Вячеслав Пальман - Там, за рекой Страница 28

— Как мать?

— А ничего. Завтра сама обещала сюда.

— Вот добре. Дам указание, как жить.

— А ты?

— Когда у нас большой праздник-то? Ну, юбилей этот? Через два года? Вот тогда и приду. К амнистии. А пока подышу лесным воздухом. За меня не бойся. Летом проживу у перевалов, на зиму спущусь сюда.

Он умолк и прислушался. Винтовки из рук не выпускал. Теперь это был страшный человек, готовый на все. Но у Петьки он не вызывал страха. Парень считал отца храбрым и смелым, вот и все. Подумаешь, оленя убил!

— Ты рюкзак приготовь и заранее снеси в кусты, — сказал отец. — Вот список, что надо положить. Спальный мешок, тот, что полегче. И бритву не забудь, слышишь?

Беглец прожил неделю вблизи станицы; жена приходила к нему дважды, и только когда добрые соседи шепнули, что за ней наблюдают, отсоветовала мужу сидеть тут. Мало ли кто может наткнуться.

Козинский, уже с полной выкладкой, ушёл на запад, понемногу склоняясь к перевалам.

Стрелять воздерживался. Вот только этим утром, когда захотел свежанины… И то неудачно.

Скалу, выдвинутую поперёк долины, он облюбовал из-за хорошего обзора. Внизу, где густо стоял шиповник, Козинский устроил логово, положил спальный мешок, рюкзак, раз в день жёг костёр из мелкой щепки, чтобы дыму поменьше. Родничок нашёлся рядом. День проводил в лесу, часами лежал на верхней площадке. Скучновато, но не скучнее, чем в Сибири.

Когда олени скрылись и охота сорвалась, Козинский ещё раз осмотрел долину в бинокль. Тихо. Час обеденный. Сейчас костерок и… что на сегодня? Рюкзак пока полон. Вяленое мясо, крупа, даже лук. Фляга со спиртом до сих пор не расчата.

Моросил дождь. Брезентовый плащ с капюшоном потемнел. День не для прогулок. Поесть — и спать.

Ещё раз осмотревшись, Козинский раздвинул мокрые колючие кусты, прошёл сквозь них, подняв ружьё, чтобы не замочить, и когда, пригнувшись, достиг своего логова, то мгновенно вскинул винтовку на руку. Сжавшись, повёл стволом вокруг, ежесекундно ожидая откуда-нибудь страшного: «Руки вверх!» Минута. Другая. Утерев вспотевший лоб, Козинский ещё раз обвёл взглядом своё убежище. Спальный мешок на месте. Белая бритва, мыло и полотенце лежат на выступе камня. Все, как оставил.

Но рюкзака нет.

Козинский нагнулся, потом опустился на колени, изучая землю. Неясные следы на мелкобитой щебёнке. Свежий пролом через кусты: вот здесь вор вышел, рюкзак он тянул волоком. И наконец, чёткий след на глине, след, очень похожий на босую ногу человека.

Медвежий след!

Обозлённый как сто чертей, браконьер пошёл по этому следу через лес и шёл бы, наверное, до самого вечера, но вор ушёл в такие джунгли, куда только ползком лезть.

Козинский обошёл переплетённые лианой джунгли, кружил по лесу добрых два часа; след потерял окончательно и тогда, с сердцем выругавшись, пошёл назад, решая по пути, что делать: идти ли теперь к Саховке за пополнением или оставаться на подножном корму.

Странный медведь! Как он не испугался человека? Ещё не было случая в горах, чтобы медведь обокрал охотника. Ладно там туриста или лесоруба. Это случалось. Но человека с ружьём!

Браконьер ещё раз вспомнил об оленях.

Вот когда пригодилось бы мясо!

Лобику в этот день не везло, он бродил по лесу голодный, а тут ещё дождь. Пока раздумывал, куда податься, дождь усилился, небо стало греметь. Медвежонок нашёл сухую яму, свернулся в ней и уснул.

Ночью встал было, но лес показался слишком неуютным, холодным, и Лобик, тяжело вздохнув, опять завалился спать, а на заре, когда пустой желудок требовательно напомнил о себе, вскочил, встряхнулся, сбивая налипшую глину, и начал с того, что деловито обследовал на берегу реки все валежины, выбирая из-под них личинки и червей. Маловато, но что поделаешь. Попался на глаза дикий лук. Он поел и его.

Целый день Лобик грустно бродил с горы на гору, раскапывая корешки и старые чинарики. Самый трудный месяц года. Вот начнётся лето, тогда хоть черешня поспеет, а там малина, дикие груши. Пока же вроде великого поста.

Козинского он почуял издали, хотел уйти от греха, но сквозь запах чужого человека с ружьём прорвался вкусный дым костра. Не просто костра, а огня, на котором готовят очень лакомые вещи. Как уйдёшь от такого соблазна?

Лобик лежал под кустами и вдыхал ароматы, от которых сводило живот. Костёр погас, запахи сделались слабыми, но медведь не уходил. Под скалой послышался шорох, сквозь шиповник продрался человек и начал карабкаться на скалу. Но вкусным пахло не от него, а снизу и ближе.

На скале затихло. Козинский лежал и рассматривал в бинокль долину.

Лобик сперва несмело, потом живей, где трусцой, где на животе подвинулся ближе к логову, ползком пролез под кустами и очутился прямо перед входом в каменное гнездо. Тут все успело пропахнуть человеком, дымом и ружьём. Сквозь эти запахи настойчиво давал себя знать и тот, который, собственно, и манил медведя.

Запах шёл от зеленого, туго набитого и застёгнутого мешка. Уходя, Козинский все оставлял в таком виде, чтобы можно было собраться за минуту. Только бритва, мыло и полотенце оставались на камнях, да зачехлённый отдельно спальный мешок.

В рюкзаке лежал кусок вяленого мяса, хлеб и другие приятные вещи. Лобик тронул мешок лапой, перевалил с места на место, а затем, уцепив передними лапами брезент, поднялся и понёс добычу перед собой. Напрямик проломился сквозь шиповник, очень удачно зацепил когтистой лапой за брезентовые лямки и поволок мешок по земле.

По лесу снова шёл на задних лапах, падал, волочил мешок, но все это проделывал прытко, подгоняемый возможностью погони и голодом.

Он прошёл под густой зарослью ежевики, вылез на камни, пересёк щебенистую осыпь и, поднявшись на высотку, нетерпеливо скребнул лапой по рюкзаку.

Тугой материал не разорвался. Серчая, Лобик хватнул за ремни зубами, и мешок расползся по швам; на камни вывалилось содержимое, что-то звякнуло, покатилось, но голодному Лобику до этого не было дела; он впился в хлеб и, захлёбываясь вкусной мякотью, в одну минуту проглотил его. Потом настал черёд мяса.

Одолев его, он ощутил приятную усталость и сонливость — верные признаки насыщения. Нехотя стал разбирать остальное. Обнюхал, развернул и легко вытряс аккуратно отглаженное бельё. Материя почему-то раздражала Лобика; он не без удовольствия превратил бельё в лоскуточки. Раскатились по траве крепко закатанные стеклянные банки. Медведь повертел одну, покатал, но оставил в покое.

Внимание его привлекла металлическая фляга с навинченной пробкой. Он поднял её, уронил, попробовал на зуб и отбросил. Внутри забулькало, и Лобик снова потянулся к игрушке. Но тут низовой ветер принёс запах человека, и Лобик почёл за лучшее удалиться.