Джон Мак-Киннон - По следам рыжей обезьяны Страница 25

Позади гроба, скрестив ноги и накинув на голову белое покрывало, сидел осиротевший муж, Сунал. Бахат подошел к нему и сказал несколько утешительных слов, а затем Сунал обратил ко мне лицо, залитое слезами, горячо пожал мне руку и сказал, что я оказал большую честь ему и его сыновьям своим присутствием в такой час. Я ответил на его приветствие и поблагодарил за приглашение, затем поздоровался с остальными мужчинами деревни, которые сидели вокруг нас. Позади них на корточках сидели группки женщин с детьми. Мы с Бахатом вышли из дому — окунуться в реке. Огонь пылал под громадным почерневшим котлом, в котором тушился наш кабан. Двое мужчин, согнувшись от тяжести, носили с перегруженной лодки восьмигаллонные горшки, наполненные тапи. Жители деревни все прибывали и прибывали — у берега собралась целая флотилия лодок. Когда мы вернулись в дом, были зажжены масляные светильники и звучала грустная однообразная мелодия, выстукиваемая на гонгах. Открыли два горшка с тапи и приступили к ночным торжествам.

Я направился в угол, где заметил знакомое лицо, и приветствовал моего старого друга Тулонга. Глаза у Тулонга покраснели, а рука заметно дрожала. Он сильно потолстел, и мне не верилось, что это тот самый мужественный, мускулистый человек, который работал у меня в прошлом году. Я упрекнул его в том, что он слишком много пьет.

— Да, туан, теперь я пью много, но что в этом плохого?

— Может, ты и прав, — ответил я, — но, если тебе захочется избавиться от этого брюха, мы всегда будем рады принять тебя в компанию.

— Благодарю вас, туан, я об этом подумаю. А теперь вы должны выпить со мной.

Тулонг сунул мне в руку бамбуковую трубочку и провел меня к горшкам с тапи.

Пол застелили циновками, и женщины внесли большие миски с рисом, тушеной свининой и местным деликатесом баби джерук — кусочками свинины, выдержанными в желе из тапиоки, подсоленном и заправленном кислыми фруктами; по вкусу они походили на анчоусы. Трапеза завершалась чаем, десертом из фруктов и водой, подаваемой в ковшиках. С циновок все было быстро убрано, затем их снова накрыли, потому что предстояло накормить более двухсот человек.

Кое-кто хватил лишку и теперь в превеселом настроении колотил в гонги чуть поодаль, извлекая бодрые и мелодичные звуки. Если бы посередине комнаты не стоял большой гроб, мне было бы очень трудно не спутать происходящее с очередной свадьбой. И вправду, никто не допускал, чтобы печальный повод, собравший всех в эту ночь, испортил людям праздник. Принесли новые горшки с тапи, когда жидкость в прежних стала чересчур разбавленной. Я не привык к этому крепчайшему напитку и очень скоро расплатился за это невыносимой головной болью, которая заставила меня прибегнуть к самым вежливым извинениям, какие только можно было придумать, и выбыть из соревнования.

Женщины пели монотонные дусунские песни или жевали бетель вычерненными зубами. На двух длинных потолочных балках были подвешены в саронгах [12] грудные младенцы — числом не меньше сорока. Когда малыш начинал реветь, мать вставала и укачивала его, пока он не засыпал, а на обратном пути успевала качнуть и всех остальных.

С одной стороны к дому была пристроена широкая платформа, чтобы поместились все гости. Крыша над ней была довольно хлипкая, и я радовался, что небо совершенно безоблачно. Посередине комнаты стояла ступка, куда засыпали рис. Четверо мужчин, вооруженные большими деревянными пестами, стояли вокруг нее. Начал толочь зерно один, за ним другой, и постепенно все втянулись в ритм; раз, два, три, четыре… раз, два, три, четыре… С интервалами в несколько минут девушка аккуратно выскребала муку самого тонкого помола и засыпала новую порцию риса. Муку уносили и готовили из нее нечто вроде размазни под названием «бубор», которую тут же подавали гостям. Пир и попойка продолжались до самого утра, но я заблаговременно забрался в тихий уголок. Вскоре на платформе для сна скопилось такое множество людей, что они чуть ли не лежали друг на друге.

Стиснутый со всех сторон и оглушенный непрерывным шумом, я так и не сомкнул глаз в эту ночь.

Туманный рассвет занялся под кукареканье десятка петухов, и я спустился к реке искупаться. На завтрак давали очень слабый чай и невероятно крепкий кофе, а к нему — остатки остывшего к утру бубора. Гроб обернули цветными кусками материи и перевязали расщепленными вдоль ротановыми плетями. Бахат оказался местным знатоком ротанового плетения и был по горло занят сложнейшими узлами, которые входили в традиционное убранство. Гроб женщины следовало перевязывать иначе, чем мужские гробы, но разгорелись нескончаемые споры о том, как именно это полагается делать; прошло больше двух часов, прежде чем важное дело было закончено. Над гробом раскрыли зонтик, и мелодичные гонги снова затянули свою ритмичную перекличку.

Женщины принялись рыдать и голосить, мужчины вскоре тоже присоединились к их причитаниям. Ритм, подгоняемый гонгами, все нарастал, и плакальщики приходили все в большее неистовство. Это настроение оказалось настолько заразительным, что и я тоже стал оплакивать женщину, которую ни разу не видел живой. Двое мужчин потеряли сознание, а одна женщина забилась в истерике, затем свалилась на пол и только тихо постанывала. Без особой спешки было сделано отверстие в стене дома, и сыновья покойной подняли гроб. Он угрожающе раскачивался, словно пьяный, пока они продвигали его наружу, но им удалось без всяких приключений протащить его в отверстие и снести вниз к реке. За ними следом шли остальные провожающие, неся зонтик и развевающиеся цветные флажки. Гонги бешено гудели, был дан салют из ружей, еще кое-кто упал в обморок, и вопли: «Зина, Зина!» — звенели в воздухе. Печальная фигура Сунала, одетого в белое, маячила позади гроба.

Были приготовлены две лодки, и первая, принявшая тяжеленный гроб, осела так, что мутная вода едва не перелилась через борт. Сунал сел рядом с гробом, держа зонтик над останками своей жены. Сыновья взялись за весла и принялись грести против течения. Вторая лодка была битком набита родственниками, и один их них все еще стучал в маленький гонг. Право сопровождать мертвых к месту их упокоения в лесных пещерах принадлежит только мужчинам, и женщины, столпившиеся на берегу, провожали свою дорогую Зину громкими рыданиями. Несколько друзей сели в нашу с Бахатом лодку, замыкавшую эту маленькую похоронную флотилию. И все мы направились к грандиозным известняковым пещерам, которые уже много веков служили местом погребения дусунов.

Примерно через час лодки причалили к мощенному камнями причалу Бату-Балус, от которого рукой подать до самых больших пещер Тападонга. Под аккомпанемент гонга гроб подняли и понесли через отверстие в скале по опасной извивающейся тропе. Эта тропка привела к расчищенному углублению, обрамленному высокой стеной из известняковых скал, над которым нависали, как полог, ветви деревьев. Примерно на шестьдесят футов вверх по склону к отверстию большой пещеры вела колоссальная лестница, связанная из тонких деревьев и веток наподобие оснастки какого-нибудь старинного галеона. Гроб поднимали наверх ступенька за ступенькой, втягивая на ротановых канатах, а снизу его поддерживали руки множества добровольных помощников. Сунал печально смотрел, как гроб поднимается к зеву пещеры, обрамленному разноцветными флажками для отпугивания лесных духов.