше Валентина и многим опытнее его в деле коллекционирования насекомых, чем он ужасно гордился. Это забавное соперничанье создавало постоянные конфликты. Много труда пришлось потратить, прежде чем удалось наладить отношения между двумя моими товарищами.

Ночью река опять поднялась, — когда же, наконец, Укаяли остановится, ведь и так уже потоп! — и залила наше каноэ. Пока мы вытаскивали челнок из ила, наступил рассвет — было половина шестого утра. Наконец появился заспанный Валентин, и мы отправляемся на охоту. Я с ружьем в середине челнока, Чикиньо тут же — за мной, Валентин и Педро на носу и корме на веслах.

Туман скрывает от нас не только противоположный берег, отдаленный почти на километр, но и деревья на нашем берегу реки. Невдалеке выплыла из тумана пальма агуаче. Эта прекрасная пушистая пальма стоит как будто на страже экзотического рая. Пальма агуаче считается самым прекрасным деревом во всем Перу. Говорят, что в ней воплощено очарование заколдованной царевны инков, превращенной в пальму.

В густых зарослях за этой пальмой просыпаются первые птицы. Уже слышится сдержанное чириканье пичужек и крики попугаев. В том месте, где речка Инуя впадает в Укаяли, раздается громкое сопение. Это два речных дельфина буфео весело резвятся в воде и через каждые несколько секунд всплывают на поверхность набрать воздуху. Показываются из воды их блестящие, жирные туловища и раздаются глубокие вздохи.