Джеймс Кервуд - Сын Казана Страница 28

— Нет, ты уже не оставишь меня, Бари, — сказала она. — Теперь ты все равно от меня уже не убежишь. Поэтому бегай на свободе. А теперь… теперь давай добывать огня!

Огня!.. Пьеро первый сказал бы, что она сошла с ума. Во всем лесу ни сука, ни веточки, которые бы оказались сухими! И Нипиза, и Бари не могли не слышать, как вокруг них повсюду бежала вода.

— Огня, — повторила она. — Пойдем за берестой, Бари!

Мокрое платье прилипло к ее телу со всех сторон, и она, как привидение, пересекла полянку и скрылась в густой чаще деревьев. Бари следовал за ней. Она направилась прямо к березе, которую приметила еще днем, и стала сдирать с нее кору. Набрав ее полную охапку, она высыпала ее перед шалашом и стала наваливать на нее кучку сырых веток, пока не завалила ее совсем. Из находившейся в шалаше бутылки она высыпала несколько спичек, и при первом же прикосновении пламени одной из них к березовой коре эта последняя вспыхнула, как промасленная бумага. Не прошло и получаса, как костер Нипизы горел уже так ярко, что если бы не окружавшие его стены леса, то он был бы виден даже от хижины за целую милю отсюда. Она перестала подкладывать в него хворост только тогда, когда пламя стало достигать в вышину более полутора сажени. Тогда она воткнула в землю две большие жерди, повесила на них одеяло и стала его сушить. После этого она стала раздеваться. Голая, она приблизилась к огню, и он окрасил ее тело в оранжевый цвет. Она была удивительно хорошо сложена походила на прекрасную сильфиду, которая вышла из зеленых волн океана, чтобы подышать чистым воздухом. Она запрокинула назад голову и вытянула кверху руки, точно там, где-то среди звезд, находился тот дух, которого она приглашала молчаливо к себе. А затем Бари увидел, как под влиянием тепла костра от ее одежды вдруг повалил пар и как она распустила свои влажные волосы. Благодаря дождю, охладился воздух и, напоенный сладким ароматом от можжевеловых кустов и от сосен, заставлял быстрее обращаться в ее жилах кровь. Она забыла о всех неприятностях ливня. Она уже ничего не помнила ни о факторе из Лакбэна, ни о том, что говорил ей Пьеро. Теперь она представляла собой лесную птицу, такую же дикую, как и те полевые цветы, на которых она стояла босыми ногами. И в роскоши этих удивительных часов, которые последовали за бурей, она уже не могла ни думать, ни видеть перед собой ничего такого, что могло бы ее обеспокоить. Она прыгала вокруг Бари, и глаза ее были веселы и губы смеялись от безотчетного счастья, от простого счастья, состоявшего лишь в том, что она была жива, впитывала в себя ароматный лесной воздух и видела над собой эти удивительные звезды на роскошном, бархатном небе. И вдруг она остановилась перед Бари и, протянув к нему руки, весело расхохоталась.

— Ах, Бари, — воскликнула она. — Что, если бы и ты мог сбросить свою шкуру так же легко, как я сбросила с себя одежду!

Она глубоко вздохнула, и глаза ее засветились от внезапно нахлынувшего на нее вдохновения. Брови ее приподнялись, и на губах появилось плутовское выражение. Она наклонилась к Бари еще ближе и прошептала:

— Теперь там глубоко и… так приятно! Знаешь что, Бари? Пойдем сейчас купаться!

Она тихонько подозвала его, сунула ноги в мокрые мокасины, и они отправились в лес к ручью. Теперь он был глубок и широк от дождя, раза в три больше, чем до бури. Она слышала, как он шумел и клокотал. В его рябившей поверхности отражались звезды. Она немного постояла на камне, нависшем футов на шесть над водой, затем собрала волосы в узел и бросилась, как тонкая белая стрела, в воду. Бари видел, как она летела. Он слышал, как ее тело ударилось об воду. Целых полчаса он лежал на камне на животе, у самого его края, и наблюдал за ней. То она плавно проплывала как раз под ним, а то быстро, как выдра, которую он уже видел не раз, разрезала поверхность воды и затем, неожиданно нырнув, скрывалась. В такие минуты сердце у Бари замирало, и ему казалось, что она уже не вернется назад. Однажды она так долго пробыла под водой, что он даже стал скулить. Он отлично понимал, что она не выдра и не бобер, и потому легко вздохнул, когда она вышла наконец из воды совсем.

Так прошла их первая ночь: буря, прохлада, глубокая речка, громадный костер и позже, когда высохли одежда и одеяло Нипизы, крепкий сон. Рано утром они вернулись в хижину. Это было очень осторожное приближение. Но из трубы дым не шел, и дверь оказалась запертой.

Пьеро и Буш Мак-Таггарт ушли.

НИПИЗА ПРОЯВЛЯЕТ ХАРАКТЕР

Было начало августа, когда Пьеро возвратился из Лакбэна и до дня рождения Нипизы оставалось всего только три дня. Ей должно было исполниться семнадцать лет. Он принес ей с собою много подарков, а именно: ленточки для волос, настоящие городские башмаки и, самое главное, чудесную красную материю на платье. За те три зимы, которые Нипиза провела в школе у двух почтенных англичанок при английской миссии в Нельсон-Хаузе, эти дамы научили ее многому. Они выучили ее читать и писать, преподали ей кое-какие сведения по домашней медицине, а главное — научили ее шить часто Нипиза испытывала искушение одеваться так же, как и они. Поэтому она сама проработала над платьем трое суток и в самый день своего рождения предстала перед своим отцом в таком виде, что он даже ахнул. Она сделала себе прическу точь-в-точь такую же, какую ее научила Иванна, младшая англичанка, причем воткнула себе в волосы еще и ярко-красный живой цветок. Под этой прической ярко светились глаза, пламенели щеки и губы, а затем шло это знаменитое красное платье, плотно облегавшее ее красивую фигуру и сшитое по той моде, какая была два года тому назад в Нельсон-Хаузе. Ниже платья, далеко не доходившего до пола, виднелись настоящие чулки, а еще ниже — изумительные ботинки на высоких французских каблуках! Она представляла собой башню, перед которой должны были бы с замиранием сердца склонить свои головы все лесные духи. Не произнося ни слова, а только улыбаясь, Пьеро вертел ее во все стороны но когда она вышла от него в сопровождении Бари, неловко ступая в немного тесных башмаках, улыбка сошла с его лица, и оно по-прежнему стало холодным.

— Mon Dieu! — прошептал он по-французски и пришедшая ему в голову мысль заставила больно сжаться его сердце. — Она не в мать! Нет, нет, в ней совершенно нет ни капельки материнской крови. Она — чистокровная француженка!

Пьеро был очень озабочен. За эти три дня, пока Нипиза шила себе платье, она была слишком возбуждена, чтобы заметить в нем эту перемену, и Пьеро несколько раз пытался оторвать ее от шитья. Он отсутствовал десять дней и принес Нипизе из Лакбэна радостную новость о том, что Мак-Таггарт очень серьезно заболел, что у него действительно заражение крови, и Нипиза от радости весело захлопала в ладоши. Но он знал, что фактор все-таки поправится и все-таки опять явится к ним сюда на Серый Омут. А это будет очень скоро.