Владимир Арсеньев - Встречи в тайге Страница 22

— Люди, люди!.. — закричал я не своим голосом.

Рожков и Ноздрин бросили нарты и прибежали ко мне. Тем временем я успел все рассмотреть как следует. Лыжня была вчерашняя и успела хорошо занаститься. Видно было, что по ней шел человек маленького роста, маленькими шагами, на маленьких лыжах и с палкой в руке. Если это мальчик, то, значит, человечье жилье совсем близко.

Тотчас мы направились по следу в ту сторону, куда ушел этот человек. Я старался не упустить ни одной мелочи в следах и внимательно осматривал все у себя под ногами и по сторонам. В одном месте я увидел сделанные в одну линию четыре уже замерзшие проруби — это ловили рыбу подо льдом. Немного далее еще две лыжни, совсем свежие, пересекли нам дорогу. А вот здесь кто-то совсем недавно рубил дрова.

— Люди, люди!..

Каждый из нас повторял это слово.

Протока сделала еще один поворот вправо, и вдруг перед нами совсем близко появилась небольшая юрточка из корья. Из нее вышла маленькая, сморщенная старушка с длинной трубкой.

— Би чжанге, ке-кеу-де елани агдэ ини. Бу дзяпты анчи (Я — начальник, нас три человека. Уже много дней мы ничего не ели), — сказал я ей.

Старушка сначала испугалась, но фраза, сказанная на родном языке, сразу расположила ее в нашу пользу. В это время из юрты вышла другая старушка, еще меньше ростом, еще более сморщенная и с еще более длинной трубкой. Я объяснил им, кто мы такие, как попали на Хунгари, куда идем, как нашли их по лыжне, и просил оказать нам гостеприимство. Узнав, что мы обессилели от голода, старушки засуетились и пригласили нас войти в юрту. Одна из них пошла за водой к проруби, а другая надела лыжи и с палкой в руках пошла в лес. Минут через десять она вернулась с большим куском сохатиного мяса и принялась варить обед. Другая старушка повесила над огнем чайник и стала жарить на угольях юколу.

С невероятной жадностью набросились мы на еду. Старушки угощали нас очень радушно, но убеждали не есть много сразу.

Когда первые приступы голода были утолены, я хотел со своими спутниками идти за нартами, но обе хозяйки, расспросив, где мы оставили их, предложили нам лечь спать, сказав, что нарты доставят их мужья, которые ушли на охоту еще вчера и скоро вернутся.

Не раздеваясь, я лег на мягкую хвою; отяжелевшие веки закрылись сами собой. Я слышал, как заскрипел снег под лыжами около дома (это куда-то ушли старушки), и вслед за тем я, как и мои спутники, погрузился в глубокий сон. Когда я проснулся, в юрте ярко горел огонь. Рожков и Ноздрин еще спали. По другую сторону огня против нас сидели обе старушки и мужья их, возвратившиеся с охоты. Я видел, что мы все были разуты и на ногах у нас вместо рваных унтов были надеты кабарожьи меховые чулки. Я хотел было подняться и сесть, но почувствовал сильное головокружение.

— Спи! Надо много спать, — сказал мне старик.

Я откинулся назад и опять утонул во сне.

На другой день мы проснулись совершенно разбитыми. Все тело словно было налито свинцом, даже руку поднять было тяжело. Когда проснулись Рожков и Ноздрин, я не узнал их. У них отекли руки и ноги, распухли лица. Они тоже смотрели на меня испуганными глазами. Очевидно, и я выглядел не лучше. Старики орочи посоветовали нам подняться, походить немного и вообще что-нибудь делать, двигаться…

Это легко было сказать, да трудно было исполнить. Но орочи настаивали. Они помогли нам обуться и подняться на ноги. Старики принялись рубить дрова и просили то одного, то другого из нас сходить за топором, принести дров или поднять полено. Я убедил Рожкова и Ноздрина не отказываться от работы и объяснил, что нужны движения, нужен физический труд, хотя бы и через силу.

Головокружение, тошнота и сонливость не оставляли нас весь день. Трижды мы вылезали из юрты, заставляя себя двигаться.

Силы наши восстанавливались очень медленно. Две недели обе старушки ходили за нами, как за малыми детьми, и терпеливо переносили наши капризы. Только мать может так ухаживать за больным ребенком. Женщины починили всю нашу одежду и дали нам новые унты; мужчины починили нарты и сделали нам новые лыжи. Наконец мы оправились настолько, что могли продолжать путешествие.

Как сейчас, вижу маленькую юрточку на берегу запорошенной снегом протоки. Около юрточки стоят две женщины-старушки с длинными трубками. Они вышли нас провожать. Отойдя немного, я оглянулся. Старушки стояли на том же месте. Я помахал им шапкой. На повороте протоки я послал им последнее «прости».

Старики снабдили нас продовольствием на дорогу и проводили, как они сами говорили, на шесть песков, то есть на шесть отмелей, образовавшихся у поворотов реки. Они рассказали нам путь вперед на несколько суток и объяснили, где найти людей. Мы расстались.

Зимний переход по реке Хунгари в 1909 году был одним из самых тяжелых в моей жизни. И каждый раз я вспоминаю с умилением двух старушек, которые, быть может, спасли нас от смерти.

У МОРЯ

На острове Ионы

Охотское море суровое, холодное, бурное. Лето там короткое: в конце июня еще плавает лед, в октябре уже пойдут штормы, начнутся морозы, а к концу месяца, глядишь, появится молодой лед.

В середине этого моря лежит остров — даже и не остров, а гора, и называется эта гора островом Ионы.

Вышли мы в море в свежую погоду. Наше суденышко, ныряя и зарываясь в волны носом, медленно продвигалось вперед против ветра. Так прошли сутки, потом ветер стих, и море постепенно успокоилось, но сразу навалился туман. Шли по компасу, часто проверяя пройденное расстояние. На вторые сутки капитан поставил на карте последнюю точку и сказал, что остров близко. Но как найти такой островок в густом тумане?

Решили ждать, когда разойдется туман. Якорь не отдавали, так как было глубоко, да и грунт такой, что якорь все равно держать не будет. Легли в дрейф. Когда мотор остановили и стало тихо, на юго-востоке мы услыхали какой-то шум — то низкий, глухой, как пароходные гудки, то более высокий и резкий.

— Говорил же я, что остров близко! Слышите? — сказал капитан.

— А что же это за шум? Море шумит?

— Нет, это сивучи ревут да птицы кричат.

Капитан раньше бывал на острове Ионы.

— Значит, остров-то совсем близко? Сколько мы до него не дошли?

— Да мили три, — говорит капитан, — а может быть, и больше. Если бы не туман, видно было бы.

«Вот тебе, — думаю, — и необитаемый остров, а жизнь-то за пять километров слышно!»

На другое утро приходит ко мне в каюту вахтенный матрос и говорит, что туман разошелся и остров виден. Я скорее на палубу. Смотрю, кругом чисто и только в стороне острова осталась густая полоса тумана, а над ней видна вершина острова. День был ясный, солнечный, тихий. Паруса мы подняли для просушки — так они и не шелохнутся. К девяти часам утра ушел последний туман. Взял я бинокль и стал разглядывать этот остров. Вот тут-то я жизнь и увидел! Все скалы, все выступы — словом, буквально весь остров усеян птицами. Их там миллионы! И все кричат. Неудивительно, что их за пять километров слышно.