Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 16. В час высокой воды Страница 32

• Фото автора. 10 августа 1986 г.

Нежелательная приправа

Лет тридцать назад, кажется, в «Огоньке», промелькнула заметка со снимком – дородная женщина, колхозница с Украины, проглотила… вилку. Объяснялось, как это было. Вернулась женщина с поля и спешила опять на поле. Проглатывая кусок мяса, «помогла» себе вилкой… Прибежала к врачу: так и так. Оперировали, благополучно все обошлось. Редкий, курьезный случай.

В отличие от людей с коровами подобное случается сплошь и рядом. Вот посмотрите на снимке коллекцию ветеринара Ф. Брунса. Чего тут нет – напильник, ложка, цепочка, шило, гайки, пуговица, монета… Все извлечено из пищеварительного аппарата коров. «У лошадей подобного почти не бывает», – пишет ветеринар. В чем дело? Оказывается, коровы имеют жесткий нечувствительный язык, к тому же вкусовые сосочки во рту обращены внутрь, что мешает выплюнуть инородный предмет. Еще причина: корова есть жадно, для нее на пастбище и у кормушки главное – поболее проглотить, запасти пищу впрок в преджелудочных отделах – рубце, сетке, книжке. Потом, часто лежа, корова будет отрыгивать, перегонять пищу туда-сюда много раз. Только тщательно пережеванная, перемешанная попадает она в желудок (сычуг). Так вот все – песок, камешки, куски проволоки, гвозди и разные другие металлические изделия, попадая с травой или сеном на «пищеварительную фабрику», почти всегда застревают в сетке, имеющей ячеистое строение. При сокращении сетки предметы проникают в живую ткань, вызывают воспалительные процессы и мучительную боль. Если не принять серьезные меры, животные погибают. Меры всегда одни – хирургические. При умело проведенных операциях 80 – 90 процентов коров удается спасти. И все-таки, как пишет Б. Гржимек, примерно сорок тысяч коров в Германии до Второй мировой войны погибало от недугов, вызванных заглатыванием металлических предметов. В Швейцарии от этого ежегодно погибает 12 процентов скота. О подобных потерях расскажет любой ветеринар.

Как уберечь коров от нежелательной «приправы» к еде? Есть только один способ: держать пастбище в чистоте и порядке, не валить где попало мусор; смахивая в ведро пищевые отбросы, смотреть, чтобы с ними вместе не попали булавки, гвозди, крючки, медали, ключи… – смотрите снимок.

• Фото из архива В. Пескова. 16 августа 1986 г.

Балатон

«Балатон, Балатон…» – пульсирует в автомобильном приемнике звучное слово. Остальные слова непонятны. Но ясно, что песенка призывает на Балатон. «У нас в Венгрии все дороги ведут к Балатону», – улыбнулся шофер. Поворот. Еще поворот. И вот оно, озеро.

День тихий. Молочно-синяя гладь подернута легким туманцем. С камня на берегу видно немного. Одна к другой боками, насколько хватает глаз, притиснуты лодки. На берегу повыше так же тесно автомобилям. Из воды сиротливо торчит куст камыша и прямо почти от него в гору убегают белые столбики виноградника. Разуться бы, опустить в воду ноги. Не доберешься – озеро взято в камень, да и неловко было бы это сделать на глазах празднично разодетой разноязычной курортной толпы, в которой слышится и наш владимирский говорок с нажимом на «о».

На карте Балатон слегка похож на Байкал – так же вытянут синей жилкой. Есть на озере полуостров очертанием – маленький Крым. Это, как нам сказали, самая высокая точка – Тихань. Балатон – место ветреное. Возможно, в тени полуострова вода усмиряется, оттого и славянское слово «Тихань». «Балатон» слово тоже славянское – топкое, низкое, болотистое место. С плеча Тихани видно, что так и есть, весь южный берег – плоская низменность. Видно в бинокль: купальщики ушли от берега с полверсты, а глубина – ниже пояса. Южный берег опушен кое-где камышом. И это свидетельство топкости, помешавшей сплошь облепить озеро дорогими затейливыми домами. Северный берег облеплен ими примерно так же, как берег Черного моря в Ялте. Потоки автомобилей, людей, запах жареного мяса, нагретого асфальта и опять же песенка «Балатон, Балатон…».

По месту, где стоит на привязи катерок, находим Институт лимнологии – учреждение, созданное специально следить за жизнью этой воды – «венгерским морем», как называют иногда Балатон.

Лимнолог (ученый, изучающий озеро) доктор Ене Поньи Балатон знает, как мать знает свое дитя, – проработал тут более тридцати лет.

«Крупнейшее озеро в Средней Европе. По площади – родня Женевскому, но мелкое – средняя глубина четыре-пять метров. Красот Женевского озера Балатон не имеет, однако есть преимущество: неглубокие воды прогреваются, и очень быстро, до двадцати пяти градусов. В Женевском температура выше восемнадцати не бывает. Европейский купальщик едет сюда. Постоянные сильные ветры влекут и яхтсменов. Сегодня вы видели озеро в редком спокойствии».

Происхождение Балатона, по всем источникам, тектоническое, связанное с древним разломом земной коры, но доктор Поньи говорит, что ложе озера выдули, выскребли абразивом песка постоянные сильные ветры. Длина Балатона 78 километров, ширина – 12, в самом узком месте против Тихани – 6. С декабря по февраль озеро подо льдом, но бывают годы: вода холодам не сдается.

Рыбаки на Балатоне.

Питается озеро множеством небольших речек. Река Зала (запомним это название!) из них наиболее значительная. Избыток воды утекает из Балатона в Дунай речкой Шио и специально прорытым каналом.

Вода в Балатоне мягкая, щелочная, «купальщик ее обожает, хотя непрозрачность воды поначалу может и отпугнуть».

Всегда озеро славилось рыбой. Рыба есть и сейчас. Ужение в Балатоне – важная часть туристского сервиса. Но рыба меняется. Требовательные к чистой воде судаки («достигали десяти килограммов!») исчезают. Их замещают неприхотливые карп и амур. Из выпускаемых регулярно мальков хорошо вырастают угри. У старожилов эта диковинная для здешних мест змееподобная рыба вызывает отвращение. Но слабость к угрям питают туристы-удильщики из ФРГ.

Надводной жизни на озере почти нет. Комаров (они когда-то помогали терпеливым аборигенам выдерживать осады завоевателей) в угоду курортникам и туристам травят химическим дождиком. А птицам, кишевшим на Балатоне, сегодня попросту негде и притулиться – весь берег занят людьми. (В счет не идет Кишбалатон – маленький Балатон, на карте которого пока нет и о котором речь впереди.) Основную же водную гладь украшают лишь пестрые паруса, пассажирские теплоходы, весельные лодки, паромчик, челноком ходящий между Тиханью и южным берегом.

«Балатон – типичное, эталонное мелководное озеро, – говорит Ене Поньи, – такие озера, постепенно заболачиваясь, умирают. Но Балатон живет уже 22 тысячи лет. И может жить еще долго, если, конечно, люди не помогут ему умереть».

Венгры пришли на Балатон примерно тысячу лет назад. (Монастырь на Тихани – первое поселение.) И до начала нашего века это было пристанище рыбаков, живших в небольших деревеньках. Число людей тут было – несколько тысяч. Я мечтал увидеть хотя бы одно такое селенье. Увы, исчезло все. Щегольские, изысканно-дорогие особнячки окаймляют весь Балатон, а на горном северном берегу террасами поднимаются вверх. «Мумия» одной деревеньки с сетями, лодками, бочками, острогами, котлами, коптильнями оставлена для туристов.

Глядя на нынешний муравейник полуголых людей, оснащенных разноголосой японской техникой, усталых от тесноты, пресыщенных пищей и стандартными развлечениями, трудно представить, что не так уж давно Тихань, в которой сейчас ежедневно паркуется десять тысяч автомобилей, была действительно Тиханью – рыбная деревенька и монастырь.

Взрыв интереса к «венгерскому морю» понятен. Весь мир, сбитый в мешки городов и оснащенный колесами, рвется где к Черному морю, где к морю Балтийскому, к океанскому побережью. Байкал, Балатон, Селигер, Мичиган, Женевское озеро влекут людей, как магниты. Балатон, оказавшийся в гуще европейского муравейника, облеплен людьми особенно густо – «Шесть миллионов за лето. Три миллиона в любой конкретный момент». Каждый венгр стремится непременно побывать на своем «море». Кто побогаче, строят дома, другие отдыхают в кооперативах и заводских санаториях, снимают углы. И зарубежный курортник… Австрийцы и «федеральные немцы» находят, что дорогое, на мой взгляд, житье (800 форинтов примерно – 50 рублей – за комнату в день) все же дешевле отдыха дома на родине, и валом валят на Балатон.

После беседы с учеными Тихани мы, с трудом найдя местечко – поставить машину, смешались с потоком разных людей, оглядели музейную деревеньку, присмотрелись, что растет-цветет на горе, поснимали в зарослях черных дроздов и как-то нечаянно оказались у дома морщинисто-старого, но в котором, по всему судя, теплился осколок давнишней и немузейной Тихани – в окошке краснела герань, на колышке за забором сушился половичок и вместо клумбы цветов во дворе в лопухах дерзко произрастала на грядке редиска. Очень захотелось зайти. Но вдруг погонят? Сколько таких любопытных в текущей мимо реке туристов! Оказалось, нет. Турист ходит в шорах путеводителей, и за домишко глазом никто не цеплялся. Мы почувствовали даже некоторую человеческую благодарность за интерес.