Голоса животных и растений - Корочанцев Владимир Алексеевич Страница 31

Тем не менее для меня по-прежнему та давно услышанная барабанная дробь звучит в памяти — как любовный романс, как нечто необъяснимое, свидетельствующее о разумности зайцев.

Музыка — одно из главных орудий длинноухого зверька. «Ритм господствует и оживляет все негро-африканское искусство и даже сказки», — заметил поэт Леопольд Седар Сенгор. Любовь к музыке — одна из реальностей Африки. Черный африканец не может сидеть спокойно, когда гремит барабан. Ритмы при первой же ноте заполоняют все его существо, и ноги сами выносят его в круг. Танец и музыка — в его крови. Африканец танцует и поет по каждому случаю — и во время работы, и на свадьбе, и на похоронах.

В сказках пение, музыка и танцы выступают как постоянные атрибуты зайца. Он поет всегда и играет на всех народных инструментах. Когда он начинает играть и петь, то получает все, что хочет.

В руках сказочного зайца музыка — могучая, почти колдовская сила. Как только он запоет, можно сказать, что перед ним сразу распахивается дверь в мир чудес. Все становится возможным для него. В замбийской сказке он вырезает ксилофон, который даже «заставляет плакать самого Бога»… В один прекрасный день Бог ловит газель, которая крадет в его саду арахис для зайца. Он уже готов метнуть свое меткое копье в пугливую воровку, но заяц начинает играть на ксилофоне. Бог бросает свое копье и пускается в отчаянный пляс. Газель спасена.

С помощью игры на скрипке «рити» заяц заставляет танцевать до упаду гиену Буки и крадет у нее быка. В другой раз, играя на балафоне, он берет верх над слоном и получает руку красивой девушки.

Заяц — хранитель и столп такой неизбывной африканской ценности, как семья. Есть даже сказка о семье зайца. Он никогда жадно и эгоистически не пожирает свою с трудом добытую пищу, а делит ее с женой и детьми, с родителями — в отличие от паука, который, будучи жирным, оставляет близких умирать с голода.

Да, заяц всегда становится победителем, и он торжествует потому, что ничего не боится и твердо уверен в себе. Философия зайца — плод мудрости предков. Оптимизм — основа его успехов. Заяц как бы представляет в своем лице всех маленьких людей, которые борются против могучих мира сего и торжествуют в конечном счете. С одной стороны, всем поведением, всеми своими делами он словно бы стремится показать, сколь мало живое существо перед громадностью Вселенной, перед вечностью. Однако, с другой стороны, оказавшись лицом к лицу с бесконечностью, он не пасует: эту «живую пылинку» никак нельзя назвать ничтожеством, ничем.

— Заяц не опровергает аксиому о том, что человек слаб перед лицом огромного мира и перед своею судьбою, но напоминает всем и каждому: у тебя все же есть мощное оружие — ум, дух! — объяснял мне Франсуа Эвембе, автор высокоинтеллектуальной повести «На земле мимоходом». — Если ты умеешь владеть собою, если ты крепок духом и разумом, не теряешь рассудка, умеешь думать и размышлять, если ты терпелив и храбр и конечно же чист сердцем, то нет для тебя ничего невозможного. В этом постулате сформулирована обнадеживающая философия зайца и, конечно, маленького человека в Африке, фигура которого зримо стоит за ним. Кстати, знаешь ли ты, что заяц родится с открытыми глазами и вообще довольно развитым? Уже в 15 месяцев он выглядят возмужалым, так что в наших представлениях об этом животном есть очень много верного.

«Заяц — тот же человек, только в другой рубашке, и в мире зверей та же социальная иерархия, такие же, как у людей, законы нравственности и точно такие пороки и добродетели», — указывает Г. И. Потехина. (Потехина Г. И. Очерки современной литературы Западной Африки. М., 1968. С. 169.)

Заяц африканских сказок внушает человеку, что тот может жить спокойно и не терять веры, поскольку у умных и хладнокровных есть все необходимое, чтобы выходить победителем из схватки даже при самых увесистых, нокаутирующих ударах судьбы, а главное — сохранять философию оптимизма и любви к добру, твердые жизненные принципы.

Любопытен, курьезен и вместе с тем таинствен африканский заяц из сказок. То он злой, то добрый, то легкомысленный, то серьезный. Бывает, сначала делает зло, а уж потом добро. В его арсенале ложь, лесть, обман, неверность, воровство — заяц в принципе не стесняется в выборе средств ради победы. Он, случается, проявляет цинизм, жестокосердие, беспощадность, ибо сам мир, в котором он живет, обделен жалостью и милосердием. Кстати, и его, зайца, могут перехитрить «выходцы из простонародья» — дикобраз, скорпион, индюшка и козодой. Можно порой подумать, что он погряз в пороках. Но это лишь видимость. В конечном счете заяц стоит за доброе дело — он не злой.

Что же этот персонаж воплощает — зло или добро?.. Только добро! Он выступает в роли великодушного, благородного опекуна слабых, доброго защитника угнетенных: отдает слепому волшебную миску, подаренную ему феей Мамой Рандату; спасает ребенка по имени Гоне, который оказал услугу крокодилу, а тот решил его съесть, отплатив злом за добро. В других обстоятельствах он помог жене гиены Буки, умиравшей с голода по вине своего мужа.

В то же время слабодушных, и по этой причине неспособных защитить себя, вроде газели и антилопы, зайцу не жаль. Мягкие, добрые животные, которые покорно идут на убой, дают легко обвести себя вокруг пальца, не вызывают у него сочувствия — они ему даже не по нраву. Порой он сам крут с ними. Глупость, как и наивность, претит ему, и он чаще карает за нее, чем прощает. Один из уроков, которые можно извлечь из поведения зайца, таков: слабые телом должны быть сильны духом. Иначе зачем жить на белом свете, если тебя в любой момент могут побить и съесть? Слабые духом обречены и в фауне, и в человеческом обществе.

Однако заяц в сказках — не статичный образ, а изменяющийся живой, отражающий перемены, происходящие в Африке. В современных сказках, сочиняемых при рыночных условиях, под влиянием западной «цивилизации», заяц ведет себя более развязно, с меньшим уважением относясь к традициям и обычаям. В сказке «Увлекательная история Лека-зайца» он произносит вчера еще, казалось бы, невероятный монолог. «Со своей стороны, я полагаю, что ни джиннов, ни колдунов не существует. Люди просто не знают истинной причины тяжелых болезней, которые набрасываются на нас неожиданно из-за угла, — рассуждает косой. — Тогда они думают, что эти болезни вызываются злыми призраками. Я уверен, что, когда люди будут более образованными, легенды о джиннах и колдунах быстро исчезнут». (См.: Colin R. Les contes noirs de l’Ouest africain. Paris, 1957.)

В наши дни популярный персонаж быстро приобретает новые черты, которые практически не имеют ничего общего с традиционной Африкой. Заяц уже больше становится похож на гражданина западной страны, чем на африканца, подобно тому как русские зайцы теперь все чаще начинают смахивать на своих американских собратьев. Французский писатель и литературовед Ролан Колэн связывает это с проблемой денег. «Экономические заботы все более заполоняют человека, переворачивая его сознание и оставляя на нем свой отпечаток, — огорчается он. — Поиски денег и излишков стали главной движущей силой поведения людей в Африке. На Западе Африки даже сказки стали эволюционировать в этом направлении, тем более животные, за которыми скрываются люди. Заяц во многих историях становится более циничным, более ревниво относящимся к своим личным интересам. За корзину рыбы он соглашается обучить бегемота самозащите против гиены, иногда же за свои услуги требует денег». (См.: Colin R. Litterature africaine d’hieres et de demain. Paris, 1965.)

То же самое происходит в мире народов банту, на юге континента.

Перенимая и принимая западные ценности, африканцы рискуют лишиться собственных, исконных и подлинных ценностей. Поэт Сенгор и сказочник Саджи даже вкладывают в уста своего более умного, чем другие животные, зайца предостережение, касающееся денег. «Берегись, — говорит заяц слепому, — просить у волшебной миски иного, кроме пищи. Деньги делают нас эгоистичными. Больше того, они привлекают к нам несчастья. Именно потому, что король хотел стать очень богатым, он был очень злым. А за то, что был злым, он и был наказан». (Leopold Sedar Senghor et Abdoulaye Sadii. La Belle histoire de Leuk-le-lievre, classigues Hachette. Paris, 1953, p. 142.)