Тимофей Печёрин - Усы, лапы и хвост Страница 3

— Конечно, — флегматично молвил тот, кого представили Толстяком, — чего бы не поговорить? Если язык есть…

— Удивительно! — столь неожиданное открытие потрясло меня, — а люди… они ведь не знают об этом! И не понимают нас.

— Да куда уж им, — протянул Толстяк, вложив в эту фразу максимум презрения и пренебрежения, — низшие существа, примитивные. Просто очень большие родичи крысам. Те тоже в норах живут, да всякой дрянью питаются. Куда им нас понимать.

— Ладно, — сказал его товарищ, обращаясь ко мне, — с тобой, Полосатик, мне все ясно. Первый день на улице, а до этого — халявная кормежка в чьей-то большой норе. Где за это ты позволял им тискать себя, сюсюкать и все в таком духе. А поскольку я сам был таким, то к новичкам проявляю снисхождение.

— Снисхождение? — повторил я, не вполне понимая. До меня вообще сегодня все доходило как до жирафа, а как иначе? Все-таки первый день новой жизни.

Грациозно слетев с крышки мусорного ящика, тощий кот приземлился совсем близко от меня — сбоку. Посмотрел прямо в лицо.

— Да-да, мой юный друг, — пояснил он почти добродушно, — я позволю тебе унести отсюда свои лапы, не схлопотав при этом в глаз. На сей раз — позволю. Но впредь запомни: здесь наша территория.

— А вот со мной люди не сюсюкали, — подал голос Толстяк, — моих родителей отравили, на братьев спускали собаку, а меня едва не переехали машиной. Уже только за это я тебя, приспособленца, мог бы хорошенько отмутузить. Но… лень.

— Кстати, — заметил я напоследок, — впервые вижу, чтоб коты между собой делились. Говорили «наше». Я думал, только собаки в стаи сбиваются.

— Да ты много ль вообще-то видел? — тощий кот усмехнулся, — к тому же никто ни с кем не делится, если тебя это волнует. Здесь два ящика: в одном роюсь я, в другом Толстяк. И каждый ест только то, что найдет сам. Два ящика мне одному было бы многовато, ну а для третьего… для третьего здесь ящика нет. Понятно? А теперь проваливай.

Пришлось подчиниться. Еще немного побродив по двору и окрестностям, да потершись у какого-то ларька, я ухватился за последнюю соломинку. Надежду на людское милосердие… что тоже не спешило на меня снизойти. Время шло; люди разбредались, человеческий поток иссякал — и с ним же иссякала моя вера в человечность. В сострадание, коим бывшие собратья порой не прочь были даже щегольнуть. Правда, между собою. И особенно перед телекамерой.

Тщась привлечь внимание к своей беде, я один раз даже выскочил прохожему наперерез. Верней, прохожей: стройной и довольно симпатичной по людским меркам девушке. Та лишь отшатнулась — чуть ли испугано, и продолжила свой путь.

Так мало-помалу за утром последовал день, ясный и пока еще жаркий. Время обеда… эх, в моем случае фраза эта звучала как издевательство. Какой к чертям обед, если даже завтрака волею судеб я сегодня оказался лишен? Голод нарастал; попытки заглушить его хотя бы травой с газонов обернулись лишь новой неудачей — очередной за сегодня. С тем же успехом я мог есть щепки или бумагу.

И когда отчаяние совсем было захлестнуло меня, спасение наконец пришло. Со стороны совершенно неожиданной, но это дело десятое.

— Эй, дружище! — услышал я насмешливый голос, — еще не надоело ждать у моря погоды?

Как и следовало ожидать, окликнувший был еще одним котом — совсем небольшого роста и с порванным ухом. Последним он, как видно, был обязан моим недавним знакомцам: Толстяку и его чернявому соседу.

— Не первый час за тобой наблюдаю. Как ты извелся совсем. Все ждешь, что люди сами прибегут к тебе… в очередь выстроятся, чтоб покормить и приласкать. Меня, кстати, Рваный зовут, — представился кот невзначай.

— Мартин, — решил я назвать в ответ имя из людской жизни.

— Странное какое-то имя для кота, — Рваный хмыкнул.

Сказать откровенно, оно и для человека было, мягко говоря, не совсем обычным. По крайней мере, для той местности, где я родился, вырос и жил. Благодарить за него мне следовало родительскую блажь, обернувшуюся для меня, хоть мелкими, но неотвязными неудобствами. Вроде крошек в кровати. Мое имя коверкали все кому не лень, то превращая в Мартына, то сокращая до Тина и Марта. Спасибо, что хоть Тиной или Мартой не называли, честное слово.

Это в лучшем случае. В худшем по имени сразу же составляли обо мне впечатление, как о снобе или фанфароне. Не горя желанием ни дружить с таким, ни вообще иметь дел. Причем вполне рабоче-крестьянская фамилия впечатление это не спасала, но напротив, на фоне имени звучала весьма нелепо. Примерно как «Герцог Эдвард Кузьмич Уэльский».

— Ну так слушай, что я тебе скажу, Мартин, — с чувством превосходства изрек Рваный, — людям плевать на тебя, на меня… даже на других людей. Каждого из них интересует только он сам.

— Спасибо, заметил уже, — проворчал я, — как насчет, сказать чего-то, чего я не знаю? А то, смотрю, сам выживаешь как-то… все равно.

— А чего бы не сказать, — нимало не смутился Рваный, — по крайней мере, напомню. На охоте какие два главных правила? Во-первых, не тебя должны замечать, а ты. Во-вторых, нужно знать как можно больше о тех, на кого охотишься. И люди в этом отношении ничуть не лучше и не хуже мышей. Ну или воробьев.

— Так значит, охота, — начало доходить до меня.

— А они — добыча, — закончил мысль Рваный, кивая в сторону очередного прохожего, — пойдем, покажу, как надо на них охотиться.

Мы пересекли тротуар, проезжую часть, и, преодолев бордюр, спрятались в кустах, окружавших газон.

— Теперь смотри, — сказал Рваный, — смотри… и оценивай. Мотай, так сказать, на ус.

Первый прохожий, коего мы приметили из засады, оказался мужчиной лет сорока. Некогда атлетически сложенный, ныне он успел обзавестись изрядным брюхом, а лицо, обрюзгнув, сделалось похожим на морду старого бульдога. Оттого особенно нелепо смотрелся на этом двуногом его почти облегающий костюм. Хуже — только черная кожаная ветровка, неуместная в такую погоду.

Машина, из которой этот тип вышел… вернее, вывалился, была ему под стать. Тоже объемная, и с такой же претензией на значительность. А еще наверняка неповоротливая — везде, кроме совсем уж широких и свободных трасс. Как слон в коридоре. Вот и сейчас припарковал ее хозяин абы где, едва ли не на проезжей части. И почти впритирку с другими автомобилями. Так, чтоб и самому с трудом выехать, и другим помешать.

— Однозначно отпадает, — уверено заявил Рваный.

Ну а я не возражал, потому как помнил этого… хм, человека еще по прежней, людской, поре своей жизни. Даже других людей он, наверное, едва замечал — так стоит ли от такого ждать милосердия к двум бездомным котам? Скорее уж изменится наклон земной оси, а прямо под этим газоном найдут нефть.