Василий Алферов - Утро года Страница 36

— Почем стоит твое кушанье?

— Один пятачок-с! — проворно ответил продавец. — С чем прикажете: с ливерком, с капусткой?

— Мне все едино, абы скусно и сытно было! — махнул парень рукой. — А согласишься ли ты, почтенный, накормить меня досыта и сколько за это возьмешь?

— Отчего же не согласиться! — ухмыльнулся в моржовые усы пирожник. — За полтину накормлю до отвала.

— А не просчитаешься? — крутил головой парень. — Я ведь жадный, могу и тебя вместе с лотком проглотить.

Пирожник весело затараторил:

— У меня, браток, слово твердое: сказал — что узел завязал… Платите полтинничек…

Получив деньги, пирожник обратился к толпе любопытных:

— Будьте свидетелями, уважаемые!

А парень, облизав губы, потянулся к лотку за пирожком. Но продавец остановил его:

— Виноват-с! Уговор дороже денег…

Продавец достал из лотка пирожок, откусил и начал жевать.

— Ну-с, ребеночек! — лукаво подмигнув, сказал он парню с двухрядкой. — Подходи поближе ко мне. Я буду жевать, а ты глотай на доброе здоровье… При всем полном обслуживании, как в сказке! Накормлю досыта, от своих слов не откажусь…

Толпа любопытных грохнула дружным смехом.

— Вот это ловко! — громче других смеялся и кричал низенький коренастый инвалид, притопывая деревянной ногой. — Потеха!..

Парень крепче прижал к себе двухрядку и в упор нацелил свой взгляд на пирожника.

— Ты что, почтенный, шутки со мной вздумал шутить? — спросил он.

— Никак нет-с, — улыбнулся пирожник. — Просил накормить, так изволь кушать.

— Значит, ты всурьез это? — наседал парень.

— Шутить не люблю-с, — продолжал улыбаться продавец.

— Тогда ты маловато взял с меня, обмишулился… На вот, получи еще, мошенник! — парень плюнул в моржовые усы пирожника и пошел прочь.

За церковью, между обувных и мануфактурных лавок, на фасаде одноэтажного кирпичного нежилого здания трепыхалось от ветра белое полотнище с крупной надписью:

Чудеса 20-го века!!!

А ниже, помельче, написаны подробности:

1. Девушка из Курляндии, в возрасте 17 лет, весит 18 пудов!

2. Девушка 23-х лет — нормального веса, изящна, неописуемой красоты, с бородой и усами.

3. Юноша-геркулес — 4 аршина в высоту!..

Заплатите за вход 20 копеек, и вы убедитесь, что это факт, а не реклама, подлинная правда, а не обман.

Меня больше всего удивила девушка с бородой и усами. Она, как и другие «чудовища», была изображена на красочном плакате во весь рост — с высокой пышной прической, в длинном черном платье и в маленьких золотых туфельках, как у царевны из книжки, которую мне приходилось читать еще дома, в Заречье. Вот чудо так чудо! Это не то что у нашей Сурчихи — усики чуть-чуть заметны, да на бородавке, около подбородка, три волоска торчат. У этой, что на картинке, бородища большая, черная, как у зареченского старосты Назара Чугунова. К нам бы ее, в Заречье! Пожалуй, никто бы не поверил. Сказали бы, что это мужик переодетый. А может, и вправду брехня, отвод глаз?

С высоких подмостков балагана, тут же поблизости, слышались прибаутки размалеванного клоуна, зазывавшего людей поглядеть и только за один пятак получить «все тридцать три удовольствия»…

От всех этих «чудес» у меня кружилась голова. Мне казалось, что я попал в какое-то «тридевятое царство». Здесь все соблазняло, все разжигало любопытство. Хотелось покататься на карусели и зайти в балаган, выпить кружку лимонаду и съесть румяный чибрик. Но в кармане у меня лежал всего-навсего только один пятак.

Я ходил по базару, одетый на городской манер. Меня, как и других мальчиков, поступивших в магазин раньше, приодели в тужурку и брюки из серого толстого сукна, потому что в деревенской одежонке неприлично было вертеться на глазах у важных покупателей.

Целых три года я должен был работать в магазине бесплатно, пока не произведут меня в ранг помощника младшего приказчика. Работать только за харчи и за тужурку с брюками да за кое-какую обувку. Конечно, три года можно было бы как-нибудь пережить, но явилась другая беда. С первых же дней мне не по душе пришлись все эти занятия — мести полы, быть на побегушках у приказчиков и переносить от них тычки и оскорбления, отворять двери покупателям, унижаться. И мне с каждым днем все больше и больше постылели мои занятия, противел магазин и его хозяин — мелочный и злой, противели юркие, верткие, как вьюны, приказчики и все господа покупатели — капризные и важные, на которых угодить стоило больших трудов. А когда лупоглазый закройщик, похожий на кощея бессмертного, надрал мне до крови уши за то, что я по ошибке купил ему в булочной не ту плюшку, которую он просил купить, мне стало совсем невтерпеж.

— Ты, свинячий сын, что мне принес? — сощурив левый глаз, наседал на меня закройщик.

— Булку, — ответил я.

— «Бу-улку!» — повторил закройщик, судорожно кривя губы. — Надо было купить солянку, а ты какую принес?

Не зная, что ответить, я молчал.

— На вот тебе, болван, другой раз будешь знать! — прохрипел закройщик и пальцами вцепился в мои уши.

Этого злого закройщика я так возненавидел, что готов был разорвать на клочки. Меня отец с матерью и то никогда не трепали за уши. Если, бывало, и провинишься в чем, отхлыщут ремнем и ладно. Но ведь то родители, а этот кощей — чужой!..

Закройщик трепал меня с остервенением потому, как мне объяснил потом один из магазинных мальчиков, что я не плакал и не просил у него извинения. Но я не чувствовал за собой большой вины и терпел, не хотел казаться сморчком, плаксой. Дома, когда мы с Яшкой рыбачили, я мог расплакаться о потерянном крючке, а вот здесь… откуда только терпение взялось!

Я пошел к Егору Фомичу и стал умолять его:

— Помоги мне, дядя Егор, уйти из магазина. Не могу я там больше оставаться…

Егор Фомич поглядел на меня и участливо спросил:

— Это почему же так скоро надоело тебе?

— Душа не лежит у меня к этому ремеслу, — ответил я.

— Ну, если душа не лежит, то дело понятное, — сказал Егор Фомич. — Против души работать — пользы не будет… А к чему у тебя душа лежит?

Этот вопрос застал меня врасплох, потому что я ни разу как следует не думал о том, какая бы профессия могла быть мне по душе. Помолчав минутку, я ответил:

— Рабочим куда-нибудь лучше… Может, у вас там, на постройке, где место найдется, — мне все равно, только бы не в магазине.

— Значит, хочешь каменщиком быть? — спросил Егор Фомич и пристально посмотрел мне в глаза.

— А чего они делают? — в свою очередь спросил я.