Леонид Семаго - Гнездо над крыльцом Страница 27

Добыча — мелкие мухи, крошечные жучки, маленькие наездники, крылатые тли, моли и прочая мошкара. Набрав ее полный рот, стриж улетает к гнезду, неся птенцам сразу три-четыре сотни насекомых. Отдавая корм, он не потеряет ни единой козявки, потому что все склеено в единый комочек, как в пакет, клейкой слюной. Не то, что у грачей, птенцы которых из-за торопливости и жадности роняют иногда на землю до трети принесенного родителями корма.

Насмотревшись на стрижиную охоту, мы пошли дальше. Мне было неловко доставать из футляра в присутствии стольких здоровых птиц их может быть уже мертвого соплеменника. Но когда я открыл коробку, из нее, словно очнувшись от глубокого сна, с удивлением выглянул живой стриж. На ладони пленник покрутил головой, увидел своих, поднял оба крыла и, как-то скособочившись и вихляя, слетел с руки. На третьем или четвертом взмахе его полет приобрел уверенность, а через несколько секунд он исчез в утренней дымке.

Был и такой случай, когда лихая стрижиная пара, намереваясь пролететь из окна в окно через актовый зал университета, где шел ремонт, влетела в распахнутый оконный проем и на полной скорости врезалась в стекло противоположного проема. Стекла после побелки были хорошо протерты, и поэтому птицы, обманувшись прозрачностью преграды, ударились о нее вдвоем, не успев ни притормозить, ни свернуть. С пола их подобрали как мертвых и отнесли зоологам. Они и впрямь бездыханные лежали на столе так, как их положили: один на боку, другой на спине. Их уже собрались перенести в холодильник, чтобы в свободное время сделать чучела, как вдруг тот, который лежал на боку, словно в агонии задергал лапкой, перевернулся и пополз в сторону окна. Второй очнулся немного позднее. А вот как они улетели, я не видел: куда-то позвали. А когда пришел, птиц на подоконнике раскрытого окна уже не было.

Весом взрослый стриж всего в полскворца, но столкновения с ним бывают опасны. Эта небольшая птица может пробить даже дюралевую обшивку самолета.

У многих длиннокрылых, превосходных и неутомимых летунов, очень маленькие и слабые ноги, не пригодные ни для ходьбы, ни для плавания, ни для того, чтобы лазать. Стриж тоже коротконог и не умеет ходить, но в его коротеньких лапках невероятная сила, а когти четырех пальцев — опасное оружие, которое применяется отнюдь не для защиты. Клювом стриж не может даже ущипнуть как следует, а когтями убивает птиц, сильнее и крупнее самого себя. Он держит в страхе даже таких разорителей чужих гнезд, как ворона и сорока.

В животном мире убийство на охоте не осуждаемо. Хищник убивает жертву, чтобы сытым быть или накормить детей. Гадюка убивает мышь, лиса — зайчонка, ласточка — муху, стрекоза — комара, лещ — мотыля. Убийства по другим мотивам или случайные крайне редки. Стриж, однако, убивает птиц своего роста или даже крупнее затем, чтобы завладеть их гнездовьем и вывести в нем своих птенцов. Он не изгоняет владельцев дупел и домиков, как поступают с мирными хозяевами скворец и воробей, а лишает жизни наседку прямо на гнезде, чтобы исключить дальнейшее выяснение отношений и попытки бывших владельцев возвратить недвижимость. Та же участь постигает и чужих птенцов. Оставшиеся в гнезде яйца стриж тоже прокалывает когтями, чтобы погасить жизнь под скорлупой. Ни убитую хозяйку, ни ее птенцов или яйца наружу стриж выбросить не может и просто распихивает их по углам гнездовья, растаптывая уютное гнездышко на свой лад.

При избытке пригодных для гнездования мест у стрижа нет необходимости проявлять дурные наклонности. Но так бывает редко. Он прилетает позднее всех, когда почти все подходящее для него уже занято. Скворцы в это время птенцов уже выкармливают. Чаще к насильственному захвату чужого жилья стрижи прибегают в лесной зоне, где они издавна гнездятся в дуплах. У городских стрижей мест под крышами и в щелях стен новых и старых зданий хватает, но и там, пусть редко, они тоже становятся захватчиками.

Не со всеми, конечно, удается одинаково. Если мухоловка или горихвостка совершенно беспомощны перед агрессором, то гнездом домового воробья можно завладеть лишь в отсутствие хозяев. Иначе приходится спасаться постыдным бегством самому: стриж удирает от воробья! Сунувшись с ходу в воробьиное гнездо, он, видимо, успевает получить тычок от хозяина и не вылетает, а прямо-таки выбрасывается из-под крыши, камнем падая к земле, чтобы, имея преимущество в скорости, оторваться от разъяренного воробья и не получить удар в спину на глазах у всех. Лишь у самой земли черная птица разворачивает крылья и, полого набирая высоту и скорость, уносится прочь.

Но уж если удалось ему воспользоваться минутным отсутствием воробьев и забраться в их гнездо, хозяином становится он. При возвращении силы, конечно, не покидают изумленных владельцев, но засевшего в гнезде стрижа они уже не смогут выдворить и вдвоем и будут лишь чимкать у входа под истошный визг захватчика, словно угрожающего: не подходи! Его и голод не выгонит из захваченного дома: будет сидеть безвылазно и визжать и сутки, и двое, пока воробьи не поймут безнадежности своего протеста и улетят восвояси подыскивать новое место и строить спешно другое гнездо. А стриж посидит еще немного, повизгивая и для их острастки и для самоуспокоения.

Не раз я видел, как стриж бросался на летящих голубей. Но эти нападения походили на обыкновенное озорство: бросится стриж сверху на летящего по своим делам голубя, замечется тот, как в панике, над крышами туда-сюда, туда-сюда, и увернется от стремительного, но неманевренного броска черного соседа. А тот, пролетев мимо, уже далеко: пугнул и был таков. Зла у него на голубя и не было.

Но вот нападение на сороку днем 25 мая 1980 года было явным сведением личных счетов. Тишину садовой окраины внезапно нарушили раздраженный визг стрижа и такое же недовольное, но с оттенком растерянности стрекотание сороки. Круто снижаясь, почти падая, она опустилась в сад и, не переставая стрекотать, как-то странно скакала под яблонями, стараясь клюнуть сама себя в спину. На ее спине, не сразу различимый на черном пере, сидел, вцепившись в крестец, стриж. Сидел задом наперед, развернув крылья и беспрестанно визжа, подставляя сороке жесткие перья хвоста. Сильного удара своему седоку сорока нанести не могла и только неловко дергала его за хвост. Стриж взвизгивал, но больнее от этих рывков становилось самой сороке, потому что острые, круто загнутые стрижиные когти еще сильнее впивались в ее тело.

Сорока, может быть, и смогла бы поднять в воздух еще четверть от собственного веса, но стриж вряд ли оставил бы ее на лету, коль не хотел отпускать на земле. От приближающегося человека сорока вместе с мстительным наездником поскакала к дальнему забору, около которого громоздилась куча хвороста. Смекалистая птица почти в отчаянии нырнула в гущу сухих веток и содрала с их помощью с себя стрижа, который через несколько секунд выкарабкался на ворох и без труда взлетел с него. Сорока же, освободившись от злого седока, взлетела на густой вяз и чуть ли не полчаса пряталась в его листве, забыв о собственной семье и не обращая внимания на верещание скворчиной ватаги. Было похоже, что она переживает не только боль, но и позор обиды, а скворцы как бы злорадствуют по поводу вполне заслуженной взбучки. Может быть, так оно и было?