Владимир Арсеньев - Встречи в тайге Страница 30

— Держись! — крикнул Намука.

И лодка опять наполнилась водою.

— Надо качать, надо качать! — крикнул я своим спутникам. — Иначе мы погибли!

Гребцы, сидевшие поблизости от меня, оставили весла и тоже принялись откачивать воду. Я опустился на дно лодки прямо на колени и быстро работал котлом. Я не замечал усталости, холода, боли в спине, работал лихорадочно, боясь потерять хотя бы одну минуту.

— Ая ла бы! (Очень хорошо!) — услышал я голос Копинки.

Лодка неслась по поверхности моря. Волнение стало слабее — мы обогнули мыс и вошли в бухту. Минут десять мы плыли под парусом и работали веслами. Хотя ветер дул с прежней силой и шел мелкий, частый дождь, здесь нам казалось хорошо. Сзади слышался грозный рев морского прибоя.

Вдруг слева от нас вынырнула из темноты какая-то большая темная масса, что-то пронеслось над нашими головами и сбило парус.

— Что такое? — послышалось несколько голосов.

Намука удержал лодку и стал осторожно подходить к неведомому предмету. Это оказалась шхуна. Я приказал зажечь фонарь. Неровный, трепетный луч осветил судно, лежащее на боку и наполовину затопленное. Одна мачта шхуны была сломана, другая цела. Она-то и сбила наш парус. Обрывки снастей валялись на палубе, свешивались в воду. Мы обошли шхуну кругом. На мачте сидела большая крыса. Она попыталась спрыгнуть в нашу лодку, но промахнулась и упала в воду.

Мы поплыли дальше и не успели сделать десяти ударов веслами, как подошли к песчаной косе.

Два стрелка вылезли из лодки через борт и пошли прямо по воде; они подтащили лодку на руках, отчего вся вода в ней сбежала на корму.

Люди пошли по берегу, стали собирать дрова. Мелькнул огонек: кто-то зажег спичку, но ветром ее сразу задуло. Задуло вторую и третью. Топливо долго не разгоралось. Я разыскал свою походную сумку и подал на берег два обломка целлулоидной гребенки, захваченных из города нарочно для такого случая.

Скоро на берегу пылал большой костер.

Люди разгружали лодку, сушили одежду и грелись у огня. Лица их были серьезны. Каждый понимал, что мы только что избегли смертельной опасности, и всем было не до шуток.

Моряки с погибшей шхуны, очертания которой смутно виднелись недалеко от берега, были менее счастливы… Что сталось с ними?

Я лег около костра, но, несмотря на усталость, не мог уснуть. Моим спутникам тоже не спалось. Всю ночь мы лежали у огня, дремали и слушали, как бушевало море.

В ТУНДРЕ

Быгин-Быгинен

Однажды вместе с эвенками я пробирался в бассейн реки Олгона.

Наш отряд состоял из одиннадцати мужчин, четырех женщин, шестерых детей и шестидесяти голов оленей.

Среди эвенков был один старик, к которому все относились с большим почтением. Его звали Ингину. На вид ему было не меньше семидесяти лет. Его чуть-чуть скуластое старческое лицо было красиво, а немного потускневшие карие глаза смотрели выразительно и умно.

Одет Ингину был в кухлянку с узорчатым упованом, с меховым башлыком и с нагрудником, который свешивался вперед в виде большого полукруглого лоскута. Голова его с редкими поседевшими волосами была прикрыта малахаем, отороченным мехом выдры. Он носил штаны из выделанной оленьей кожи и торбаса с мягкими голенищами, стянутыми ремешками ниже колена. Ингину был сутуловат и так слаб, что без посторонней помощи не мог взобраться на оленя.

Из якутского поселка Талакана мы пошли на восток и через трое суток достигли водораздела между реками Урми и Олгон. Горный хребет, высокий и величественный, разделяет здесь две реки и называется Быгин-Быгинен.

Погода вдруг стала портиться: небо заволокло тучами и задул холодный ветер. Он поднимал снег с земли и уже дважды менял направление. Эвенки тревожно поглядывали по сторонам и подгоняли оленей.

Однако уйти от непогоды нам не удалось. Она захватила нас на самом перевале, и мы решили раскинуть бивак сейчас же, как только спустимся в низину.

Ночь обещала быть бурной. Сильный порывистый ветер раскачивал деревья и гудел в лесу. Спины оленей, вьюки на них, плечи и головные уборы людей — все побелело от снега. Обледеневшие мелкие снежинки, точно иглами, кололи лицо и мешали смотреть прямо перед собой. Мы шли опустив головы, пряча лицо от ветра.

Посланные вперед люди выбрали место для бивака довольно удачно. Это была большая полянка на опушке леса, густо покрывавшего склоны хребта Быгин-Быгинен. Она имела пологий уклон к востоку и через перелески незаметно переходила в тундру, по которой нам предстояло двигаться дальше.

Эвенки быстро развьючили оленей и принялись ставить палатки. Я любовался их быстрой и слаженной работой.

Когда палатки были поставлены, мужчины побежали в лес: одни за дровами, другие за еловыми ветками для подстилок, а женщины тем временем нарезали целые вороха сухой травы. Прикрытые кухлянками, дети спокойно сидели на вьюках и терпеливо ждали, когда родители отнесут их в палатки.

Старик Ингину, опершись на палку, стоял у огня и только изредка отдавал приказания, но не вмешивался в работу, если она шла гладко, без перебоев.

Минут через тридцать мы все — и мужчины и женщины с детьми — сидели в палатках около железных печек и пили чай. Снаружи неистовствовала пурга. Ветер яростно трепал палатку и обдавал ее мелким сухим снегом. Он жалобно завывал в трубе и вдруг неожиданно бросался в сторону и ревел в лесу, как разъяренный зверь.

После ужина все рано улеглись спать. У огня остались только мы вдвоем со стариком. Почти каждый вечер мы беседовали с ним. И он очень охотно рассказывал мне про невзгоды своей страннической жизни.

Слушая его рассказы, я поражался, какие громадные расстояния прошел он со своими табунами! Он бывал в Якутской области, ходил к мысу Сюркум, дважды пересекал тундру у южных берегов Охотского моря и доходил до Чумукана.

Теперь я напомнил ему, что он обещал мне рассказать о трагедии, разыгравшейся на реке Уркане.

Ингину закурил свою трубку, придвинулся поближе к печке, подбросил дров в огонь и начал свой рассказ.

Старик плохо говорил по-русски, я мысленно исправлял его речь и записал его рассказ в таком виде.

— Это было давно, очень давно… — говорил Ингину не торопясь. — Я был еще совсем мальчиком. Кочевали мы тогда в горах Ян-дэ-янге. В это время сюда прибыл один русский, золотоискатель. Это был молодой человек, лет двадцати пяти, с белокурыми волосами и голубыми глазами. Одет он был, как и все мы, в кухлянку, торбаса, на голове носил меховую шапку, а на руках — рукавицы. Этот человек возвращался с приисков, где намыл столько золота, что мог безбедно прожить до глубокой старости. Но судьба решила иначе.