Дафни Шелдрик - Сироты Цаво Страница 34

Грегори очень интересовали все наши воспитанники, и он проводил с ними много времени. Особенно привлекательным казался ему Руфус. Если вокруг Руфуса собиралась группа посетителей, то Грегори поражал всех, спокойно усаживаясь с независимым видом носорогу на ухо. С ним, этим ухом, Грегори устраивал настоящие битвы, задавая ему беспощадную трепку и долбя клювом, и чем настойчивей Руфус пытался стряхнуть Грегори, тем упорней становился последний.

Вскоре Грегори стал проявлять большой интерес к строительству гнезд. В этом отношении он был просто одержимым: складывал ветки и палки в самых невероятных местах, что-то лопотал и в то же время передвигал их клювом в разные стороны, пока результаты окончательно не удовлетворяли его. Когда Грегори занимался этим важным делом, он становился совершенно нетерпимым к какому-либо вмешательству извне и начинал гневно щелкать клювом, хлопать крыльями и свирепо сверлить пришельца своими маленькими блестящими глазками.

Иногда Грегори сооружал три или четыре гнезда сразу в доме, конторе, «лендровере» или бетономешалке. Корзинка для цветов, которую я обычно держала на веранде, также была его излюбленной стройплощадкой. Я часто находила ее забитой палочками, листьями, бутылочными пробками и бумагой. Интересно было наблюдать за Грегори, когда он пытался рвать цветы, чтобы украсить ими свои гнезда. Он крепко захватывал стебель клювом и с силой тянул назад. Стебель пружинил, распрямлялся, и Грегори, вцепившийся в него, как пиявка, взлетал вверх. С каждой попыткой Грегори злился все больше и больше. Так продолжалось до тех пор, пока я, сжалившись над ткачом, не помогала ему.

Несмотря на огромное старание, которое Грегори вкладывал в свое строительство, его архитектурные способности могли вогнать в краску любую уважающую себя птицу-ткача. Однажды мы решили показать ему, как это делается. Дэвид забрал старое гнездо ткача из брошенной птицами колонии и принес его домой. Мы стали вешать его на дерево на лужайке. Грегори в это время прямо выходил из себя от возбуждения. Он так и крутился вокруг, кудахтая от радости, и мы были уверены, что наш ткач наверняка чему-нибудь научится. Но, увы! Скоро стало очевидным, что его воображение было воспламенено не конструктивными особенностями гнезда, а материалом, из которого оно было сделано. Грегори затратил массу времени на то, чтобы разобрать гнездо. С увлечением выдергивая из него колючки и веточки, он впихивал их… в свои собственные архитектурные шедевры.

Нам так и не удалось научить Грегори вести себя прилично в комнатах, поэтому мне постоянно приходилось ходить по дому с тряпкой и совком, убирая его «поцелуи», как мы называли помет, который он повсюду оставлял.

За первые недели своего пребывания в Вои Грегори получил несколько серьезных уроков в школе жизни: дважды за ним гнался ястреб, и только скорость, с которой ткачик нырнул в кусты, спасла ему жизнь. Когда я подошла, чтобы забрать его, ткач весь дрожал; обычная беззаботность вернулась к нему очень нескоро. Умудренный опытом, он стал внимательно прислушиваться к тем сигналам тревоги, которые подавали дикие птицы, и при первых их звуках немедленно прятался в доме или в самых густых кустах.

Прожив несколько месяцев дома, Грегори начал проявлять непонятное беспокойство перед сном. Выглядело это странно, но складывалось такое впечатление, что его собственная клетка уже не казалась ему достаточно удобной для ночлега. Несколько раз он ночевал на абажуре в комнате у Джилл, после чего перебрался в мою кладовку, но ни то ни другое его так и не устроило. Мы соорудили ткачу насест в углу комнаты, но он даже не удостоил его своим вниманием.

И вот однажды вечером мы нигде не могли его найти. Я обошла весь дом, ходила в контору, звала и звала Грегори, но мои призывы так и остались без ответа.

Первый раз Грегори не вернулся домой, и я провела очень тяжелую ночь, представляя себе самое страшное, что могло с ним случиться. Как только забрезжил рассвет, я распахнула окно и позвала ткача. К моему огромному облегчению, я услышала ответное чириканье, раздавшееся с дерева напротив, и сразу же вслед за ним влетел в окно Грегори. Выглядел он, правда, несколько взъерошенным, но зато был цел и невредим.

Когда Грегори сел мне на руку, я пробормотала все те глупые и нежные слова, которые помнила. Ткач уставился на меня своими маленькими черными глазами, обдумал все, что я ему сказала, и ответил громким хриплым кудахтаньем, показавшимся мне в этот момент прекраснейшей музыкой.

Вечером, в надежде узнать, где он устроился на ночь, мы не спускали с ткача глаз. Когда наступили сумерки и Грегори вылетел из окна, вслед за ним выскочили мы с Дэвидом. К нашему удивлению, он уселся на траву за кухней, а потом просто исчез с глаз. Мы были в полном недоумении, по решили подождать еще, до полной темноты, чтобы быть вполне уверенными, что он не переменит место. Час спустя мы нашли ткача сидящим на земле под спутанным клубком травы и крепко-крепко спящим! Легкая и лакомая добыча для змеи, виверры и вообще кого угодно. Мы осторожно подняли Грегори и посадили его в собственную клетку, где ткач устроился очень хорошо и без всяких возражений. После этого вечера отход ко сну стал для Грегори обычным ритуалом, и, хотя он категорически отказывался сам залетать к себе в клетку на ночь, ткачу чрезвычайно нравилось, когда с наступлением темноты его, как ребенка, укладывали туда спать.

Я так и не смогла понять, почему он вел себя так эксцентрично, предпочитая сидеть на земле, а не на дереве, как это делают все остальные ткачи, — но ведь Грегори и не был обыкновенной птицей.

Грегори всегда безукоризненно соблюдал режим рабочего дня и требовал, чтобы именно он был центральной фигурой, какие бы события ни происходили. Строя гнездо на бетономешалке, ткач азартно пищал, причем настолько громко, чтобы все его слышали. Время от времени он имел обыкновение нырять в открытую дверь мастерской за стружками. Всякий шум приводил его в восторг, и, когда мы начали строить у центрального въезда новую линию домов для объездчиков (довольно далеко от нашего дома), Грегори каждый день летал туда с явной целью убедиться, что на стройке все в порядке. У конторы он появлялся всегда ровно в семь утра, к выезду грузовика, развозившего рабочих-африканцев, усаживался на кабину и так ехал, взмахивая для сохранения равновесия крыльями, к великой потехе всех, кто за ним наблюдал. Если по какой-то причине Грегори запаздывал, то он летел к главному въезду и перехватывал грузовик там.

К перерыву на ленч Грегори, измученный и покрытый смазочным маслом, возвращался на грузовике, но как только часы били два, он вылетал в окно, чтобы не пропустить обед. Он был настолько занят, что я начала беспокоиться: ведь у ткача совершенно не оставалось времени для охоты за кузнечиками — его собственной пищей! Я знала, что он голоден, и стала снова наполнять консервную банку Грегори кузнечиками, оставляя ее на веранде, чтобы он всегда мог закусить.