Пятнистый сфинкс. Пиппа бросает вызов (с иллюстрациями) - Адамсон Джой Страница 26

Я быстро оделась, велела слугам запереться в кабинете (эт о была единственная постройка с дверью) и оставаться там до моего возвращения. Потом я взяла немного мяса и вместе с Локалем пошла к машине, повторяя: «Угас, Угас!» Лев вскоре появился и подошел к лендроверу — несомненно, это был наш старый добрый У гас. Я бросила мясо, надеясь, что это удержит его возле лагеря, пока я съезжу за Джорджем. Потом я повела машину по узкой неровной колее, потому что хорошая дорога проходила мимо Кенмера и мне не хотелось среди ночи тревожить егерей в Кенмер-Лодже.

Через несколько миль колея подошла к густым зарослям и стала петлять между деревьями, так что уже в нескольких ярдах ничего нельзя было разглядеть. Земля была покрыта свежим слоновым пометом, и в воздухе держался его характерный запах. Я испугалась — ведь если эти великаны вздумают преградить мне путь, я ничего не смогу поделать. Еще больше я встревожилась, когда колея вдруг исчезла и мне пришлось ориентироваться только по далекой двойной вершине Мугвонго. Моя машина, как бульдозер, прорывалась через норы трубкозубов и нагромождения камней, пока не выбралась наконец к лагерю Джорджа. Джордж всегда спал очень крепко, и мне далеко не сразу удалось растолковать ему причину моего полуночного визита. Потом ему нужно было еще починить лендровер, и к моему лагерю мы подъехали только в 4 часа утра. К счастью. Угас все еще был поблизости и, услышав знакомый голос Джорджа, выскочил из кустов ему навстречу. Хотя я очень любила Угаса, я все-таки с облегчением вздохнула, когда он вскочил в кузов лендровера и принялся за приманку, которую мы туда положили. Джордж крепко запер двери клетки и отвез домой истосковавшегося по любви льва. Мне было очень жалко Угаса — при его добродушии у него не было ни малейшего шанса поухаживать за Гэрл, которую ревниво охранял Бой.

Что же нам было делать с Угасом? Ему нужна была пара, потому-то он и шел за дикими львицами, когда забрел в мой лагерь. К этому времени он, должно быть, проголодался и, когда узнал мою машину (не говоря уже обо мне самой в моей ванне), естественно, зашел ко мне в палатку в надежде немного подкрепиться. Конечно, у него были самые мирные намерения, но откуда мне было знать, что лев, вломившийся в мою палатку, — всего-навсего У гас?

Джордж придумал выход из положения: он согласился взять группу из трех львиц и одного льва — им было по четыре месяца, — которых ему недавно предложили. Сначала этот «детский садик» будет Угасу просто для компании, а потом львицы вырастут и составят его гарем. Джордж послал своего помощника за львятами, и через несколько дней они прибыли в лагерь.

9. Первый помет

Пиппа, видимо, решила, что теперь можно без опасений возвратиться в лагерь, — она пришла и принялась жадно обгладывать остатки козьей туши. Я понимала, что регулярная подкормка помешает ей окончательно привыкнуть к вольной жизни, но мне не хотелось морить ее голодом во время беременности.

Когда мы выходили на прогулки, я всегда с завистью смотрела, как она вынюхивает что-то в высокой траве, доходившей мне до плеч, — выглянуть из нее она не могла, — и думала, как много я потеряла оттого, что плохо чувствую запахи. Для хищника обоняние — самое важное чувство, и обычно оно развито лучше, чем зрение или слух, какой бы остроты они ни достигали. Любое животное, которое находится с подветренной стороны, могло скрыться от Пиппы, сохраняя неподвижность. (Однажды я даже ухитрилась пристроить в безопасное место — в траве под ветром — трех птенчиков цесарки, пока Пиппа гонялась за храброй матерью, которая перепархивала, чтобы отвести ее от своих малышей.)

Некоторые считают, что гепарды не очень умны. Нам всегда хочется судить об уме животных по своим, человеческим понятиям. Это очень большая ошибка. У каждого вида развился тот ум, который оказался наиболее подходящим для него в борьбе за существование. То, что в определенных условиях животные ведут себя не так, как мы с вами, вовсе не говорит об их глупости — просто они руководствуются другими способами восприятия, которые нам неизвестны. Некоторые пресмыкающиеся, почти не меняясь, существуют на Земле уже 200 миллионов лет, морские млекопитающие — 60 миллионов, а вся история человека насчитывает каких-нибудь два миллиона лет. Сколько бесконечно интересных открытий может принести внимательное изучение чувств, которыми наделены животные, — ведь до сих пор они остаются непостижимыми для нас. Если бы мы занялись этим, то, может быть, нам удалось бы прожить, не истребляя другие виды и в конечном счете свой собственный вид, самих себя.

Пиппа всегда добивалась того, что ей было нужно. Она знала, что ей необходимо, и очень часто проявляла редкостный такт, чтобы не огорчать меня и все же настоять на своем. Какой бы своевольной, независимой или холодной она ни казалась подчас, ей все-таки очень нужна была поддержка. Она не любила проявлять свои чувства — разве что помурлычет или поиграет моей рукой, — но мы с ней прекрасно знали, что любим друг друга.

На прогулки она по-прежнему ходила со мной и Локалем. Мне всегда стоило большого труда прекратить болтовню Локаля, который говорил даже в тех случаях, когда надо было помолчать, чтобы не спугнуть животных. Но зато, добравшись до лагеря, он с лихвой вознаграждал себя за вынужденное молчание и весь вечер повторял рассказы о происшествиях дня, украшая факты все новыми подробностями.

Мы разыскивали Пиппу, и однажды перед закатом молча пробирались по узкой звериной тропе через густой кустарник к реке. Я, как обычно, шла впереди и смотрела себе под ноги, как вдруг, подняв глаза, увидела сбоку два носорожьих рога, которые палками торчали из кустов. Носорогу потребовалась всего секунда, чтобы развернуться, но она дала мне возможность обратиться в бегство. Однако на узкой тропинке тяжелый зверь выиграл в скорости и уже нагонял меня, когда я чуть не сшибла с ног Локаля, с лихорадочной быстротой заряжавшего винтовку. В мгновение ока он выстрелил в воздух. Носорог шарахнулся, а потом принялся крутиться на месте, словно расходуя оставшийся завод. Воспользовавшись моментом, мы выбежали на открытое место и оказались в безопасности.

Не успев отдышаться, мы стали хохотать. Локаль, заикаясь от возбуждения, разразился потоком слов: «Я вел себя как мужчина, а? Что было бы, если бы я не стрелял? Я думаю, вас бы он сразу убил — вы были ближе. А второго носорога вы видали — он бежал следом за первым, пока я не выстрелил?» Я была очень благодарна Локалю и похвалила его за храбрость и присутствие духа. На обратном пути он обнаружил стадо слонов и показал мне трех маленьких слонят, спрятанных в сером кустарнике, — без него я бы их ни за что не заметила. Он знал, что я боюсь слонов, и попытался ободрить меня, уверяя, что эти великаны совсем не такие опасные, а вот носороги — это да, от них у него всегда поджилки трясутся. Только теперь я поняла, почему он так гордился своим поведением при встрече с носорогами, и набралась терпения, чтобы выслушать все вариации на эту тему до самого лагеря. Но рассказов ему хватило не на один день.

Наступил сухой сезон, и в заповеднике появилось множество туристов, которые заглядывали иногда и в мой лагерь, несмотря на щиты с объявлениями. Конечно, я понимала, что им интересно посмотреть на Пиппу, но ведь моя главная задача — помочь ей возвратиться к дикой жизни, и поэтому мне не хотелось показывать ее чужим людям. В последнее время она все неохотнее позволяла мне дотрагиваться до себя и удалять клещей. Это было особенно заметно, когда поблизости находился самец. А потом она и вовсе скрылась от нас, и мы видели только ее след рядом со следами ее супруга.

Вот уже несколько дней она не появлялась. Весь вечер я прислушивалась, не раздастся ли знакомое мурлыканье, но все было тихо, даже слишком тихо. Через пять дней она наконец появилась, сытая и здоровая, ласково потерлась об меня головой и растянулась на земле, громко мурлыкая. Она казалась очень счастливой. Я понимала, что она рассказывает, как ей теперь хорошо, но что меня она тоже не забывает и рада провести со мной часок-другой. Поглаживая ее, я провела рукой по набухшим соскам, но ей это не понравилось. К моему удивлению, сосков оказалось целых тринадцать — почему-то нечетное число. Потом Пиппа устроилась возле моей постели, и мы уснули под глухое уханье совы.