Джеральд Даррелл - Поймайте мне колобуса (с иллюстрациями) Страница 24

Да, интересно было бы составить кулинарную книгу для звероловов, этакий «Гастрономический Лярусс» с рекомендациями, как лучше всего приготовить личинок, червей и тому подобное.

Мы уже засняли большинство животных из нашей коллекции и накопили гору готовых роликов, а красно-черных и черно-белых колобусов, или гверец, ради которых мы ехали в Сьерра-Леоне, все не было. Охотники несли нам всяких обезьян, только не гверец, и в конце концов я начал отчаиваться.

– Это пустой номер, – сказал я Крису. – Придется организовать облаву на обезьян, может быть, так что-нибудь получится.

– Облаву на обезьян? – удивился Крис.

– Ну да. На плантациях какао устраивают облавы – загоняют всех обезьян на какой-то участок и убивают. Ведь они сущее разорение для плантации. Насколько я помню, власти платят вознаграждение, по шиллингу с головы. Сегодня же попрошу Долговязого Джона съездить в Кенему и выяснить, где нам лучше всего попытать счастья. И будет интереснейший киносюжет.

Итак, Долговязый Джон отправился в Кенему, а вернувшись оттуда, сообщил, что ему назвали три-четыре деревни, где регулярно устраивают облавы на обезьян, но, чтобы уговорить местных жителей выйти на внеочередную облаву, надо заручиться помощью властей. Мы решили завтра же этим заняться.

На другое утро я, как обычно, встал на рассвете и вышел на веранду, ожидая, когда Саду принесет чай. Долговязый Джон с великим трудом отрывался от постели и приходил только к самому чаю.

Я стоял и смотрел на оплетенный туманом лес; вдруг из долинки перед домом ко мне донеслись какие-то звуки. Очень приятные звуки, словно шорох волн на каменистом берегу. Так шуршат листья, когда обезьяны прыгают по деревьям, но я не мог сразу разглядеть, какие это обезьяны. Они направлялись к могучему дереву на склоне, метрах в двухстах от веранды. Красивое дерево: зеленовато-серый ствол, сочная зелень листвы, россыпь ярко-алых стручков длиной около пятнадцати сантиметров.

Опять треск и шорох… На секунду воцарилась тишина, и вдруг все дерево словно расцвело, причем каждый цветок был обезьяной. У меня захватило дух: я узнал красно-черных гверец. Густая каштаново-красная и угольно-черная шерсть переливалась в лучах утреннего солнца, будто лаковая. Упоительное зрелище!

Я насчитал около полутора десятков гверец да еще двух-трех детенышей. Забавно было глядеть, как малыши, перебираясь с места на место, хватаются без разбора то за ветви, то за хвосты родителей. Меня удивило, что гверецы пренебрегают стручками, зато жадно едят молодые листья и побеги. Любуясь этими на редкость красивыми обезьянами, я сказал себе, что непременно надо раздобыть несколько экземпляров для нашей коллекции. Гверецы продолжали мирно завтракать, обмениваясь тихими возгласами; вдруг на веранде появился Саду с гремящим подносом, и, когда я снова поглядел на дерево, обезьяны уже исчезли. Приступая к чаепитию, я вспомнил одну не очень умную женщину, которая на приеме в Фритауне сказала мне: «Не понимаю, мистер Даррелл, и что это вас тянет куда-то в глушь! Там же нет ничего интересного». Вот бы показать ей этих гверец!

Попозже мы отправились на переговоры к местным властям, оставив Долговязого Джона присматривать за животными. Глава районной администрации совещался с деревенскими старостами, и нам пришлось ждать конца совещания, прежде чем он нас принял. Это был очень симпатичный молодой еще человек в простом белом одеянии и пестрой ермолке; большинство старост щеголяли в роскошных красочных мантиях. Через переводчика я объяснил, для чего мы приехали в Сьерра-Леоне, и подчеркнул, что нам особенно важно снять и поймать живьем гверец обоих видов. Слово «живьем» пришлось повторить несколько раз, потому что они привыкли расправляться с обезьянами и никак не Могли взять в толк, что нам нужны живые и невредимые гверецы. В конце концов до них дошел смысл моей просьбы; оставалось только надеяться, что они пошлют в деревни гонцов с четкими инструкциями.

Беседа с этими людьми доставила мне истинное удовольствие. Я любовался их красивыми выразительными лицами. Большие черные глаза смотрели строго и оценивающе, как у какого-нибудь уличного торговца с лондонской Петтикоут-Лейн, но малейшей шутки было достаточно, чтобы в них заплясали веселые чертики, обличая столь редкую у европейцев живость чувств.

По словам районного начальника, если бы речь шла только о съемках, лучше всего подошла бы плантация какао неподалеку от деревни, там всяких обезьян хватает. А вот для облавы место неподходящее, придется ехать в другую деревню, подальше. Что ж, посмотрим на ближнюю плантацию, раз уж мы здесь.

По пути туда я размышлял о том, как в Сьерра-Леоне обходятся с обезьянами. Ежегодно во время облав убивают от двух до трех тысяч. Дело в том, что обезьянам, на их беду, не втолковали, какую важную роль в экономике страны играет какао, поэтому они вторгаются на плантации и причиняют немалый ущерб. Приходится ограничивать их численность, но при этом, к сожалению, не делают различия между видами. В Сьерра-Леоне участникам обезьяньих облав платят вознаграждение с головы, и они убивают всех обезьян без разбора. В том числе и оба интересовавших нас вида гверец, хотя теоретически они охраняются законом. Вот вам типичный пример того, как одного казнят за грехи другого – ведь гверецы не причиняют никакого вреда плантациям какао.

Сколько раз наблюдал я такие картины, и всегда досадно становится: государства готовы выложить миллионы на воздушные замки, а на охрану животных и гроша жалко. И получается, например, что ежегодно убивают три тысячи обезьян, половина которых вовсе и не посягала на урожай какао. Больше того, гверецы могли бы стать неплохим аттракционом для туристов.

Как только мы приехали на плантацию, я понял, почему нужны облавы. Куда ни взглянешь, на молодых деревцах какао кормятся целые отряды обезьян. Но, как я и предполагал, среди них не было ни одной гверецы; преобладали мартышки диана и зеленая. Глядя на правильные шеренги молодых деревьев в питомнике, нетрудно было представить себе, что буйная обезьянья ватага способна за десять минут очистить двух-трехлетнее деревце от листьев.

Крис со своими товарищами установил аппаратуру и принялся снимать мартышек, а я пошел на край плантации и скоро очутился в лесу. Четкого рубежа нет, но когда вам перестают встречаться деревья какао, только лесные породы стоят кругом да могучими окаменевшими фонтанами рвутся ввысь шелестящие прутья бамбука, вы понимаете, что плантация кончилась. Необычно было пробираться сквозь заросли бамбука, где мощные стебли, иные толщиной с бедро человека, певуче поскрипывали от малейшего ветра. Наверное, такую же музыку слышали некогда моряки, идя на всех парусах мимо мыса Горн.