Виктория Финли - Тайная история красок Страница 22

Сегодня тот же сорт угля можно найти в краю яблочного сидра — на равнинах Юго-Западной Англии, где я натолкнулась на историю о коробках печенья, сожженных урожаях и яростной решимости больного человека победить бедность.

Угольная ива отличается от плакучих ив, излюбленной темы древней китайской живописи, или тех деревьев возле рек вавилонских, на которых евреи вешали свои лиры, прежде чем оплакивать родину. То дерево импортировали в Европу и Америку в XIX веке, когда в моду вошел восточный стиль, а в древности из ветвей этого растения жены викингов сплетали корзины, пока их мужья прокладывали новые морские маршруты и занимались грабежом на старых. Они называли их «viker», именно от этого слова и происходят староанглийское «wikan» («сгибать») и современное английское «weak» («слабый»), хотя вообще-то корзины эти невероятно прочны. Когда ива растет в поле, она больше похожа на зерновую культуру, чем на дерево; после «скашивания» она поначалу напоминает оранжевую стерню в рост человека, но узкую, наподобие лозы. Ива засаживается весной, и ранний рост контролируется тем, что она служит кормом скоту. В противном случае мороз остановит рост растений, а прутья завьются сами по себе и будут бесполезны.

Угольный карандаш — известный с древних времен живописный материал, однако главный британский поставщик выпускает угольные карандаши лишь последние сорок лет, да и то их производство возникло лишь благодаря чистой случайности. Или, скорее, двум случайностям. Первая была неприятной: однажды осенью в середине 1950-х годов пожилой Перси Коатс, поскользнувшись, упал. Два месяца он был слаб, как те ивовые прутья, которыми он торговал, и его мучили мысли о том, где бы раздобыть денег. Некогда торговля ивой, упаковочной пленкой своего времени, приносила ему немалый доход, и почти на каждом торговом корабле, покидавшем Ливерпуль или Лондон, груз хранился в ивовых корзинах. Но между двумя мировыми войнами они постепенно вышли из моды. Ивовые корзины вытеснил пластик, и компания оказалась на грани банкротства. Но чем еще прикажете торговать, если здесь растет только ива?!

И вот тут-то мы переходим ко второй случайности. Однажды утром Перси, лежа у камина в беспокойстве и раздражении, вдруг увидел в куче золы то, что изменило его жизнь. Это был кусочек сгоревшей ивы, тонкий и гладкий. Камин в доме Коатсов разжигали, как и многие поколения прежде, ивовым прутиком. Обычно он превращался в золу и смешивался с остальным пеплом.

«Но этот маленький кусочек почему-то уцелел и выкатился из камина», — сказала мне невестка Перси, Энн Коатс.

Перси подобрал его и начал выводить каракули, и так, совершенно случайно, родилась идея основать новое торговое предприятие. По-моему, весьма символично: он должен был сжечь свое дело дотла, чтобы потом возродиться из пепла, словно феникс. Коатс, пока болел, проводил эксперименты по обжиганию кусочков ивы в коробках из-под печенья. В XIV веке Ченнини советовал производителям угля связать ивовые прутья в пучки, положить их в герметичный сосуд (в те времена это было потрясающее новшество). Далее Ченнини рекомендовал следующее: «пойти вечером к пекарю, после того как тот закончит работу, и положить сей сосуд в духовку; пусть остается там до утра. Утром посмотри, хорошо ли эти угли обожжены, достаточно ли гладки и черны».

Шесть столетий спустя так же станет экспериментировать и Перси Коатс: он будет оставлять иву в старой духовке на разное время и проверять, насколько полученный в результате уголь годится для рисования. Все не так просто, как может показаться, и иногда эти коробки из-под печенья завершали жизнь на заднем дворе, выброшенные вон в ярости после неудачного эксперимента. Уголь, предназначенный для художников, имеет ряд хитростей: он должен быть обожжен равномерно по всей длине для получения однородного черного цвета. Но в конечном счете Перси преуспел, и сегодня в Великобритании едва ли найдется школьный класс, в котором нет коробки с угольными карандашами Коатса.

Обольстительная тушь

Плиний не сообщает, что произошло с девушкой из Коринфа после того, как ее покинул возлюбленный. Она сыграла свою мифическую роль в римской легенде, на том и конец. Но однажды, тоскуя по своему собственному возлюбленному, находившемуся на другом краю света, я стала фантазировать о ее дальнейшей судьбе. Изобретя в порыве страсти абсолютно новую форму выражения эмоций, девушка оказалась предоставлена самой себе. Она, очевидно, была творческой натурой, и я вижу, как она коротает долгие часы, проводя все новые и новые эксперименты. Она могла рисовать образы возлюбленного на стене, покуда хватило бы места, а затем на полу или потолке. Часы складывались бы в дни, дни — в недели, и девушка могла свыкнуться с отсутствием любимого. Возможно, она добавила к его изображениям автопортрет или играла с маленькими племянниками и племянницами, очерчивая контуры их ног и рук (наподобие того, что я видела в древних пещерах аборигеннов Австралии). Она могла попробовать рисовать деревья, собак, лошадей и двухэтажные домики, зримо воплощая свои мечты о будущем.

Но что, если первой художнице наскучило использовать одну и ту же краску? Возможно, подумала я, она попыталась смешать новые — черные и коричневые. Захотела бы она, будь такая возможность, использовать то, что заменило уголь, — графитовые карандаши или китайскую тушь? Покрасила бы она свое платье в насыщенный черный цвет или не изменила бы традиции и появлялась бы на людях только в белоснежных классических одеждах? А если ее возлюбленный вернулся в Грецию между путешествиями, использовала ли наша героиня свои знания о красках ради обольщения, накладывая их на лицо?

Я воображала девушку, экспериментирующую с тушью и подводкой для глаз. Сначала она могла использовать свою первую краску, уголь, но он должен был показаться ей очень уж жгучим, если нанести слишком близко к чувствительным глазам. Поэтому позднее наша художница могла попытать счастья с алхимическим металлом, называемым сурьмой. Этот традиционный компонент многих ближневосточных подводок для глаз и по сей день используется косметическими компаниями. Сегодня европейцы применяют сурьму исключительно для красоты, однако в Азии ее также часто используют и как защиту от духов, и как целительное снадобье. В Кабуле, городе движения Талибан, вы всегда можете различить солдат-фундаменталистов по их глазам, подведенным черным. Это придает их внешности некоторую женственность, но цель подводки — показать, что Аллах защищает их. Я однажды наблюдала за тем, как афганец подкрашивал глаза сурьмой своему маленькому сынишке, чтобы защитить мальчика от конъюнктивита, хотя, как он сам объяснил мне, столь прогрессивные люди встречаются редко. Другие родители видят в этом способ отогнать прочь злых демонов. Аллах, кстати, не одобрил бы того, что европейцы сделали с арабским словом, обозначающим сурьму. В 1626 году Френсис Бэкон сообщал, что «турки используют черный порошок, изготовленный из минерала, называемого алкоголь; его они накладывают под веками длинным карандашом». Видя чистоту темно-серого порошка, европейцы ассоциировали его с напитком, который тоже должен проходить очистку: так возникло название «алкоголь», а спиртное, как известно, строго запрещено в исламе.