Айвен Сандерсон - Карибские сокровища Страница 35

Обычно после диких животных заниматься домашними как-то скучновато. В сосновом лесу на Гаити я впервые в жизни почувствовал к ним неподдельный интерес. У меня в мозгу зароились мысли — быть может, мы видим своими глазами прообраз грядущей истории человечества на нашей Земле? Представьте себе на минуту, что все человечество исчезло с лица Земли, как это случалось с множеством видов животных: что тогда будет? Города, поместья и фермы постепенно зарастут диким лесом. Вырубленные под корень леса снова возродятся к жизни, кусты и травы пойдут на приступ, сражаясь за место под солнцем, а домашние животные получат свободу. Лошади разбредутся по равнинам, свиньи будут копаться в корнях лесных деревьев, собаки — стаями охотиться днем или ночью (в зависимости от породы), кошки переселятся на деревья, крысы вернутся в заросли и выздоровеют от всех своих ужасающих болячек, язв и лишаев. Целый мир несчастных паразитирующих выродков, которых мы собрали вокруг себя, в своем удушливом царстве, превратится в свободных, сторожких, истинно диких зверей. Именно это я и увидел в те дни на вершинах гаитянских нагорий.

Дрожа от ночного холода в палатке, мы до бесконечности обсуждали всякие теории. Загадки природы и те горизонты, которые они открывают человеческому воображению, поистине бесконечны и увлекательны. С неодолимой силой они влекут к новым и новым исследованиям. Фред заразился этой болезнью в самой тяжелой форме и, мудро решив, что раз уж «коготок увяз — всей птичке пропасть», всецело предался нашим общим занятиям. Фред немногословен, на глупые вопросы, какие мы частенько задаем, даже не отвечает, но все сказанное запоминает с пугающей точностью. Когда по дороге вниз, в машине, я, походя, заметил, что, по-моему, ему лучше всего присоединиться к нашей экспедиции, он не проронил ни слова.

Но вскоре, когда мы покидали Гаити со всеми нашими многочисленными пожитками и «Роллсом», с нами был вышеупомянутый неразговорчивый джентльмен, и настроение у него было такое общительное, какого никто и никогда от него не ожидал.

[1] Ныне Республика Гаити и Доминиканская Республика

[2] Хэм и Сэндвич — муниципальные округа графства Кент в Великобритании. Хэм (англ.) — «окорок». Сэндвич — кусок мяса или сыра между двумя кусками хлеба (по имени четвертого графа округа Сэндвич, который его и изобрел)

[3] Ныне остров Калимантан

[4] Кианги — лошади Пржевальского. (Примеч. пер.)

Часть 3. В Суринам

Частный зоопарк

Небольшой пароходик пробирался по сверкающим волнам к темно-зеленой полоске на горизонте, одновременно подходя боком к загадочной полосе грязной пены, которая пересекала море прямо по курсу. И когда острый нос корабля врезался в эту полосу, мы увидели первое южноамериканское чудо. Меня словно током пронзило с головы до пят, даже дух перехватило.

Все больше и больше накатывало чувство радости от сознания, что я наконец здесь. Скоро я снова погружусь в сияющий, щебечущий, жужжащий, буйный мир бьющей через край жизни — жизни джунглей.

Посмотрев вниз через борт судна, мы увидели нечто загадочное. По одну сторону вода была чистая, синяя, с переливчатым блеском, так что мы даже разглядели нескольких мелких акул, курсирующих на границе пенной полосы, и ярко-голубых рыбок, вьющихся вокруг парочками в любовном танце. По другую сторону, за полосой пены, простиралось темно-бурое пятно густой, как смола, жидкости, которая словно медленно кипела, вздымаясь из глубин. На ней болтались какие-то несусветные предметы: большие орехи и мелкие куски дерева, кучки сухих листьев и бесконечное множество совсем неопределимых вещей, черных и тяжелых с виду. Даже удирая в испуге из-под носа нашего суденышка, ни акулы, ни ярко-голубые рыбки не смели нырнуть в этот мрачный мир. Они метались перед носом и, в конце концов, ускользали в море, подальше от пены.

Зеленая полоска земли все еще была далеко на горизонте, но, как только пароход пересек пенную полосу, мы оказались уже в Южной Америке, в реке Суринам, несущей в море отбросы и мусор из джунглей.

Прежде чем мы успели рассмотреть рельеф на зеленом горизонте, наш пароход внезапно почти остановился, и вперед пошла высокая мутная волна от вертящихся вхолостую винтов. Мы сели на мель. По палубе пробегал кто-то, кому полагалось знать, что положено делать в таких случаях. На наш вопрос нам ответили, что эта волынка может затянуться часа на четыре. Так оно и вышло.

Тем временем мы сидели и созерцали превращение полоски на горизонте в сплошную массу серебристой, голубовато-зеленой растительности, которая, насколько хватал глаз, простиралась на восток и на запад. Собственно говоря, мы рассматривали побережье, с которым через несколько недель сведем короткое знакомство, хотя, — быть может, на свое счастье — тогда мы еще не представляли себе, при каких обстоятельствах будем наблюдать эти суровые бастионы, которые неуклонно приближались, становясь все более отчетливыми.

По прошествии означенных четырех часов мы все еще ползли вперед с черепашьей скоростью в сопровождении той же неестественно желтой и мутной волны, но стены зелени сомкнулись вокруг нас, наглухо закрыв бескрайний океанский горизонт. Мы сидели на палубе, глядя, как попугаи шустро перелетают с одного дерева на другое, и молчали. Каждый смотрел на сплошную стену зелени, в душе поражаясь ее яркости и мощи, и я не мог не наслаждаться ощущением чуда, которое испытываю каждый раз, когда поднимаюсь вверх по течению могучей тропической реки. Перед нами был не лес, и не буйные непроходимые заросли, не было и вездесущих рисовых полей — была лишь ровная поросль, кое-где с купами более высоких деревьев. Мало-помалу наш океанский увалень, пыхтя, обогнул излучину, и мы увидели под ослепительным солнцем поднимающиеся к небу высокие шпили, крытые черепицей крыши и веселые беленые домики уменьшенной копии голландского городка: это была Парамарибо, столица Нидерландской Гвианы, или Суринама, пояса живой зелени толщиной сто футов и площадью 61 тысяча квадратных миль.

Процесс проникновения в новую страну, особенно если она расположена в тропиках и тем более если при вас груда багажа, словно специально созданная, чтобы оскорбить до глубины души любого таможенного чиновника, связан с перипетиями, которые интересны только для участников, да и то после благополучного завершения. Мы научились подходить к этому делу с безграничным терпением, имея на лице интернациональную улыбку, а в карманах — горсти разменной монеты, и с философской покорностью судьбе, зная, что несколько дней нам не придется ни есть, ни пить, ни спать спокойно. Только эти предосторожности и сохраняли нам рассудок.