Анатолий Онегов - За крокодилами Севера Страница 35

Вся поднятая нами со дна океана рыба и сейчас у меня перед глазами. И после такого похода-удачи уже и не хочется смотреть и на прилавки гастрономов, откуда добывал я для себя ежедневное пропитание. Спасают как-то только несколько безрыбных дней, которые я устраиваю для себя, и еще путешествие к океану…

С общественным транспортом на Камчатке в то время было, видимо, плоховато — это не Подмосковье, где почти к любому месту можно добраться на электричке или на автобусе. Все места в округе Петропавловска-Камчатского, которые могли бы интересовать меня, никаким общедоступным транспортом никак не обслуживались — приходилось надеяться только на милость принимавших меня людей и на их личный транспорт.

Старый «запорожец» под управлением отставного капитана — рыбака доставил нас на берег океана. Под ногами темный, почти черный песок и совсем рядом шумная волна тихоокеанского прибоя. Цвет песка подсказывает, что здесь не обошлось без какого-то ценного металла, вроде марганца. И действительно, я слышу от своего милого проводника, что этот песок, якобы, давно торгуют у нас японцы — японцы, якобы, желают заполучать вместе с океанским песком и еще кое-что более ценное…

Океанский прибой и полоса темного-темного песка, то открывающегося после откатной волны, то снова закрытого шумным накатом, немного отвлекают от недавнего рыбобойного похода на МРТ, и я снова строю планы: как попасть на какую-нибудь речку…

Мои друзья обещают помочь, но сами они далеки от любительской рыболовной снасти, а потому намерены поискать мне помощь у кого-нибудь из своих знакомых.

А пока по утрам я навещаю Авачинскую губу, любуюсь морскими звездами, оставшимися на узкой полосе отлива — в губе отлив-прилив почти не ощущается… И так все дальше и дальше ухожу к некоему рукотворному нагромождению из бетонных блоков — то ли это какой-то старый или недостроенный но каким-то причинам причал, то ли еще какое-то загадочное для меня сооружение. Этот причал-руини обычно всегда пуст при моем посещении, но тут я еще издали отмечаю, что на бетонном нагромождении кто-то есть, кто-то стоит у самого края оставленного людьми сооружения и держит в руках что-то вроде удилища…

Подхожу не очень шумно, незаметно, но не остаюсь тайной для рыбака… Да-да, на бетонных плитах стоит рыбак, в руках у него удилище с кольцами и катушкой и далеко-далеко на воде тяжелый поплавок-груз… Присмотрелся: поплавок вроде бы покачивается, вздрагивает, подпрыгивает. Тут же следует что-то похожее на подсечку и вскоре мой рыбак извлекает из глубин Авачинской губы здоровенного красавца-бычка!

Рыбак местный, камчатский, родился и вырос здесь, а не возле омутка среднерусской речки, где обычно и пропадают босоногие мальчишки с удочками в руках… Только вчера он вернулся из рейса — ходили за рыбой. И вот сегодня он снова у воды, снова за рыбной ловлей. И это после того множества (а может быть, и еще большего) рыбы, которое лицезрел я на своем МРТ. И рыболов, будто извиняясь, будто зная мой вопрос, замечает:

— Соскучился вот по такой рыбалке…

Бычок-игрушка после извлеченных из океана только вчера тонн и тонн рыбы!?

Конечно, этот бычок для души! Для души! Значит, и здесь среди множества и множества самой различной рыбы-добычи живет что-то от той самой удочки, которая досталась нам еще в детстве и которая сопровождает нас порой всю жизнь, принося нам с собой свою особую радость-счастье быть один на один с водой, с природой, быть тихо, не разорительно для той же воды. Быть рядом с той же жизнью, с надеждой услышать голос главной живой тайны…

Эта встреча с рыболовом на берегу Авачинской губы оказалась счастливой… В этот же день мне дали знать, что завтра в конце дня мне надо быть там-то и там-то и во всеоружии… Едем за кижучем.

Последним автобусом добрался я до назначенной встречи. Меня ждут «уазик» и трое моих новых друзей-товарищей…

Ночь, свет фар впереди по дороге — вперед к цели, известной только моим новым попутчикам.

Наша задача: еще до рассвета попасть на место. Нет, ни о какой утренней зорьке, мечте рыболова-лирика, речь у нас не идет. Пораньше попасть в верховье реки, куда уже зашел кижуч, для моих попутчиков означает: пораньше начать работу, чтобы успеть закончить ее до вечера, до темноты.

Кижуч — рыба лицензионная. У каждого из моих новых друзй — рыболовов таких лицензий-хвостов аж тридцать штук, и каждому из нас, кроме меня, за день надо поймать по три десятка тяжелых рыбин, чтобы оправдать затраты на приобретение лицензий и обеспечит свою семью на зиму чудесной рыбой, из которой и готовят тут лучший камчатский балык. А ловить этого самого кижуча на балык можно, видимо, с равным успехом и утром, и днем, и вечером.

До рассвета еще есть время. Мы останавливаемся возле какого-то забора. Рядом с забором нечто похожее на бытовку строителей. И тут же кран с водопроводной водой. Из крана вода течет бодрой струйкой и мы набираем эту воду в заранее припасенные канистры. Вода для ухи и для чая, и так, чтобы просто попить…

Я не задаю вопроса: а почему не годится для той же ухи или для того же чая вода из камчатской реки, только что сбежавшей с горных склонов, — я предполагаю, что эта водопроводная вода просто чем-то лучше, вкусней что ли, чем вода из реки… И все. Но мои предположения оказываются слишком сложными, когда над рекой поднимается утреннее солнце и я вижу вокруг: и в воде, и на берегу, — погибших после нереста рыб, тех самых тихоокеанский лососей, которые так стремились сюда, чтобы дать начало новой жизни…

Погибшие рыбины, оставшиеся на дне реки или вынесенные струей на берег, конечно, играют здесь свою очень важную роль. В горной реке от природы мало органического вещества, а стало быть, и мало разных микроорганизмов, инфузорий, рачков и прочего корма, необходимого тем же малькам, которые вот-вот появятся здесь из икры и будут здесь подрастать, набираться сил, откармливаться, чтобы затем опуститься вниз по реке в океан…

Эта логика природы мне понятна — в природе ничего не бывает просто так: родители погибают, чтобы дети смогли набраться сил… Да, это все очень верно, что касается самих рыб. Но природа, распорядившаяся подобным образом, не учла того обстоятельства, что здесь, на берегу реки, когда-то могут появиться люди, которые пожелают сварить тут уху или приготовить чай, а то и просто попить речной воды — вода в реке, заполненной погибшей рыбой, нам, людям, для употребления скорей всего не подходит…

Неуютно чувствуешь себя и возле самой воды — когда нет ветра, когда воздух застаивается возле берега, то тебя тут же окружает «особый» запах, рожденный гниением массы рыбы, который, конечно, никак не располагает к блаженному созерцанию красот окружающей природы… Местами более-менее брезгливому человеку не удастся даже спуститься к самой воде — под ногами все время трупы и трупы рыб… Скорей всего это горбуша, уже завершившая свою главную работу жизни…