Станислав Олефир - Встречи в Колымской тайге Страница 22

Наша избушка стоит в кольце заснеженных сопок, как в огромной фарфоровой чаше.

…На завтрак у нас суп из кедровок. Суп попахивает стлаником, да и мясо жестковатое. А может, мы его просто недоварили?

Куропаток мы так и не настреляли. Идем по долине, гоним табун куропаток и ни единой не добыли. Вожак у них, наверное, не только опытный, но и авторитетный. Никаких «оппозиционеров».

Лёня недоумевает, почему здесь их так много.

— Потому, что здесь нет соболя, — объясняю ему.

— Ты что, — возмущается брат, — разве соболь столько выловит?

— А сколько куропаток может поймать за месяц соболь? — спрашиваю я в ответ. — Две-три. Это не так много. Но если даже так, за год получается около тридцати.

Охотовед Игорь Зайцев сам говорил, что в Колымском бассейне более десяти тысяч соболей. Получается, куропатки ежегодно платят соболям колоссальную дань — триста тысяч штук! Не многовато ли? А лисы, рыси, горностаи, совы, росомахи, пожары, всякие болезни? Охотники, наконец! Общий баланс, как видим, не в пользу куропаток. И вот доказательство: в этой долине соболя нет, других врагов тоже мало, лоси и зайцы почти не встречаются — куропатки и размножились. Но объедят куропатки все тальники и гибнуть начнут. Не останется ни тальников, ни куропаток.

Идти все легче. Главное, не жарко. Ватные брюки в рюкзаках. Мы щеголяем в новехоньких джинсах «Мэйд ин баня». Избушка, в которой мы останавливались, когда-то была баней. Этим и объясняется ее близость к ручью. За баней мы откопали развалившийся навес, покрытый выгоревшим под солнцем брезентом. Затянули его в баню-избушку, расправили на полу. Лёня лег на брезент, я обрисовал нижнюю часть его тела древесным углем, и выкройка готова. Вырезай два одинаковых куска и сшивай. Кроили с запасом, получилось немного несуразно, но зато теперь мы живем! Шагаешь, а брезентовые штанины друг о дружку фить-фить-фить. Марш наигрывают.

Часа в три минули остов сгоревшей избушки. Скоро тянущиеся слева сопки начали проседать, и на одной из седловин открылся небольшой лесок. Под леском просматривается какой-то квадратик. Неужели это будка, о которой говорили старатели с «Горного»? Напрямик до нее километра два. Но карабкаться на сопку нет сил, и мы подаемся в обход. А здесь еще эта наледь. Уже с полчаса идем по ней. Наледь старая. Кое-где вздымаются бугры, и из отверстий этих бугров выплескивается вода, не хочет пропустить нас к седловине. Но наконец мы за наледью и, ныряя в снег по колено, направляемся вверх. Теперь хорошо видно, что под деревьями и вправду стоит будка. Доберемся, перекусим и — к лесоучастку. В бараке у нас море еды, так что за НЗ можно браться хоть сейчас. Настроение поднялось. Даже Бумка вырвалась вперед и заторопилась к перевалу. Подъем стал круче, потом неожиданно выровнялся, и мы оказались на узкой терраске. Пересекаем глубоко пропаханную в снегу борозду. Можно подумать, что тянули бревно. Это прошла выдра. След не такой давний. Но взволновало нас не это. Удивительным было то, что выдра прошла по одному и тому же следу много раз.

Неожиданно Бумка остановилась, посмотрела в нашу сторону и исчезла из поля зрения. Мы бросились ее искать и обнаружили дорогу. Бульдозер пробил ее в полутораметровом заносе, промяв и раздвинув тысячи кубометров снега. Спрыгиваем на дорогу, устраиваем на ней танцы в сопровождении песен.

Сегодня по дороге в сторону лесоучастка кто-то проехал на «Кальмаре». Вчера вечером выпала пороша, отпечатки протекторов совершенно чистые.

Здесь затишье, недалеко валяется два раздавленных ящика и кусок доски. Я предлагаю устроить привал. Пока возился с костром, Лёня ходил по дороге и изучал следы выдры.

— Ну и дорогу пробили эти бульдозеристы, — рассказывал он. — В обход ложбины пошли и чуть ли сами себе навстречу не выехали. Выдра влетела на дорогу и, наверное, полночи гоняла по кругу. Бежит, бежит, потом там, где тупик, на целину вылазит и каким-то образом снова на дороге оказывается. Ты иди посмотри, может, я что-то неправильно понимаю?

— Садись, ешь. Перекусишь, и сходим. Попутно глухарей поглядим. Кальмаристы говорили, что они здесь каждый раз глухаря поднимают. Здоровый. Там речушка какая-то и обрыв. Под обрывом у глухарей порхалище, где они камушки собирают.

Съедаем все. На ужин оставили по одному сухарю и два кусочка сахара.

23 октября

В прошлом году мой сосед Саша Фалькович поймал капканами 11 соболей, 60 горностаев, 9 белок. С ружьем он добыл 27 белок, 5 зайцев и два десятка куропаток.

Но ружьям слава и почет. Фирмы, выпускающие их, известны всякому мало-мальски грамотному охотнику: «Ремингтон», «Меркель», «Винчестер», «Шегрен», «Браунинг»… И часто в кругу товарищей где-нибудь у Щучьего озера или Лосиной пади они с величайшим наслаждением жонглируют словами: «Фронктон», «Саведж», «Голанд-Голанд», «Джейм-Пердей», «Зимсон», «Зауэр», «Динами-Нобель», «Франчи»… Правда, об отечественных ружьях многие «знатоки» почему-то умалчивают. Но я уверен, что где-нибудь в Швейцарии или Франции охотники с петушиными перьями на шляпах с таким же удовольствием потрясают слушателей, произнося мудреные слова: «ижевка» или «тулка». О ружьях слагают легенды, стихи, песни. И, наконец, хорошее ружье стоит сумасшедшие деньги.

Теперь возьмем капкан. Помню сетование директора скромного заводика, которого заставили делать капканы, а потом раскритиковали за низкое их качество. И вот этот директор прислал журналу «Охота» две фотографии. На одной капкан в сборе и его детали: дуги, основание, тарелочка, крестовина, пружина, сторожок, рычаг насторожки, вертлюг. На другой фотографии ложка, с помощью которой надевают обувь. Стоимость ложки 27 копеек, капкана — 32. И вот директор завода спрашивает, есть ли резон выпускать ему капканы, коль можно выпускать ложечки.

Мы с Лёней разобрали и отремонтировали 400 капканов. Штук 50 отошло в безнадежный брак. Более того, мы не уверены, что при 40—50-градусном морозе пружины остальных капканов не начнут рассыпаться. Сколько искалеченных зверей уходит и гибнет без толку! То вертлюг слабый, то капкан от собственного удара разорвался на части, то дужка вывалилась и выпустила зверя с искалеченной ногой. Урон не только моральный, но и материальный. За потерянную пушнину можно содержать целое конструкторское бюро…

Идем вниз по Тайному и ставим капканы. Первый же шалашик обрадовал. К нему дважды приходил соболь, съел приманку, застолбил добычливое место кучкой помета и пятнышком мочи. Соболь матерый, след крупный, глубокий. На входе в шалашик копаем ямку, выстилаем ее салфеткой и ставим настороженный капкан. В пружину закладываем гнилушку. Сжатая пружина постоянно вибрирует, и это явление может насторожить соболя. На капкан кладем салфетку и засыпаем ее соскобленным с вершины сугроба снегом. Такой снег мы называем сухим, потому что он не смерзается. Остается тщательно загладить все наши следы и разбросать приманку.

Обычно все это делаю я. Лёня на посылках. Подает лопатку, салфетки, вырубает потаск, гоняет Бумку, дает советы и указания.

Второй шалашик не привлек пока никого, кроме кедровок, а третий… Возле третьего сегодня гостила росомаха. Она спустилась с правобережных сопок, увидела шалашик, остановилась и долго рассматривала наше сооружение на расстоянии, не стала испытывать судьбу, а повернулась и затрусила вниз по Тайному.

Заметив следующий шалашик, она потопталась в десяти шагах, сделала круг, другой и только тогда приблизилась к приманке. Мясо из шалашика она выкатила лапой и съела, не оставив ни крошки.

Пробитую нами тропу уже занесло снегом, но росомаха, уловив связь между шалашиками, приманкой и нашими следами, не сходила с тропы и на шаг. Возле следующего шалашика задержалась совсем немного, проглотила хариусков, обследовала то место, где Лёня рубил сухостоины для шалашика, зачем-то покопалась под пнем… К шестому шалашику подошла не по нашим следам, а прошмыгнула через кусты. Мы восторгаемся сообразительностью зверя и одновременно проклинаем тот день и час, когда его вынесло на наш путик.

Однажды росомахи в течение двух месяцев выживали меня с отличного путика. Я потерял два десятка капканов, трех соболей, полтора десятка горностаев и несколько белок. Росомахи со своей стороны недосчитались трех самых отъявленных грабителей, ослабевшего в капкане крупного самца съели сами. И все же я был вынужден в разгар охотничьего сезона перебираться в другие места.

Приманку в следующем шалашике съели соболи. А вот в восьмом приманка осталась целой. Мы обрадовались, подумав, что росомаха решила оставить нас в покое. Почему же тогда она дважды обогнула наше сооружение и даже какое-то время сидела напротив входа? Приседаю, смотрю в шалашик. Ясненько: одну из чурок Лёня прикрутил проволокой и оставшийся длинный конец загнул вовнутрь.