Геннадий Падаманс - Первостепь Страница 23

Розовая рассветная лань выгнула гибкую спину, приподнялась над землёй, чтобы вытолкнуть пробудившееся светило. Сонное красное солнце понемногу выкатывается из Подземного мира, и множество глаз напряжённо следит, не осталось ли пятен от рогов лани. Нет, поверхность светила чиста, люди радостными вздохами приветствуют верную примету. Слышат ли их в чуме Чёрного Мамонта?.. Слышат ли в чуме шамана?..

Слышат. Чёрный Мамонт первым откинул полог временного жилища, вышел, пошатываясь, огляделся, осмотрел новое светило и теперь направляется к шаману. На его плечах Шкура Детёныша, все видят, все замерли. Даже утренний ветер притих.

Шаман выходит навстречу. Его бесстрастное лицо раскрашено. От одной щеки до другой через виски и лоб проведена жирным углем чёрная линия. Это дуга Западни. Она означает видимый глазами мир. Тот мир, в котором заперты тела. Охотников, мамонтов и всех остальных. Но от кончика носа через весь нос, по переносице и дальше по лбу взбегает вычерченная кровавой охрой широкая красная полоса Огненного Столпа. Путь, по которому вырываются души из плотского плена, когда тело не сможет уже их удержать. Либо души охотников, либо души их жертв.

Они идут друг другу навстречу, шаман Еохор и охотник Чёрный Мамонт, люди почтительно расступаются перед ними, уступают дорогу, чтобы эти двое могли сойтись в центре стойбища, там, где высится вкопанный в землю резной священный Шест Всех Родов.

Режущий Бивень по-прежнему глядит в одну сторону. За Чёрным Мамонтом только следит, не за шаманом. Его губы даже слегка вздрагивают в ехидной усмешке. Не про охоту думает Режущий Бивень. Про другое. Про мухоморы. Сушит ли уже Чёрный Мамонт мухоморы, вот что он хотел бы знать. Но по виду этого не узнаешь. Если сушит, то где-нибудь в тайном месте в лесу. Как найти это место? «Никак», - повторяет себе Режущий Бивень и вдруг вспоминает про охоту, про то, что сейчас происходит со всеми, и с ним тоже бы должно происходить. Кажется, он начинает чувствовать стыд. Отвернулся от Чёрного Мамонта, глянул-таки и на шамана.

Шаман подошёл первым, и Чёрный Мамонт замер, не дойдя трёх шагов.

Шаман чертит в воздухе знак, огненный круг; Чёрный Мамонт поворачивается к племени, во все стороны поворачивается – и над головами проносится стройный гул, уходя в небо.

Звери преданы людям. Согласие духов получено. Звёзды просыпались не зря. Они вселятся в мамонтов и приведут. Они отметили.

Будет Охота.

Кровь взыграла в людских жилах. Дети восторженно прыгают. Женщины знающе переглядываются. Мужчины бегут за оружием, на ходу загадочно перемигиваясь. Всё давно готово, собрано в надлежащих местах и теперь быстро приводится в действие.

И Режущий Бивень побежал, как и все.

Будет Охота!

Священная пляска охотников. Охотники приседают на согнутых задних ногах и опираются на длинные руки. Так они выглядят словно мамонты, только без бивней и без хвостов. К чему лишние украшения? Важна суть. У человека зубы обычные. А у мамонта передние верхние зубы, резцы, облачены в плотные костяные трубки внутри рта. Дальше они выходят наружу в виде прекрасных огромных бивней, сначала идущих вперёд, потом расходящихся вверх и в стороны, образуя огромные дуги, обратно сходящиеся в острых концах. Люди же свои бивни держат в руках. Они уже встали на ноги, с песней идут друг за другом вкруг малого чучела мамонта и неотступно следят за Медвежьим Когтем. У того в правой руке Копьё Предков, древнее оружие из кручёного бивня со вставленными у острия кремневыми плавниками. Это прямое оружие изготовлено из одиночного бивня Великой рыбы, плавающей в бескрайних холодных солёных водах и вскармливающей детёнышей молоком. Совсем как мамонт. Но неожиданно замерла песня. Копьё Предков с пронзительным воем вонзается в шерстистое чучело, разрывая брызгами бурую шкуру – и вслед за этим со всех сторон с громкими криками подбегают охотники и втыкают в Шкуру свои копья. Все охотники так делают. И Режущий Бивень протнул, и Львиный Хвост, и все остальные, кроме Чёрного Мамонта – все подбегают и протыкают. В разных местах протыкают. Вся Шкура изодрана копьями. Живого места не осталось. Сосновому Корню, последнему, уж и протыкать негде. Даже замешкался, еле место нашёл, куда пнуть.

А потом все охотники становятся в ряд. Шаман обходит строй с зелёной веткой в руке, останавливаясь перед каждым. Шаман поёт заклинания горловым голосом. Охотникам надлежит быть не отягченными. Каждый рассказывает о своих тягостях, о допущенных нарушениях давних обычаев. Каждый только часть целого, зуб в одной общей челюсти, и то, что застряло между зубами, то шаман чистит и смахивает веткой, изгоняя тягости вон.

Режущий Бивень тоже отягчён, и что-то бормочет, как все, но неразборчивое. Просит прощения у кого-то и в чём-то кается. Шаман Еохор как будто бы перед ним задержался, взмахнул своей веткой и замер, глядит в глаза и поёт. Но недолго глядит, опустил ветку, смахнул. Режущий Бивень – как все. Можно считать, что очистился. И Сосновый Корень очистился, и Львиный Хвост, и Чёрный Мамонт, и другие – все.

Ничего не случилось плохого. Будет охота. Люди так ждали её – и она будет.

****

Нелегка жизнь гиганта. Хотя и немного врагов у шерстистых великанов. Стаи волков или львов иногда застигают врасплох детёнышей. И медведь может тоже при случае задрать несмышлёныша. Но только при случае. Когда в стаде строгий порядок, когда все знают место и старшие в оба приглядывают за малышами – никакой волк, никакой лев не рискнёт и приблизиться, потому что не хочет быть стоптанным в пыль. Казалось бы, можно расслабиться мамонту. Соблюдай привычный порядок – и всё. Следи за детёнышами, не оставляй без присмотра, а тебе самому ничего не грозит. Казалось бы, так. Но всё-таки есть один хищник, столь страшный хищник, страшнее которого и не представить. Старой Мамонтихе не представить. Потому как этот хищник – другой. На двух ногах. И этот страшнее всех остальных вместе взятых. Хищник хищников.

Старой Мамонтихой все сильнее овладевала безотчётная тревога. Чуть ли не с каждым шагом она беспокоилась, останавливалась и принюхивалась, высоко задрав хобот. И всё стадо нюхало вдаль следом за ней. Потом все прислушивались. Долго прислушивались, но ничего не было слышно. Ничего такого, что могло бы объяснить тревогу их вождя. Тогда мамонты двигались дальше. Чтобы вскоре снова остановиться.

Мамонты никогда ничего не забывают. Старая Мамонтиха помнит, сколько следов двуногих они обнаружили у реки прошлым летом. Их ужас был так велик, что они вернулись в степь, не успев даже полакомиться молодой порослью. Смятённые, не растоптали отметины вражьих ног, не приняли вызова. Нет, Старая Мамонтиха давно знала двуногих и непререкаемо увела стадо прочь. Но тогда было лучше для мамонтов. Зной не так лютовал. В степи, в глубоких оврагах, по-прежнему оставалась вода, и пригодную в пищу траву тоже можно было найти. Тогда не было с ними Бурого Комочка, был другой детёныш, Рваное Ухо, но тот был постарше, родился весной, ещё до перехода. Потому и вернулись мамонты в прошлый раз, не дошли до реки. Но в этот раз такого нельзя допустить. В этот раз, если они не дойдут, то детёныш не выживет. Бурый Комочек не выживет. Рваное Ухо не выживет. Взрослые мамонты тоже не выживут. Упадут, как Длинный Хобот, один за другим, упадут – и не поднимутся.