Эдуард Шим - Рассказы и сказки Страница 33

И вдруг возле поваленной берёзы вырос ещё один гриб — опёнок. Да такой невидный, такой неказистый! Ничего нет у сироты: ни кафтана, ни рубашки, ни картуза. Стоит босиком на земле, и голова непокрыта — белобрысые кудерьки в колечки завиваются.

Увидали его другие грибы, и ну — смеяться:

— Глядите, неприбранный какой! Да куда ж ты на свет белый вылез? Тебя ни один грибник не возьмёт, никто тебе не поклонится!

Опёнок тряхнул кудрями и отвечает:

— Не поклонится нынче, так я подожду. Авось когда-нибудь и пригожусь.

Но только нет — не замечают его грибники. Ходят меж тёмных ёлок, собирают дедов боровиков, кладут в кузовки.

А в лесу холоднее становится. На берёзах листья пожелтели, на рябинах покраснели, на осинках пятнышками покрылись. Ночами студёная роса на мох ложится.

И от этой студёной росы сошли деды боровики. Ни одного не осталось, все пропали.

Опёнку тоже зябко в низинке стоять. Но хоть ножка у него тонкая, да зато лёгкая — взял да и повыше перебрался, на берёзовые корни. И опять грибников ждёт.

А грибники ходят в перелесках, собирают отцов подосиновиков. На Опёнка по-прежнему не глядят.

Ещё холоднее стало в лесу. Засвистел ветер-сиверко, все листья с деревьев оборвал, голые сучья качаются. С утра и до вечера льют дожди, и укрыться от них некуда.

И от этих злых дождей сошли отцы подосиновики. Все пропали, ни одного не осталось.

Опёнка тоже дождём заливает, но он хоть и щупленький, а прыткий. Взял и вскочил на берёзовый пенёк. Тут его никакой ливень не затопит.

А грибники всё равно не замечают Опёнка. Ходят в голом лесу, собирают братцев маслят и сестриц сыроежек, в кузовки кладут. Неужели так и пропасть Опёнку ни за что, ни про что?

Совсем холодно стало в лесу. Мутные тучи надвинулись, потемнело кругом, с неба снежная крупа сыпаться начала. И от этой снежной крупы сошли братцы маслята и сестрицы сыроежки. Ни одного картузика не виднеется, ни один платочек не мелькнёт.

На непокрытую голову Опёнка крупа тоже сыплется, застревает в кудрях. Но хитрый Опёнок и тут не сплошал: взял да и прыгнул в берёзовое дупло. Сидит под надёжной крышей, потихоньку выглядывает: не идут ли грибники?

А грибники тут как тут. Бредут по лесу с пустыми кузовками, ни одного грибка не могут найти.

Увидели Опенка да так-то обрадовались:

— Ах ты, милый! — говорят. — Ах ты, храбрый! Ни дождей, ни снега не побоялся, нас дожидался. Спасибо тебе, что в самое ненастное время помог!

И низко-низко поклонились Опёнку.

Студёно в лесу, звери готовятся летние одёжки менять на зимние.

А молоденькому Зайчишке это в диковинку. Он ещё только первую зиму встречает… И страсть как не терпится Зайчишке в обнове пощеголять. Не стал ждать, пока вся одёжка готова будет, взял и надел новые штаны.

— Эх ма, — говорит, — пройдусь окрест, покрасуюсь!

А штаны и впрямь хороши. Белые, как первый снежок, пушистые, тёплые! Идёт Заяц, и новые его штаны далеко-о видать, словно кто-то платочком машет.

Радуется Заяц:

— Пусть все видят, пусть все завидуют!

Ну, и конечно — увидели.

Только Зайчишка на поляну вышел, — Сова с дерева заметила. Кинулась вниз, когти нацелила, — вот-вот сгребёт! Еле увернулся Заяц, без памяти стреканул в кусты — да под ёлку, да под берёзку…

В берёзник выскочил — Лисица издалека приметила. Погналась со всех лап, от радости даже тявкает на бегу… Едва-едва упредил её Заяц, битый час кружил, пока не отстала Лисица.

На опушку леса вылетел — а тут нате вам: шагает к нему Охотничек с ружьецом. Вот сейчас, вот сейчас на мушку возьмёт!

Эх, кабы скинуть белые штаны!

Да не выскочишь из них.

Забился Зайчишка в самую глухую чащобу, схоронился в кустах за кочкой. Лежит — дрожит: как бы не заметил кто ненароком.

Понял теперь, что не для одной красоты белые штаны даются.

— Собралась я из рябины варенье варить, а кто-то самые крупные кисточки ощипал!

— Это дрозды прилетали.

— Собралась я варенье из рябины варить, а кто-то и средние кисточки ощипал, одни плохонькие оставил!

— Это щуры гостили.

— Собралась я варенье варить из рябины, а кто-то даже последочки ощипал. Ни ягодки не оставил!

— Это свиристели.

— Ишь сколько охотников до моей рябины! Друг за дружкой летят, без спросу едят и хозяйке не кланяются!

— Все звери от холода в норы попрятались, все птицы от голода чуть живы сидят. Одна ты, Ворона, во всё горло раскаркалась!

— А может, мне хуже всех?! Может, это я «карраул» кричу!

Растёт Камыш на озере. Кланяется от ветра. Качает метёлками.

— Метёлки, метёлки, вы что подметаете?

— Воду.

— Во-о-оду? Зачем же подметать воду?!

— Мусорная стала за лето. И трава на ней, и листья грязные, и тина зелёная, и ряска. А подметём — станет вода, как зеркальце!

— Да зачем нужна вода, как зеркальце?

— Пусть осеннее Солнышко в неё поглядится. Пускай птицы перед отлётом на себя поглядят. Да и мы, метёлки, наглядимся вволю, налюбуемся сами собой!

— Батюшки мои, пожар!! Батюшки мои, горим!.. Откуда-то дым страшный валит!

— Вона, из грибов. Только и всего.

— Ай, и верно! Из грибов-пузырей дым повалил! Это что же творится-то, милые мои?!

— А ничего. Лось проскакал. Грибы-дождевики растоптал.

— Дак почему ж они дымятся-то?!

— Тьфу ты! Да потому, что спелые! Это не дым валит, это споры грибные, семена грибные, по ветру летят!

— Ну, тогда вали, дым, гуще, грибов будет пуще!

— Ну-ка, Лось, почеши мне бок! Покрепче!

— Шух-шух… Ну, как?

— Слабо. Ты покрепче давай.

— Шух-шух!.. Ну, как?

— Говорю, покрепче.

— Шух!! Шух!! Шух!!. Ф-ф-у, неужто слабо?

— Конечно, слабо. Вот обида, понимаешь: на два вершка сала накопил, а под этим салом как раз и чешется!

Шёл Морозко первый раз по лесу и ноги промочил. На земле ещё осенние лужи были, в болотах — воды полно, а лесные озёра от ливней даже из берегов вышли.

А у Морозки ноги в валенках. Неспособно шлёпать.

Зачихал Морозко, носом захлюпал. А потом рассердился и начал рукавицами друг о дружку похлопывать. Как хлопнет — так ледяная крышка готова.

Для луж — маленькие крышечки понаделал.

Для болот — побольше крышки.

Для прудов и озёр — совсем большие крышки, крепкого зелёного льду.

Взял их Морозко в охапку и пошёл воду запечатывать.