Геннадий Падаманс - Первостепь Страница 27

Чёрный Мамонт. Неприятен ему Чёрный Мамонт. Статный и крепкий, волосы как смоль… – нет, не может он удержать перед собой образ Чёрного Мамонта, об охоте следует думать, не о своих опасениях по-пустому… Или всё же не по-пустому. Ведь сказал ему дух льва: «Охраняй!» А он… он как охраняет? Никак… И шамана он не послушался тоже. Ни в чём не сознался. Не повинился. Своим умом живёт Режущий Бивень. Вопреки всем.

Охотники прибыли на место засады. Два ряда больших валунов образуют узкий проход, выходящий прямо к реке и постепенно сужающийся. Посередине прохода ещё давними предками вырыта огромная яма с острыми кольями на дне. Колья заранее подновили, яма присыпана ветками и травой. Старая Мамонтиха должна сюда угодить. Для остальных уготовлены копья, пики, дротики, камни и топоры.

Близится полдень. Степь будто замерла, ни звука, ни ветерка. Река тоже притихла и нежится. Только земля под ногами охотников чует неладное и напряглась. За детей своих переживает. Все её дети: и те, и другие. Одни уже прибыли, и другие вот-вот прибудут. Прольётся скоро кровь.

Издали мамонты выглядят словно бы приседающими, но это обман. Режущему Бивню уже доводилось разделывать туши гигантов, и он знает, как устроены их ноги. Прямые кости словно обуты в мягкие подушки. Из-за этого у мамонтов негнущаяся походка, и ступают они как бы на цыпочках. Шаги громад не слышны, как шаги вкрадчивого льва, и всё же, когда охотник приложит ухо к земле, он может почувствовать её дрожь. Земля дрожит. Охотники слушают, подают знаки друг другу, говорят взмахами рук: уже скоро. Совсем скоро. Они все густо смазаны охотничьей мазью, новой кожей поверх красной охры, однако ветер может озлобиться, подуть в сторону мамонтов и донести человеческий запах. Если Старая Мамонтиха во главе стада догадается о западне, тогда мамонты сами станут охотниками, люди же превратятся в квохчущих куропаток. Никто не может знать наперёд.

Чёрная Ива, молодая жена Режущего Бивня, идёт вместе с женщинами. Они несут инструменты, которые понадобятся сразу после охоты: ножи для разделки убоины, скребки, пилы, молотки, топоры, иголки. Ещё укромно несут приправы для праздничного пира. Ведь все верят, что пир состоится. Но нельзя выдавать эту веру. Никому. У каждой женщины за плечами большущий мешок из сыромятной кожи. За женщинами поспешают дети и старики. У этих ноши поменьше.

Солнце близится к полудню. Истомлённая степь недвижна. Цикады, кузнечики -попрятались все. Остался шелест шагов. Даже дети молчат.

Все думы Чёрной Ивы вертятся рядом с мужем. Второй раз идёт он на мамонтов. Он много не рассказывал ей про прошлую охоту, не полагается; но Чёрная Ива сама ведь знает имена тех, кто уже никогда не поднимет копья. И её брат не поднимет тоже, но брат ушёл с мамонтами ещё раньше, и Чёрная Ива теперь совсем смутно помнит того. У тех жизнь своя, а тут – другая. А её муж – умелый охотник, она не должна волноваться, ей надо бы радоваться, как и всем. Надо бы, да не получается. Всё равно вспоминается. Лезет и лезет.

Её брат лежал на траве. Не брат уже вовсе. Не он. Какие-то части, какое-то мясо, куски. Её не пускали смотреть, не подпускали, только она всё равно слышала разговоры. Сначала проткнул бивнем насквозь, а потом наступил ногой на живот и оторвал хоботом голову. Голова покатилась под гору, как кустик перекати-поля, а зверина гнался за ней и пинал. Ничего не осталось. Так говорили. Она не видела. И сейчас не должна думать, гонит прочь злые мысли, пытается – плохо выходит. Волнуется Чёрная Ива. Очень волнуется. Любит она своего мужа. Не может представить себя без него. Что будет тогда? Как помыслить!

Нет, неправильно как-то, - думает она. – Что-то не так у людей. Надо бы по-другому. Как-нибудь по-другому. Без оторванных голов. Без раздавленных животов. Не должно такое повторяться. Почему каждый раз нужно тревожиться: чья возьмёт? Если б как-нибудь людям придумать ловушки получше. Или оружие, такое копьё, чтоб сразу мамонта насквозь пронзало, как зайца, такой наконечник какой-нибудь. Могут же люди. Наверное могут. Когда же так будет? Когда?

На небе ни облачка. Тревожное солнце угрюмо пялится вниз – и ни одной птицы над головами людей, никого. Только тягостные ожидания.

Всё. Чёрная Ива больше не хочет гадать. Надоело. Взмахнула рукой перед глазами, стряхнула. Не старуха она, дабы каркать: что будет? что будет? Лучше вспомнить, как было.

Последней весной они взяли друг друга. Чёрная Ива недавно прошла посвящение и впервые вышла на главный праздник как полноправная женщина – и была она красивее любой газели в степи.

Они танцевали Пробуждающий танец. Ожерелья на кистях рук звенели в такт притопам, украшенные священной змеёй груди вздымались и опускались так часто, как бьётся сердце. Юноши танцевали напротив, весенние журавли, все цепляли её, но она не глядела на юношей. На ней была маска. Женская маска. И на нём была Маска солнца. Красный круг с четырьмя лицами внутри ободка. И одним большим Ликом солнца посередине. На всех мужчинах были подобные маски. Но она видела сквозь маску. И когда начали кидаться грязью, она целилась в Режущего Бивня, сразу целилась только в него; и когда мужчины прорывали цепь женщин, Режущий Бивень бросился к ней самый первый. Его тело блестело, скользкое тело, натёртое жиром, он мог легко ускользнуть, но он не хотел ускользать, не пытался, она поймала его, прижалась грудями к его спине – и его руки нечаянно нежно ласкали её мягкие бёдра… Когда-нибудь Чёрная Ива состарится, и Режущий Бивень возьмёт вторую жену, помоложе, и будет крепче любить молодую – но разве забудет она те счастливые дни...

Привал. Детям нужно напиться, ведь кружной путь женского отряда долог и тяжёл. Ни у кого нет лёгких путей.

Вдалеке показался понурый табун лошадей, бредущий к реке. Мальчики дружно подняли вверх свои мелкие дротики, издали охотничий клич. Но пока такой клич опасен разве что суркам.

Сурков здесь, среди каменных россыпей, очень много. Лоснящиеся мягкие комочки с острыми чёрными мордочками верещат там и сям, несмотря на жару. Однако мальчики не обращают внимания на столь ничтожную дичь. Не сегодня, не в такой день. Но есть охотники и посерьёзнее. Вдруг из-под солнца мелькнуло белое брюхо орла. С прижатыми крыльями, подобный молнии, он бесшумно свалился с небес. Схваченный страшными когтями, жирный байбак взвизгнул от боли. Рядом запоздало свистнул растерявшийся сторожевой, наблюдавший мальчишек. Всё сурчиное племя бросилось к норам, а победитель орёл гордо заклекотал. Он поднял лапу с живым ещё комком мяса поближе к кривому клюву, наклонил голову, внимательно разглядывая круглым глазом свой удачный обед. Осмотрев несчастную жертву со всех сторон, орёл грузно взмыл вверх и исчез также быстро, как появился. Иллюзорно степное спокойствие. Призрачно.